Между тем, резкие меры, принятые в Константинополе против всяческих еретиков и, между прочим, против ариан, не могли остаться без болезненного отклика в Италии. Феодорих не мог не усматривать в эдикте против ариан, которых в Византии оставалось мало, прямой вызов со стороны императора и как бы желание затронуть национальные чувства итальянцев и религиозный фанатизм духовенства и возбудить вражду к еретическому королю. Король ответил, в свою очередь, преследованием православных или католиков и, не теряя надежды на разъяснение недоразумений, пригласил к себе в Равенну папу Иоанна и дал ему поручение идти в Константинополь с требованием отмены эдикта против ариан. Если бы исполнение этого желания встретило затруднения, то посольству было поручено настаивать и даже угрожать войной.

Итальянское посольство встречено было императором и высшими классами населения с исключительным почетом, папу приветствовали как наместника св. Петра и оказали ему высшие почести. Хотя предмет посольства не был выполнен и закон против ариан не был отменен, но слухи об особенно почетном приеме и о тайных переговорах, будто бы веденных папой Иоанном в Константинополе, вселили в Феодориха подозрение, что посольство ему изменило. Когда послы возвратились, он заключил их в темницу, где папа чрез несколько дней и умер. Казни и темничные заключения, к которым стал прибегать Феодорих в последнее время, значительно охладили отношения между готами и римлянами. Принимая под влиянием страха и раздражительности не совсем согласные сего характером исключительные меры, он налагал руку на все дело своей жизни. Он умер в 526 г., в августе, в весьма натянутых отношениях с Римом и Константинополем. В Равенне сохранился монументальный надгробный памятник Феодориха.

В последних и ближайших главах мы пытались выдвинуть те факты и явления, которые составляют существенное содержание и характеристику византинизма. Но нет, может быть, одинакового по важности вопроса в составе истории Византии, как вопрос славянский. И по своему безотносительному значению, и по продолжительности воздействия на все стороны жизни византийского государства, и, наконец, по взаимодействию государственных, правовых и культурных начал славяне занимали большое место в истории Византии, и соответственно тому им посвящено будет много внимания в последующем изложении. Находясь теперь в начале VI в. накануне царствования Юстиниана, мы находим уместным дать особую главу начальному периоду истории славян.

Одна из наиболее трудных и далеко еще не разрешенных задач в истории славян есть определение времени их поселения в Европе и географическое обозначение занимаемых ими мест в первые века христианской эры. Отсутствие более или менее прочно установленных хронологических и географических данных в связи с колебанием этнографических терминов, под которыми подразумевались славяне в то отдаленное время, когда их собственное имя не было еще в употреблении, – все эти обстоятельства, далеко не безразличные для успеха славянских изучений, служат объяснением той сравнительной бледности и малозначительности фактов, какими характеризуется древняя славянская история. Правда, обращаясь здесь к славянам, как к одному из важных деятелей в истории Византии, мы легко могли бы обойти Молчанием темный период славянской истории и прямо начать с VI в., когда присутствие славян на Балканском полуострове под их собственным, хотя и не общим для всех именем становится уже бесспорным и твердо установленным фактом; но громадное значение для русского национального самосознания положительных и проверенных изучением, а не субъективных и фантастических построений в этой области, которые принесли уже нам много вреда, побуждает нас остановиться на вопросе о древности славян и свести к немногим реальным фактам то, что в настоящее время может считаться наиболее не подлежащим спорам. Ни с точки зрения национального самолюбия, ни со стороны Политических интересов всего славянского племени нет большой разницы в том, начинать ли славянскую историю со II и III вв. и даже Ранее, или же с V и VI, но методологические приемы, которыми достигается та или иная постановка этих вопросов, несомненно обнаруживают большое значение и характеризуют состояние нашей научной зрелости{1}.

Самое древнее упоминание о славянах следует видеть в имени венеды у Балтийского моря. Но обозначает ли первоначальную колыбель славянского племени это сопоставление двух терминов, или же только говорит о колонизации венедами побережьев Балтийского моря, на этот счет можно держаться разных мнений. В смысле первоначальной колыбели, откуда стало распространяться славянское племя на север, восток и юго-запад Европы, более вероятия остается за прикарпатской областью. Это можно заключать на основании самого важного географического материала, каким только владела древность. Разумеем материал географических таблиц или дорожных записей, происходящий от ближайшей к христианской эре эпохи, изданный Певтингером и известный по имени своего издателя – Певтингеровы таблицы{2}. На этих таблицах венеды упоминаются не один раз в соседстве с бастарнами, занимавшими северо-восточные склоны Средне-Карпатского хребта и принадлежавшими к германскому племени. Следовательно, около I в. нашей эры славяне обозначились под именем венедов в прикарпатской Руси и у истоков Вислы на север до Балтийского моря. Тацит, писавший о народах Восточной Европы в 98 г. нашей эры, знает о славянах-венедах очень мало и затрудняется – причислить ли их к германцам, или к сарматам. Вообще последняя глава его знаменитого сочинения – «Германия», в которой дается небольшое место венедам и финнам, далеко не отличается точными сведениями.

Географ Птолемей во второй половине II в., благодаря значительно увеличившимся к тому времени географическим знаниям, дает не только новые и проверенные собственными исследованиями по древним картам данные, но и располагает свой материал по градусам долготы и широты. На его карте Средняя Европа занята Германией, Восточная – Сарматией, границей между ними служит Висла. Венеды населяют Сарматию по Балтийскому морю; бастарны живут на север от Карпатских гор. Таким образом, нужно принять как факт, не подлежащий сомнению, что в первые века христианской эры славяне были известны под общим именем «венеды» и что жили они по Балтийскому морю от Одера до Вислы. Весьма вероятно, что под отдельными племенами, показанными у Птолемея в Сарматии{3}, некоторые племенные названия должны быть отнесены к славянской ветви. Затем, что касается участия славян в исторической жизни в III–IV вв., на этот счет следует ограничиться самыми общими указаниями, не входя в оценку положений образовавшихся у нас школ{4}. Один из горячих защитников теории древности поселения славян на Дунае, профессор Дринов, пытается доказать участие славян в маркоманнских войнах и определяет период их передвижений от III по VII столетие. Но сколько верно второе положение, столько мало имеет доказательности первое, т.к. славянство тех имен и терминов, на которые ссылался Дринов, не может быть утверждено и т.к. славянское происхождение костобоков, карпов и боранов остается сомнительным. Еще менее можно стать на сторону Д. И. Иловайского, который с юношеской энергией и доселе продолжает выпады против несогласных с его теорией славянства скифов, гуннов и болгар и не дальше как в 1906 г. посвятил первый том своей «Истории России» (изд.· 2-е) 2000-летнему существованию русского народа! С методологической точки зрения следует с решительностью стать против этой теории, несмотря на ее привлекательность и некоторую внешнюю правдоподобность. Все, что можно допустить с значительным вероятием, это то, что вместе с готами и гуннами, находившимися в ближайшем соседстве с Византией в IV–V вв., могли переходить с севера и востока за Дунай и небольшие славянские дружины. Но они были на службе готов или гуннов, не имели самостоятельного значения и должны были совершенно раствориться в среде чуждых народностей.