Могила поэта Дмитрия Пригова. Новое Донское кладбище
По дорожке, что проходит вдоль монастырской стены, можно повстречать несколько знакомых имен. Прежде всего, в самой стене не может не привлечь внимание дощечка, на которой написано: Вильгельм Либкнехт 1901–1975. Под этой дощечкой покоится урна с прахом сына основателя германской компартии и внука основателя СДПГ, соответственно — Карла и Вильгельма Либкнехтов. А по краям дорожки попадаются памятники с именами — Евгений Аронович Долматовский (1915–1994), Юрий Владимирович Идашкин (1930–1997), Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997).
Е. А. Долматовский в представлении, как говорится, не нуждается. Его стихи о войне, и особенно «Песня о Днепре», «Моя любимая», стали классикой. Правильно иногда говорят, что такая поэзия приблизила победу.
Критик Ю. В. Идашкин гораздо менее известен, но, по-своему, не менее интересен. В 1960–70-е годы он работал в журнале «Октябрь» у В. А. Кочетова. В то время считалось — работать у Кочетова, в его «цитадели политической реакции и консерватизма», значит прослыть верноподданным лакеем режима. Хотя на самом деле это абсолютно несправедливое мнение. В те же годы в «Октябре» работал Владимир Емельянович Максимов, которого ни верноподданным, ни лакеем уж никак не назовешь. Максимов об этом лицемерном отношении к «Октябрю» некоторых «прогрессивных либералов» так писал: «…И правые, и левые, и прогрессисты, и реакционеры кичились одними и теми же совдеповскими регалиями, получали одни и те же роскошные квартиры на Котельнической набережной и даровые дачи в Переделкине, насыщались одной и той же дефицитной жратвой и марочными напитками из закрытых распределителей, свободно ездили, когда и куда им вздумается. В известном смысле ортодоксы были даже предпочтительнее, потому что отрабатывали свои блага с циничной откровенностью, не нуждаясь в высокоумных, а, по сути, жалких объяснениях причин своего привилегированного положения».
В романе «Прощание из ниоткуда» Максимов рассказывает о первой своей встрече с Идашкиным в кабинете Кочетова: «В щель внезапно приотворенной двери ввинтилась круглая с залысинами голова: „Всеволод Анисимович, разрешите?“ Кочетовское лицо сразу обмякло, посерело, осунулось: „А, это ты, Юрий Владимирович, заходи, знакомься, это и есть гроза тайги и тундры — Самсонов, бери его к себе, оформляй соглашение, повесть ставим в девятый“. И мгновенно уткнулся в рукопись перед собой, сразу выключив присутствующих из сферы своего внимания… „Идашкин Юрий Владимирович, — шепотной скороговоркой представился Владу тот, увлекая его к выходу. — Ответственный секретарь редакции“». Самсонов — это настоящая фамилия В. Е. Максимова.
Идашкин писал монографии преимущественно на тему подвига в советской литературе: «Литература великого подвига» (1970), «Истоки подвига» (1973), «Постижение подвига: Рассказы о творчестве Ю. Бондарева» (1980) и «Грани таланта: О творчестве Ю. Бондарева» (1983).
Лев Копелев, так же как и Юрий Идашкин, остался бы известен лишь специалистам как малозначительный литератор, если бы не сделался прототипом одного из главных героев романа Солженицына «В круге первом» — Льва Рубина, лингвиста, принимающего участие в разработке в спецтюрьме № 1 МГБ — т. н. шарашке — переговорного аппарата, вначале кодирующего, а затем воспроизводящего человеческую речь. На самом деле в шарашке, где сидели вместе Солженицын и Копелев, создавали, как тогда это называлось, «полицейское радио», или, попросту говоря, радиотелефон — детская игрушка, по нынешним временам. Освободившись, Копелев занимался литературой: у него выходили книги в серии ЖЗЛ. Затем эмигрировал. И последние годы жил в Германии. За что уж он так почитался в Германии — не известно, но когда хоронили пепел, оставшийся от Копелева, на Донском присутствовало все германское посольство во главе с их превосходительством господином послом.
По левой дорожке, ведущей от бывшего крематория к воинскому мемориалу, стоит величественный монумент — большая черная плита с надписью Поэт Борис Брянский. И тут же, под этим камнем, покоится другой поэт, отец первого — А. Д. Брянский, известный больше под псевдонимом Саша Красный. Этот Саша Красный, скончавшийся в 1995, безусловно, войдет, и уже вошел, в историю литературы: он умер на 114-ом (!) году, установив рекорд продолжительности жизни среди писателей.
