— О боже, бедняжка Икс, — произносит подруга без тени сарказма. — Бедный Марк!
Она затихает и смотрит на ночное небо за окном. Вдалеке слышен треск фейерверков, будто оружейных выстрелов. Может, какой-нибудь гангстер «Каморры» празднует в Испанском квартале освобождение из своей же тюрьмы.
— Знаешь, — приглушенно и грустно говорит подруга, — на днях я слышала историю про Испанский квартал. Откуда он получил свое название. — (Я молчу.) — Помнишь улицу в центре квартала, Вико-Лунго-дель-Джельсо? «Джельсо» означает тутовник… — (Я никак не реагирую.) — Он получил свое название от испанских солдат, которые испачкали форму, занимаясь любовью с местными девушками на траве. — Джессика поднимает на меня взгляд. — Трава была засыпана ягодами тутовника… Вот что испачкало их одежду. Вот откуда это название. — Джессика снова смотрит в чашку. Вижу слезы и на ее лице. — Значит, между нами с Джузеппе тоже все кончено. — Она встает, делает глоток чая и качает головой: — Брр! Хватит, хватит, хватит! — Затем наклоняется и гладит меня по коленке. — Мы должны быть сильными.
— Сильными.
Она беспомощно пожимает плечами:
— Еще более сильными. Икс, я знаю, это ужасно, чертовски ужасно, но если все так плохо, как говорит Марк, если он и вправду… если они… В смысле… Ты же знаешь, какой безжалостной может быть «Каморра».
Киваю. Отрешенно.
— Если он и впрямь нарушил их ужасные законы, — добавляет Джессика, — тогда они… они точно…
— Пристрелят его.
— Тебе лучше не влезать в это. Правда. Он поступает правильно, хорошо, благородно. Ведь, Икс, ты тоже в опасности, в большой опасности. — Подруга тяжело вздыхает. — Как бы это ни огорчало, Марк пытается спасти тебя от… ну… только Бог знает от чего.
— Но, Джесс… — Я пристально смотрю в ее добрые карие глаза. — Джессика… я люблю его!
* * *
Следующие недели проходят в бреду. Каждое утро я просыпаюсь с тяжелым сердцем, на душе печаль. Печаль в моем капучино, печаль в макиато, печаль в эспрессо, привкус печали повсюду, в каждом съеденном мною пирожном, sfogliata, bigne [92], baba [93]. Ощущаю печаль и в дешевых креветках, что я ем на ужин, fasolari, maruzielle, telline [94].
Вкус печали полон горечи. Он все портит. Он отравляет мой мир. Это черное солнце, нависшее над Кампанией.
Иногда я все же пытаюсь увидеться с Марком, несмотря ни на что: в одиночку иду к Кьяйя, останавливаюсь возле огромной двери Палаццо Роскаррик. В эту самую дверь я впервые постучала, придя сюда несколько месяцев назад. Тогда Марк смеялся и шутил, и я увидела лестницу для кавалеристов. Но теперь либо никто не отвечает мне, либо открывает совершенно новый слуга, молчаливо смотрит на меня и захлопывает дверь.
Бывает, что я звоню Марку на мобильник. По тридцать раз за два часа. Затем его телефонный номер и вовсе умирает, а автоответчик женским голом говорит мне по-итальянски: «Абонент недоступен». Отправляю электронные письма, но ответа не приходит. Письма возвращаются с сообщением, что этого адреса не существует.
Тогда я пишу длиннющие письма от руки, на промокшей от слез бумаге. Но они также остаются безответными и возвращаются ко мне запечатанными. Он даже не открыл конверта? Хотя бы одно письмо?
Но еще хуже то напряжение, что я испытываю по утрам, когда иду к газетному киоску на виа Партенопе, говорю «buongiorno» продавцу, он смотрит на меня и тоже говорит «buongiorno», а потом дает ежедневный выпуск «Иль маттино».
Мне совсем не хочется читать эту газету, я ее ненавижу, но именно здесь могут быть статьи о неаполитанском криминале. Это смелое и беспощадное издание, рассказывающее о бесчисленных жертвах в мелких территориальных войнах Скампии, убийствах из-за наркотиков в Форчелле. Если я хочу узнать, случилось ли что с Марком, то найду это именно там. Письменное подтверждение. С фотографиями.
