Но вот представим, что случилось невероятное: вняли разом вдруг все русские люди многовековым увещеваниям и отказались от своих примет, забыли их напрочь. Будем ли мы русскими в таком случае? Приметы — это душа народа, его характер, это система особенного национального мировосприятия. Рассказывают, к руководителю одной поволжской республики обратилась местная интеллигенция с предложениями о мерах по сохранению и развитию их национального языка. Но проблема-то эта, естественно, требует известных вложений. Чиновник нахмурился и выдал: ну и не будет языка, что за беда?! народ-то останется! Понятно, для чиновников мы «людские ресурсы», «электорат» и т. п. Но ровно так же, пусть даже неосознанно, из самых благих побуждений, поступают и иные достойные лица, когда учат о вредности народных примет и призывают отказаться от них. Да, верить в приметы, может быть, и не следует, но знать и соблюдать их так же важно, как хранить родной язык.

Итак, мы войдем на кладбище непременно через калитку, даже если это будет связано с некоторой заминкой.

Когда вообще можно посещать кладбища? Ответ единственный и безусловный: всегда, в любой день и час, когда только душа пожелает навестить родную могилу. И счастлив тот, у кого такие душевные порывы не редкость. Опять же Церковь ограничивает свободу посещения кладбищ мирянами. В частности, не одобряет таковые визиты в Пасху, в другие большие праздники. Мотивация обычно следующая: праздники — это радость, ликование, и в такой день человеку, прежде всего верующему, не место на кладбище, в этой юдоли скорби и слез. Но в данном случае мы сталкиваемся с примером, когда древние церковные правила, во-первых, не соответствуют сложившимся традициям, и, во-вторых, не учитывают новых реальностей.

Кстати, к традициям, исходящим из «мира», Церковь иногда относится снисходительно: например, согласно церковному праву, у всякого крещаемого должен быть один крестный (восприемник) или вообще такового может не быть, если, скажем, крестится взрослый человек. Но с какого-то, относительно недавнего времени стало принято приглашать на крестины двух восприемников, и Церковь против такого нововведения, невзирая на его неканоничность, не возражает.

Почему в наше время именно Пасха стала днем самого массового посещения кладбищ? Да именно потому, что круг людей, для которых Светлое Воскресение — главный праздник, многократно увеличился. А с кем нормальному человеку свойственно делиться радостью? — естественно, с теми, кто ему наиболее дорог. Человек идет в Пасху на могилу к родителям, потому что отмечать этот праздник в любом другом месте для него будет меньшей радостью! — это же так очевидно! Какие моралисты осмелятся порицать его?! К слову сказать, нам никогда не приходилось видеть в Пасху на кладбищах скорбных сцен. Если, конечно, для кого-то поводом приехать туда в этот день не были самые похороны. Но обычно люди, прибравшись на могилке и разложив на ней куличи и яйца всех цветов, тут же разговляются, выпивают, поминают родных, повсюду слышится пасхальное приветствие. Осмелимся предположить, что эти люди счастливы, насколько возможно быть счастливыми, потерявшим близких, потому что они сами себе создали иллюзию некоего свидания с ними.

Действительно, в старину не было принято отмечать Христов день на кладбище. Но призывать поступать так же и в наше время, думается, не справедливо. Потому что решительным образом переменилась система погребения. Если раньше покойных близких хоронили на приходском погосте, в сущности, у самого дома, почему проблемы «выбраться» на кладбище просто не существовало. То теперь позволить себе навестить родную могилку может не каждый и не часто: поездка куда-нибудь за кольцевую дорогу — путешествие для многих подчас непосильное.

Церковь же настаивает на посещении кладбищ в дни особого «соборного» поминовения всех умерших христиан — в так называемые родительские субботы. Их в году несколько. Самая главная из них — Троицкая Вселенская родительская суббота — бывает накануне Троицы. Не следует считать, что если дни эти называются «родительскими», то поминаются лишь родители, а все другие умершие близкие — бабушки, дедушки, братья, сестры, дети — как бы и не в счет. Нетрудно заметить, что слово «родители» одного корня со словами «родственники», «родные», «родичи». В старину самое кладбище называли «родительским местом». И всякий умерший, хотя бы это и был молодой человек, как считалось, «отправлялся к родителям», то есть присоединялся к предкам, к «роду», и сам, таким образом, становился одним из «родителей». Мы в свою очередь не только не ставим под сомнение важность посещения «родительских мест» в определенные Церковью дни, но и горячо поддерживаем это правило.

