Мы медленно, но неотвратимо приближались к Башне Безмолвия. Она величаво наплывала на нас, заслоняла небо. Огромная, как резиденция арабского шейха и высокая, словно несколько небоскребов поставленных один на другой. До нее оставалось несколько сотен метров, когда в нос ударил запах затхлости, людской крови и немытых тел. Этот запах окутывал Башню облаком боли, страдания и ужаса. Так дышат ворота в ад.

Наши лошади озирались на людей, нервно раздувая ноздри. Им, как и мне, до колик в печенках не хотелось приближаться к пункту назначения. Тянуло обратно, в густую зелень леса, ближе к водоему, а не в эту раскаленную на солнце махину.

Монд, приблизился к двум большим столбам на этой стороне рва, извлек из-за пазухи кусок белой ткани и начал активно им размахивать. Тина не могла удержаться от колкости и посоветовала ему поменьше хвастаться своим исподним или хотя бы время от времени его стирать.

Монд покраснел, похоже Татина попала в точку. Остальные же зашлись в хохоте, до тех пор, пока она не назвала их меринами. Стражники обиделись. Но обиделись не только они – на это высказывание Бегунок обиженно заржал и ударил в борт копытом. Доска заскрипела, закряхтела, но выдержала удар, не сломалась. Зато Татина в этот момент пыталась как раз блеснуть остроумием, но блеснула острозубием и прикусила язык. Это дало повод для еще одного взрыва смеха, причем громче всех смеялся Монд, все еще размахивающий тряпкой.

– Эй, стервятники, опять какую-нибудь падаль своих коготках приволокли? – раздался из-за стен зычный голос, и на фоне Башни нарисовалась мощная фигура с большим животом.

– Аккуратнее на стенке, Колун, а то пузо перевесит и от твоего падения Башня может развалиться! – закричал в ответ Торд. – Открывай давай, видишь каких богатырей привезли! Сами в схватке пострадали не на шутку, троих наших потеряли, но схомутали-таки опасных преступников.

– Кого? Вот этих задохликов? Да они едва дышат, вези их туда, откуда взял! – с этими словами толстяк развернулся и собрался уходить.

– Эй-эй-эй, Колун, ну извини за пузо. Это действительно опасные преступники, они пообещали нам за возможность выступить в городе десять монет. После выступления мы смиренно попросили плату, но они набросились на нас как дикие звери и избили, при этом рычали, кусались и даже плюнули два раза. На счастье у нас в гостях оказались Торд с братом и этими двумя благородными стражами из другого города, они и помогли нам их скрутить. Видите наши синяки и царапины, так это еще заживают, а было вообще одно сплошное месиво! – Монд продемонстрировал ранения и ушибы от камней.

Вот же враль – заливает так, что уши в трубочку сворачиваются. Я таким соловьем только в марте умел разливаться, но там свои причины…

– Торд был у тебя в гостях? Да скорее небо опустится на землю, и солнце пойдет гулять с луной, чем Торд придет к тебе в гости. Ладно, подавайте сюда ваших зверюг. Опустить мост! – скомандовал Колун и исчез со стены.

Внушительный мост из толстенных оструганных бревен, начал медленно опускаться. Заскрипел блок, два дюжих стражника крутили за блестящие рукояти. Огромная цепь из больших черных звеньев натянулась как струна. Оставалось два метра до земли, когда рукояти вырвались из рук стражников, разбросав в разные стороны. Мост рухнул со страшным грохотом, поднял тучу пыли. Нашу телегу ощутимо тряхнуло и меня подкинуло чуть не до потолка, хорошо еще Павел успел поймать на лету. Сунул в карман, откуда я наблюдал за происходящим через пуговичную петлю.

Когда пыль опустилась на место, мы заехали внутрь. Отброшенные стражники уже поднялись с земли, один зажимал ребра, другой придерживал руку. Колун, отличительной чертой которого являлся мясистый и обвислый нос, угрюмо кивнул и пострадавшие удалились за пристройки Башни. Потом главный стражник Башни окинул нас острыми глазками и повернулся к Монду, чуть не сбив его животом наземь.

– За все про все плачу десять монет. Кажется, такую плату вы должны были получить? – откровенно зевая, спросил Колун.