А слева от входа на кладбище, в стене, покоится прах драматурга Якова Петровича Давыдова-Ядова (1884–1940). Вряд ли теперь кто-то помнит самого драматурга и его драматургию. Но вот одно его произведение стало, как говорится, народным и, наверное, проживет ровно столько, сколько будут жить сама русская культура. Это слова к песне «Купите бублички». Он же автор слов и другой довольно известной песни — «Любушка» («Нет на свете краше нашей Любы»), которую долго исполнял популярнейший в свое время певец Вадим Козин.
Похоронены на новом Донском также: писатель Василий Павлович Ясенев (Краснощеков, 1902–1937); основоположница детского кинематографа Маргарита Александровна Барская (1903–1939); поэт серебряного века Константин Абрамович Липскеров (1889–1954); писатель Николай Иванович Замошкин (1896–1960); певица, исполнявшая песни народов мира на шестидесяти языках, Ирма Петровна Яунзем (1887–1975) — она впервые исполнила песню Михаила Исаковского «В прифронтовом лесу»; писатель Борис Савельевич Ласкин (1914–1983); основательница и многолетний директор библиотеки иностранной литературы Маргарита Ивановна Рудомино (1900–1990). У восточной стены на невысокой гранитной плите выбито: Воин, писатель Кочетков Гений Петрович Геннадий 1923–2006. Понимай как знаешь… Впрочем, в семье всякий собственный писатель — гений. Это понятно.
Справа от Серафимовского храма, у стены колумбария, стоит стела чистого белого мрамора, увенчанная очаровательной девичий головкой. На стеле надпись: Народная артистка России Изабелла Юрьева 1899–2000. Королева русского романса. Изабелла Даниловна Юрьева была настоящим кумиром публики. Расцвет ее творчества пришелся на эпоху патефона. Тогда в стране не было ни одного патефона, который бы не пел голосом Юрьевой. И хотя она вполне могла бы петь до глубокой старости, — неугомонный Иосиф Кобзон на радость публике заставил Изабеллу Даниловну взять пару нот на ее столетнем юбилее! — эпоху радиол и магнитофонов Юрьева тем не менее почему-то уже не приняла.
Вся история ХХ века представлена на новом Донском. По захоронениям здесь можно выстроить подробнейший рассказ об эпохе — от первых политкаторжан до возвратившегося из эмиграции советского диссидента, ученого и поэта Кронида Любарского (1934–1996), от зачинателей отечественной авиации до создателя космического корабля «Буран» академика Глеба Евгеньевича Лозино-Лозинского (1909–2001). Что ни захоронение, то повод вспомнить какую-нибудь байку о советском режиме.
Вот, например, слева от памятника разведчику К. Т. Молодому — могила Бетти Николаевны Глан (1903–1992). Она была когда-то директором ЦПКиО им. А. М. Горького. Однажды ей позвонили из Кремля и сказали, что товарищ Сталин сегодня посетит парк. И объявили, во сколько именно он приедет. Бетти Николаевна решила, что к этому времени она успеет сходить в парикмахерскую, — не могла же она предстать перед любимым вождем с куафюрой, не убранной по высшему разряду. Но Сталин приехал раньше и директора парка на работе не застал. В результате к Бетти Николаевне была применена следующая мера пресечения: она получила срок из расчета: минута отсутствия на работе — год присутствия в лагере. А в ЦПКиО с тех пор завелась традиция, которую там свято соблюдают по сей день, — в рабочее время директора парка всегда можно застать на службе.
На новом Донском еще похоронены родители М. В. Келдыша, отец Н. И. Бухарина — Иван Гаврилович (кстати, Бухарины жили не так далеко от этого кладбища — на Ордынке), жена В. И. Чапаева — Пелагея Васильевна Чапаева, жена Н. А. Щорса — Фрума Ефимовна Ростова-Щорс, жена наркома внутренних дел Николая Ежова, из-за которого печи Донского крематория до срока выработали ресурс, — Евгения Соломоновна Хаютина, историк Москвы Петр Васильевич Сытин, художественный руководитель Еврейского камерного театра Соломон Михайлович Михоэлс, популярная в 1960-е годы певица Майя Владимировна Кристалинская.
