О Николае Глазкове вспоминал поэт Николай Константинович Старшинов.

— Однажды, — рассказывал он, — в «Литературной газете» я встретил Николая Глазкова, который немедленно сообщил: «Вычитывал гранки моего перевода Гоголя с хинди».

На недоуменный взгляд Старшинова отреагировал так:

— А ты знаешь, что на днях будет его юбилей? И вот я перевел стихи о Гоголе с хинди.

— Откуда ты знаешь, что стихи, о которых ты говоришь, написаны на хинди?

— Откуда?! Недавно шел по Москве и встретил знакомого индуса, который учится в университете. Я тут же его спросил: «Скажи, Нанк, ты написал стихи к юбилею Гоголя?» Тот ответил: «Нет. И вообще в жизни я стихов не писал и не пишу». «Тогда иди за бутылкой вина, а я тем временем займусь переводом твоих стихов». Нанк пошел в магазин, а я стал его «переводить».

— Николай говорил об этом настолько серьезно, — продолжал Старшинов, — что если бы не ситуация, обрисованная им, можно было бы и не понять его шутки.

— Ну и что, в «Литературке» опубликовали стихи Нанка в переводе Николая Глазкова? — спросил я у Старшинова.

Николай Константинович улыбнулся:

— К счастью, нет. Текст у меня был, но где-то затерялся. Помню только начало. Как там? Ага, вот:

В Доме творчества Коктебель для малышей была организована игровая площадка «Ромашка», куда молодые родители приводили своих чад. Тут с ними занимались, их развлекали. А вот ребята постарше оставались без присмотра.

И тут нашелся человек, который во время своего пребывания в доме творчества объединил мальчишек интересной игрой. Этим человеком был поэт Аршак Тер-Маркарьян. Вместе со своим сыном Егоркой он с утра собирал на пляже «наличный состав» ребятни, строил их и объявлял:

— Сегодня начинаются большие маневры: военные учения. В них примет участие и наша Отдельная Дальневосточная десантно-пулеметная гвардейская орденов Суворова и Кутузова бригада. Вы составляете ее главное ядро и являетесь ротой разведчиков. Противник еще на подходе. А наша с вами задача обнаружить не территории Дома творчества особо захламленные места, обозначить их и доложить уборщицам территории. Мусор — это место сосредоточения сил противника. Засекая такие места, мы узнаем, где противник готовится нанести нам удар. Когда мусор будет убран, противник лишается опознавательных знаков для своего сосредоточения.

После непродолжительной паузы Аршак Арсенович продолжал: — А поскольку разведчикам надо быть быстрыми и ловкими, они должны хорошо бегать, прыгать и плавать… Дальше начиналась спортивная подготовка.

Мальчишки с удовольствием прыгали, бегали, ныряли, играли в воде в мяч.

А с берега доносился голос поэта Тер-Маркарьяна:

— Молодцы, десантники-пулеметчики, орденоносцы дальневосточники! Враг будет разбит! Победа будет за нами!..

А вскоре к писательским мальчишкам стали присоединяться и местные. Задания усложнялись. Игры становились двусторонними. По утрам, после завтрака, на берегу торжественно происходило награждение особо отличившихся разведчиков-гвардейцев символическими орденами и медалями. Ритуал этот вызывал интерес не только у самих ребят, но и у их родителей…

Вскоре слух об учениях или маневрах Отдельной дальневосточной десантно-пулеметной гвардейской дивизии был разнесен местными мальчишками по поселку. Почему я об этом говорю? А вот почему.

Однажды на рынке подслушал разговор двух местных старушек.

— Ты знаешь, была такая хорошая зеленая полянка, куда я водила свою козочку пастись. А тут привела… Господи! Словно табун прошел… Все вытоптано, помято.

На жалобу старушки вторая спокойно сказала:

— А чему ты удивляешься?! Небось, маневры прошли?

— Что еще за маневры?