– Да, столько. Но, не вступая с ними в кровопролитный бой, не тащась в такую даль и не ночуя в лесу под проливным дождем. Так что не меньше пятидесяти, – горячо заверил Монд. Остальные пока помалкивали, не встревая в торг.

– У нас и своих крутильщиков полно, можем без ваших обойтись. И старикан уже не годится для дела. М-м-м, одиннадцать и то по очень хорошему знакомству! – протянул Колун.

– Этот старик в драке пятерых стоит, не смотри что худой, зато жилистый и ест немного. Но раз ты упомянул про хорошее знакомство, то я со своей стороны могу уступить за сорок девять, и то – отрывая от сердца! – начал кипятиться Монд.

– Нет у тебя сердца, если такую плату просишь. А что ест немного, то это сразу видно – заморили вы их голодом, еще откармливать придется. Из жалости и из уважения к сединам добавлю монету, пусть лучше под крышей умрет, чем в чистом поле! – почесал нос Колун.

Так яростно торгуясь, то уступая, то набавляя, через полчаса нас продали за тридцать монет. Все остались довольны, кроме Монда и иже с ним, но об этом позже. Сейчас же Колун взмахнул пятерней и к нам приблизился трясущийся, прыщавый юнец с большой связкой ключей на поясе. Он начал отчитывать Колуна визгливым голосом за такое расточительство, но тот прикрикнул на него и юнца как ветром сдуло.

– Большой уже у тебя сынишка, Колун. Когда на пенсию соберешься, ему все хозяйство оставишь? Пока что у него только жадность от тебя, вон с каким лицом за деньгами пошел, – улыбнулся Торд.

– Не твое собачье дело! Хотя да, весь в меня. Этого и боюсь – до пенсии вряд ли дотяну, уже сейчас, став казначеем, начал перечить и возражать. А что будет дальше? – пожаловался Колун.

Вернулся юнец, зло зыркнул на Монда, но под взглядом Колуна отсчитал монеты. Судя по возмущенным возгласам Торда, он старался подсунуть самые старые и потертые. Упирающихся лошадушек отвели за Башню, туда, где виднелись обшарпанные постройки. Мы пока помалкивали, у меня даже желания пищать не возникало.

Нас вывели из клетки, и повели в внутрь здания, где что-то скрипело, лязгало и трещало. Заодно двое здоровенных стражников притащили большой котел с ароматно пахнущей похлебкой. Желудок поневоле заурчал, хорошо, что не у меня одного, и он остался неуслышанным. Пройдя в большие, обитые железом ворота, мы попали в пародию на Чистилище.

Мой нос сразу же отказался работать, оглушенный идущей отовсюду вонью. Если на улице еще можно дышать полной грудью, то здесь приходилось через раз и пореже.

Наверх, насколько хватало глаз, уходили круглые этажи, похожие на театральные балконы. По ним непрерывно двигались сотни людей. Каждый толкал перед собой толстую балку, а те, словно ветви фантастического дерева, присоединялись к огромному вращающемуся стволу невероятного диаметра.

Двое стражников в черных одеяниях протащили котел в кабину допотопного подъемника, нам велели идти следом. Старая кабина жалобно застонала под весом людей, большого котла и легкого меня. Один из стражей цыкнул на сидящих у вращающего барабана людей, те флегматично встали и взялись за сверкающие рукоятки. Двенадцать человек начали возносить нас в скрежещущую высь.

Я с любопытством высунулся из кармана, чтобы поглазеть, куда это нас везет скрипящий инвалид. Краем глаза отметил довольную улыбку Кана и тут же забыл о ней, поглощенный открывающейся картиной. Сотни людей упирались ногами в грязный пол, тянули и толкали перед собой блестевшие от постоянного использования балки. Другие арестанты мрачно сидели у стен.

На каждом этаже один из сопровождающих дергал за веревку, проходящую сквозь пол и потолок подъемника, снизу раздавался звон колокольчика, и мы останавливались. Подходили надзиратели, перебрасывались парой ленивых слов со стражниками, осматривали нас и, получив свою порцию похлебки, отходили обратно.

У каждого надзирателя был длинный кнут, и время от времени они его использовали, подбадривая падающих людей. Причем делали это с таким скучающим выражением лиц, словно отгоняли надоедливую муху. В ответ на удары, люди в лохмотьях вздрагивали, ежились и продолжали тянуть свой груз.