Итак, каждый день я возвращаюсь в квартиру, лихорадочно пролистываю страницы, смотрю на фотографии мужчин — некоторые распростерты возле обшарпанных кафе в Мьяно, из их тел, словно нефть, течет темная кровь. Кто-то сидит в машине в Марильяно с аккуратным пулевым отверстием во лбу. Чьи-то окоченевшие трупы находят в бесконечных грудах неаполитанского мусора отеля «Чентро сторико». Просматривая фотографии, я думаю: «Это он, Марк? Вот как все закончилось? Неужели все закончилось?»
И каждый раз моя рана становится шире, каждый раз, когда я понимаю: нет, это не Марк, но каждый раз я знаю, что скоро настанет тот самый день. Я совершу последнюю траурную прогулку до киоска на виа Партенопе, скажу «buongiorno» продавцу, отдам ему несколько монет, открою ужасающие страницы «Иль маттино» и увижу Марка.
Мертвым.
Наконец, теплым вечером в начале сентября, когда я пребываю на грани саморазрушения или превращения в кого-то, кем не хочу быть, когда боль становится невыносимой, я иду по тенистым тротуарам Кьяйя до Палаццо Роскаррик. Это последняя попытка, а потом… Что потом? Что я смогу сделать? Не знаю.
Заворачиваю за угол — и сердце мое обрывается. Палаццо Роскаррик выглядит иначе: на двери висячий замок. Окна закрыты ставнями. Ни единого признака жизни. На стене вывеска: «Продается».
Не знаю, что именно это значит. Возможно, Марк уже мертв и все держится в тайне. Такое часто случается. Как вариант, он куда-то сбежал, в Южный Тироль, Лондон, Нью-Йорк, Бразилию, и продает дом, чтобы скрываться и дальше. Мне хочется плакать только оттого, что этот чудесный дом заколочен досками и выставлен на продажу. Но на этот раз мои эмоции на пределе, я в отчаянии, опустошена. И отвергнута.
Я приняла, что он навсегда ушел из моей жизни. Не важно, умер он или уехал. Какое это имеет значение? Теперь я думаю, мне пора спасаться самой. Возможно, Джессика права, я тоже в опасности. Я слишком многое видела.
Устало плетусь к своей квартире, поднимаю телефон, чтобы позвонить маме в Сан-Хосе. Она уже несколько недель звонит мне и пишет, спрашивая, все ли со мной в порядке. Наверное, ее материнское чутье подсказало, что дела у меня пошли наперекосяк. Но что именно не так, она вряд ли может догадаться. По понятным причинам я не хочу рассказывать ей. Не могу рассказать. Не зная ничего о мистериях, она будет в полной растерянности, а эту часть истории я совершенно не могу раскрывать. И не потому, что стыжусь, наоборот, потому что все слишком запутано и я больше не могу думать об этом.
В далекой Калифорнии звонит телефон.
— Алло? — отвечают на звонок.
— Привет, мам.
— Милая! — В ее голосе притворное веселье. — Александра, дорогая, как здорово, что ты позвонила. Как ты там? Мальчики постоянно спрашивают про тебя, и папа только утром сказал, что…
— Мам, — прерываю я ее на полуслове, — я возвращаюсь домой.
Мама на мгновение замолкает. Вежливо и заботливо. Она знает, что я многого недоговариваю, но не хочет допытываться, если я сама не желаю рассказывать.
— Ладно, милая, ладно. Ты… закончила свою работу?
— Да, закончила. Теперь хочу приехать домой. — С трудом сдерживаю слезы.
— Хорошо, дорогая. Только скажи номер рейса. Мы заберем тебя в аэропорту! Папа будет так счастлив! Мы сильно соскучились по тебе.
Она еще некоторое время про что-то щебечет, потом я говорю, что мне нужно забронировать рейс, и завершаю нашу беседу. Выхожу в Интернет и заказываю билет на самолет. Вылет завтра, днем. Меньше чем через сутки я улечу домой и больше не вернусь сюда.
На следующее утро упаковываю вещи. Это не отнимает много времени, потому что всю чудесную одежду, что купил мне Марк, я оставлю здесь. Джессика приходит помочь, и я предлагаю эти вещи ей, но она качает головой. Я полностью понимаю ее. Виновато говорю: «Прости».
— Не глупи, Икс, — отвечает она. — Позволь проводить тебя до аэропорта, помочь. Я буду очень скучать.