Нередко во всяких изданиях на данную тему можно найти предостережение от поминовения усопших спиртными напитками. Причем авторы этих сочинений почти всегда ссылаются на какие-то допотопные правила: так-де было… А как стало принято — тоже далеко не третьего дня! — они не хотят замечать или вообще приравнивают к греховному поведению: «языческая тризна»! и т. п. И предлагают пить на поминках… кисель. На этот формалистский «кисель» законников мы решительно отвечаем: поминая умершего, в том числе и на самой могиле, русские люди должны пить водку! И не страшиться исполнять своих устоявшихся национальных обычаев!

Если у кого-то возникает желание оставить на могиле стопку водки и что-то из съестного, имея в виду таким образом угостить и покойного, или покрошить здесь же хлеб для птиц, пусть он делает это, также нисколько не смущаясь каких-то запрещающих правил, — это доброе движение души, и любой вменяемый богослов скажет, что всякое действие, продиктованное добрыми побуждениями, исполненное от полноты сердечной, Небесам много дороже, нежели безрассудное, слепое следование закостеневшим правилам.

Но, справедливости ради, заметим, что порой представление о связи миров — этого и того — у отдельных граждан приобретают действительно причудливые, уродливые, поистине языческие формы. Неоднократно нам приходилось видеть, как поставив на могилу наполненную стопку, люди еще и клали сверху на нее прикуренную сигарету. Это, конечно, уже перебор. Таких заботливых, любвеобильных родственников мы можем заверить со всей ответственностью: если ваш близкий на этом свете и был заядлым курильщиком, то на том он непременно избавился от вредной привычки — бросил! — не засоряйте же окурками его могилу.

Почти так же нелепо украшать могилу искусственными цветами. Увы, так делает теперь большинство людей. Христианская традиция не предполагает вообще никакого украшения могилы, даже живыми цветами, — лишь крест да свеча. Церковные правила посещения кладбища нужно уметь разумно сочетать с полюбившимися народными представлениями о поминовении умерших. Не следует отдавать предпочтение только чему-то одному в ущерб другого. Истина, как говорится, посередине, или, в данном случае, в сумме лучших традиций того и другого.

Чем для живых являются родные могилы? Смеем утверждать, для некоторых людей могила ушедшего близкого — это единственное, что у них есть. Как-то нам случилось писать заметку о погроме на одном старинном московском кладбище, — какие-то идейные ненавистники мест захоронений пробрались туда ночью и поломали, изуродовали все, что им попалось под руку: повалили кресты, опрокинули или разбили памятники, подергали, пощипали декоративные насаждения на холмиках. Одним словом, вполне реализовались как носители определенной идеологии, заявили свою духовную позицию. Естественно, на следующий день на кладбище было натуральное столпотворение: сотни людей, узнав из новостей о случившемся, поспешили к родительским местам. Забот нашлось для всех. Никто без дела не остался. Но наше внимание особенно привлекла немолодая женщина, которая сидела на крохотной скамейке в оградке и лишь отрешенно глядела на разоренную могилку. Между тем, могила, даже после варварского набега на нее, не вполне утратила признаков былого исключительного ухода: лежащая на боку плита сияла глянцем, свидетельствующим, что еще вчера, может быть, ее старательно протирали; высокий, ровно обрезанный холмик весь был засеян густой изумрудной травой, хотя и примятой теперь человеческими копытами; внутри же ограды, кроме вырванных из могилы и беспорядочно разбросанных по земле культурных растений, не было более ни единого сорного стебелька. Поглядывая периодически на эту даму, посетители, сами-то пострадавшие подчас даже ощутимее, только вздыхали и сокрушенно покачивали головой. Выяснилось, что несчастная несколько лет назад похоронила здесь единственного близкого — сына. И — мало сказать — изумительно обустроила его могилу, натурально поселилась на кладбище: ежедневно приходила сюда с открытием, уходила, когда сторож уже позвякивал ключами, призывая припозднившихся посетителей на выход. Могила сына для нее практически стала местом жительства, домом. Причем не вторым, а главным.