Выяснить те условия, в которых находилось провинциальное население империи, и оценить экономические средства управляемого чиновниками Юстиниана государства, покрывавшие громадные расходы на его военные и строительные предприятия, представляется хотя и весьма любопытной, но недостижимой по состоянию источников задачей. В новеллах мы видели применение всяческих карательных средств и угроз, которым подвергается не только сам нечистый на руку щщвитель, но и его наследники – с целью не допустить ни малейшего ущерба казенного добра, но фактически эти суровые меры не изменяли нравов и входили в обычный административный обиход того времени. т.к. помимо таможенных пошлин, взимаемых с торговых людей, и корабельных взносов, о значении коих можно судить по количеству сумм, собираемых с хлебного каравана в Александрии, главные материальные средства государство заимствовало из земельного налога, то понятно, что Юстиниан в своих заботах о финансовых средствах империи должен был серьезно считаться с системой принятого в империи обложения земель и способами практического осуществления этой системы. Действительно, в новеллах Юстиниана неоднократно находим требование, чтобы сборщики податей соображались с местной писцовой книгой и с описями крестьянских имуществ и обязательно выдавали расписки или квитанции в получении земельного налога с точным обозначением участка и суммы, идущей с него в казну.

Это приводит нас к вопросу о провинциальном цензе и к системе римского земельного обложения. В общих чертах цель провинциального ценза состояла, во-первых, в исчислении населения и в разделении его на классы по возрастам – в целях раскладки податей и рекрутской повинности; во-вторых, в приведении в известность количества земли и хозяйственных статей, подлежащих обложению. Оба эти понятия и заключаются в выражении ???????? и descriptio. Но существенная и более важная задача ценза заключалась в установлении нормы обложения земли налогом. Для этого требовалось определить, так сказать, правовую качественность отдельных участков, т.е. отделить государственные земли от общинных и частновладельческих и затем произвести измерение и обмежевание каждого участка. Наконец, предстояло выяснить общую квалификацию земли по ее качественности, производительности и доходности, дабы югер[22] виноградной плантации и югер плохой пахотной земли не обложить одинаковым налогом. Это обширное предприятие осуществлено было Августом и его преемниками.

Более ранние известия о римской писцовой книге почерпаются из сочинений ученых юристов II и III вв. В сочинении Домиция Ульпиана{1} дана следующая формула переписи. Отметив наименование участка, округ, селение и два соседних имения, перепись должна была заключать:

1) обозначение югеров пахотной земли и средней урожайности за 10 лет;

2) количество земли под виноградником;

3) масличные насаждения;

4) луга и сенокосы;

5) пастбища;

6) лес; наконец,

7) рыбные ловли и соляные варницы. На основании этих данных производилась раскладка земельной подати.

При императоре Диоклетиане (284–305) произошли важные изменения в податной системе, коснувшиеся и формы писцовых книг. К этому времени уже не было правового различия между римским народом и подчиненными ему провинциалами, которые при Каракалле (211–217) получили право римского гражданства. Диоклетиан докончил уравнение Италии с провинциями, распространив поземельную подать, собираемую прежде только с провинций, и на Италию. Известная нам из Упьпиана программа для составления писцовых книг получила тогда же некоторые изменения, от способа объяснения которых зависит весьма многое в занимающем нас вопросе. Затруднения возбуждает здесь термин iugum и его отношение к господствовавшей единице измерения – югеру. Именно Диоклетиан принял за основание при раскладке поземельной подати условную меру земли, которая при всех различиях качественности, производительности, доходности и объема должна была оставаться, однако же, нормой в обложении земли податью. Принятая за норму единица земли называлась iugum или caput, а идущая с нее подать – iugatio или capitatio. Но смысл термина, который не имеет ничего общего с принятыми тогда мерами поверхностей – iugerum, actus и centuria, – нуждается в особых объяснениях и служит предметом разных толкований. Нужно ли видеть в термине iugum фиктивную величину, подлежащий обложению хозяйственный и земельный капитал в 1000 солидов, как утверждают одни, или же действительную и реальную величину, т.е. определенной меры земельный участок, как думают другие? Отвлеченное или реальное понятие заключается в iugum?

Самыми важными представителями первой теории служат весьма авторитетные имена Савиньи и Моммсена{2}. Савиньи высказывается по этому поводу следующим образом: податная гуфа (die Steuerhufe-iugum) может быть представляема в двояком смысле: или как реальная величина, или как идеальная. В первом случае нужно предполагать участки с определенными границами и одинаковой цены (по римскому праву в 1000 солидов), следовательно, то большей, то меньшей меры, смотря по производительности. Эти реальные податные гуфы и будут непосредственным объектом земельной подати, так что каждая облагалась бы одинаковою суммой; участки отдельных собственников или образовали бы часть такой гуфы (iugum), или заключали бы в себе многие гуфы. Во втором случае нет никаких видимых гуф, а есть только определенные податные ценности земли (в размере 1000 солидов), и каждый отдельный участок облагался бы земельною податью пропорционально цене его по отношению кгуфе, т.е. соответственно трети или четверти гуфы или 2, 3, 10 полным гуфам. Таково вообще было бы единственное значение податной гуфы. Савиньи предпочтительно останавливается на теории идеальной податной гуфы в противоположность к реальной и видит подтверждение своего взгляда, между прочим, в следующих словах Аполлинария Сидония: «Capita tu mihi tolle tria», т.е.: «Запиши за мною в писцовых книгах тремя туфами меньше»{3}. Очевидно, если б император отнял у просителя три реальных capita, последний проиграл бы. Точно так же произведенная в XVIII в. в Мекленбург-Шверинском герцогстве податная реформа, причем принята была за норму идеальная гуфа в 300 шеффелей посева, которая и обложена податью в 9 талеров, служит для Савиньи подтверждением и объяснением римского учреждения{4}.

Против Савиньи, однако, выставлены были возражения, направлявшиеся к утверждению теории, против которой он ратовал. Эти возражения основываются на новых данных о термине iugum, заимствуемых из так называемого Сирийского законника, изданного в первый раз в последней, четверти прошедшего века{5}. О времени и обстоятельствах происхождения этого во многих отношениях замечательного памятника можно сказать следующее. Первое издание Сирийского законника, сделанное по единственной рукописи, найденной в Британском музее, выяснило, что сирийский перевод первоначального греческого оригинала сделан был в первой четверти VI в. в сирийском Иераполе; что же касается греческого оригинала, то составление его нужно относить к гораздо более раннему времени. По отношению к составителю и преследуемым им целям высказывается мнение, что он служил практическим руководством для потребностей церковного суда и администрации и употреблялся как в канцеляриях патриарха и епископов, так и в деревенских церковных общинах. Первоначальная его редакция, распространяясь по различным общинам, испытывала постепенные изменения и прибавки, имевшие местное значение. То обстоятельство, что Сирийский законник имел одинаковый авторитет на Западе и Востоке, в империи и Персидском царстве, у яковитов и несториан, служит доказательством, что он происходит из того времени, когда споры о природе Христа не разделили еще на два лагеря христианский восточный мир. С течением времени к лондонской присоединились еще три ватиканские рукописи, значительно расширившие интерес, связанный с изучением этого памятника. Но независимо от всего прочего Сирийский законник должен быть оцениваем с точки зрения его практического применения и распространения на всем Востоке под магометанским господством. В этом памятнике есть одно весьма важное место о римской податной системе, дающее новые данные к определению смысла податной единицы (iugum). Оно так важно в истории вопроса о земельном обложении, что каждый дальнейший шаг в этом отношении будет зависеть от понимания данных, заключающихся в Сирийском законнике{6}.