— А ты что ж, не слыхала? Какая-то пулеметно-диверсантная бригада проводит учения. С утра до вечера. Мой внучок цельными днями на них пропадает.

— Вон оно как, — вздохнула старушка. — Война она и была-то всегда бедой…

Я не стал рассказывать Аршаку Арсеновичу подслушанный разговор. Зачем было нарушать очередной торжественный ритуал награждения особо отличившихся десантников, гвардейцев, пулеметчиков…

Поэт Николай Егорович Агеев, автор прекрасной поэмы «Огни на Чусовой», рассказывал о том, как они, группа сотрудников и авторов журнала «Октябрь», побывали в Краснодарском крае во время предподписной кампании. Вместе с ними в поездке был и член редколлегии журнала известный писатель Семен Петрович Бабаевский. Известность ему принесли его романы «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей», написанные по законам соцреализма и отмеченные Сталинскими премиями 1-й и 2-й степени. Позже о них говорили как о классических образцах «лакировки действительности» и теории бесконфликтности.

Ко времени поездки, о которой рассказывал Николай Агеев, у Бабаевского было немало произведений, в которых он откликался на происходящие в обществе процессы критики культа личности, выступления против волюнтаризма и пр. Именно этих проблем касался Бабаевский в романах «Сыновий бунт», «Родимый край», «Белый свет».

На Кубани его хорошо знали. И поэтому решили, что его присутствие в бригаде журнала «Октябрь» позволит увеличить число подписчиков издания на следующий год…

Разместившись в номерах гостиницы, в назначенное время спустились в вестибюль, чтобы вместе пойти поужинать в ресторане.

Выбрали удобный стол, расселись.

И тут Семен Петрович предложил:

— Заказывайте, ребята, все, что каждому из вас хочется!

Его слова восприняли с энтузиазмом. Решили, что классик угощает их в своем родном городе.

Вскоре подошла официантка и едва успевала записывать заказы.

Очередь дошла до Семена Петровича.

— А мне, пожалуйста, манной кашки, стакан теплого молока и бутылочку «Боржоми».

Ребята поначалу как-то скисли, услышав заказ мэтра, но не расстроились: мало ли что человек ест на ужин!

Разлили по рюмкам лучший из имевшихся в ресторане коньяк, провозгласили тост за Семена Петровича, за его Кубанскую Музу, за его родную и щедрую землю.

Он был растроган. Поблагодарил «октябрят».

Вскоре он завершил трапезу и подозвал официантку:

— Посчитайте мне, пожалуйста.

— За все? — спросила она.

— Нет. С меня за кашу, за молоко и бутылочку «Боржоми», которую я возьму с собой в номер.

Стол затих. Ребята онемели. То ли от удивления, то ли…

— С вас два рубля восемьдесят копеек, — оказала официантка и подала счет.

Семен Петрович вытащил из кармана трешник и положил на стол.

Официантка взяла три рубля и сдала Семену Петровичу двадцать копеек.

— Нет, это возьмите себе, — щедро отодвинул двугривенный Семен Петрович.

— Нет уж, возьмите, — официантка была непреклонной.

Пожелав всем приятного застолья, «виновник» столь щедрого на угощения ужина удалился с бутылкой «Боржоми».

Как только Бабаевский скрылся, за столом зазвучали бунтарские мотивы: «Подсадил же нас старик!», «Ну и жмот! Заказывайте себе все, что хотите! Я плачу!», «Плачу не было», «Но подразумевалось!» «Не надо было его отпускать!»…

В общем ребята оставили за ужин почти все наличные, которые были получены по командировочному предписанию.

— Обидно было… Особенно под градусом! — признавался Николай Егорович. — Варианты мести мелькали в моем воспаленном мозгу. И тут на глаза мне попалась двадцатикопеечная монета, ставшая свидетельницей происшедшего.

Я взял двугривенный, спросил у ребят, в каком номере остановился Семен Петрович и во втором часу ночи направился к нему.