Вообразим, что здесь присутствует сам Рим и обращается к вам с такими словами: высокие государи, отцы отечества, благоволите принять в уважение мои годы, до каких я дошел в благочестивом обряде, и разрешите мне пользоваться отеческими священными обычаями. Сей культ подчинил всю вселенную моим законам, эти священные обряды спасли меня от Аннибала и прогнали от Капитолия сенонов. Ужели для того сохранены мои дни, чтобы на старости подвергнуться мне позору? Итак, просим, дайте мир богам, отечественным и национальным героям. Справедливо, чтобы мы были соединенными в том, чему все отдают поклонение. Все мы смотрим на те же звезды, все живем под одним небом, тот же мир обнимает нас; что за дело, каким путем кто ищет истины, и разве можно одной дорогой придти к раскрытию этой величайшей тайны!

Но это – бесполезное словопрение. Мы же обращаемся к вам с мольбой, а не спорим. Какую выгоду получила священная казна, что весталки лишены своих прерогатив? Ужели самые щедрые императоры решатся наложить руку на то, что допускали наиболее скупые? В том как бы вознаграждении за обет чистоты нужно видеть один лишь почет: как ленты на голове служат украшением весталки, так жреца отличает свобода от государственных повинностей. Речь идет о пустом имени иммунитета, потому что от расходов они гарантированы своей бедностью. Итак, те, которые отнимают у них что-либо, еще более содействуют к похвале их, ибо по справедливости возрастает цена девства, посвященного государственному благу, если оно не имеет вознаграждения. Не старайтесь делать такой экономии с государственным казначейством: у добрых государей казна растет не на счет жрецов, а из военной добычи! И эта жалкая прибыль разве уравновешивает причиняемую ею обиду, тем более, что скупость чужда вашего обычая, но тем несчастней участь тех, у кого отнято обычное содержание.

Фиск удерживает имущества, завещанные весталкам и жрецам последней волей умирающих. Умоляю вас как жрецов правосудия, возвратите святыням вашего города то, что идет им по частным завещаниям. Да будет воля завещателя тверда и неизменна, как вырубленная топором, и да знает завещатель, что при щедрых императорах завещание его пребудет твердо, уже бывшие примеры доставляют беспокойство умирающим. Разве римская религия лишилась защиты римского закона? Какое имя дать присвоению иму-ществ, которые никакой закон и никакой случай не делают выморочными? Получают вольноотпущенники, рабы не лишаются преимуществ, доставляемых завещаниями, только благородные девственницы и служители культа исключаются из прав по наследованию. Что за удовольствие посвящать чистое тело на службу государству и небесной защитой поддерживать вечность империи, на ваше оружие и на ваши знамена наводить благорасположенную доблесть и предпринимать за общее благо молитвы, если не пользоваться общими с другими правами?

Пусть не подумает кто, что я защищаю только религиозный вопрос. Нет, из нарушений подобного реда произошли все несчастия в римском государстве Древний закон почтил скромным обеспечением и справедливыми привилегиями девственных весталок и служителей богов. В неприкосновенности это преимущество оставалось до тех пор, пока жалкие банкиры не обратили идущие на содержание священной чистоты средства в плату низшим служителям. Следствием этого был общий голод, и скудная жатва обманула ожидания провинциалов, но вина не в земле, нельзя жаловаться и на ветер, не спорынья повредила посевам, и не сорные травы убили хлеба: святотатство иссушило почву! Ибо настояла необходимость погибнуть всему богоотступничеству. Жизнь поддерживается лесными произведениями, и голод снова привел простой народ к плодам додонского дерева. Испытывали ли подобное несчастие провинциалы, когда служители религии окружены были почетом? Когда дубовыми желудями питались люди, когда коренья трав шли в пищу? Было ли время, когда при голоде, постигавшем ту или другую область, не выручал общий урожай, и когда у народа и священных дев были одинаковые средства пропитания? Ибо даваемые на содержание служителей религии средства обеспечивали урожаи, и сбор хлеба всегда превышал потребление.

Но может кто-нибудь сказать, что казенного содержания лишена не государственная религия. Не могут разделять добрые государи того мнения, что раз пожалованное из казны частному лицу может быть почитаемо собственностью фиска Государство состоит из отдельных лиц, что исходит из государства, то обращается в достояние отдельных личностей. Хотя вы всем владычествуете, но за каждым сохраняете то, что ему принадлежит, и вами самими управляет правда, а не произвол. Итак, посоветуйтесь с вашим великодушием, может ли оно считать государственным достоянием то, что раз дано частным лицам. Доходные статьи, раз определенные в честь города, перестают принадлежать жертвующему, и что в принципе было бенефицией, обычаем и временем обращается в обязательство.

Ваше милосердие должно оказывать покровительство всем вероисповеданиям, а наипаче тому, которое покровительствовало вашим предкам. Мы ходатайствуем за ту религию, которая сохранила империю божественному родителю вашему и даровала ему законных наследников. Сей божественный старец смотрит с вершины звездного круга на слезы священников и жалеет о нарушении обычая, который сам он охотно соблюдал. Предоставьте же и божественному брату вашему исправить чрез вас данный ему нехороший совет[4], покройте тот факт, которым он по неведению сделал неприятность сенату».

Амвросий Медиоланский, узнав о содержании этого ходатайства сената, весьма встревожился и поспешил принять самые энергичные меры, чтобы ослабить действие записки Симмаха. Он убедил императора не оказывать пощады язычеству и настоял на том, чтобы ходатайство сената оставалось без удовлетворения. Приведенный памятник остается, тем не менее, весьма интересным историческим документом, который выразительно рисует настроение лучших умов языческого общества и бесспорно преобладающее положение христианства.

Эдикты Феодосия первоначально назначались для восточной половины империи, но с 388 г. они получили приложение и на Западе. В 391 г. издан известный Миланский эдикт, которым всякие жертвоприношения и все религиозные обряды в языческих храмах были объявлены преступлениями против императора, за которые полагались денежные штрафы и конфискация имущества. В 393 г. в последний раз были отпразднованы Олимпийские игры, и вскоре затем перевезена была в Константинополь статуя Зевса Олимпийского, знаменитое произведение Фидия. Мероприятиями Феодосия нанесено было окончательное поражение языческой партии, преемникам Феодосия оставалось лишь применить к жизни изданные им законы.

Между всеми восточными городами Александрия уже давно представляла собой центр учености и религиозно-философских систем и умозрений. Хотя христианский элемент был довольно распространен в городе, и епископ Александрии даже на Западе пользовался большим уважением как столп правоверия, тем не менее и язычество имело здесь много приверженцев. Это лежит частью в существе восточного воззрения на веру в богов, которое никоим образом не удовлетворялось простым бессознательным принятием и передачей старых традиций, но стремилось переработать их чрез религиозно-философские доктрины и старую веру примирить с требованиями новой на основании научного и логического мышления. Языческая культура в IV в. с успехом отстаивала себя против христианских веяний в Египте, и знаменитый храм Сераписа в Александрии, Серапий, оставался центром языческого культа. При храме была большая библиотека. Просвещенные язычники и тысячи пилигримов стекались сюда для обмена мыслями и по религиозным побуждениям. Христианский епископ Александрии не мог безразлично относиться к этому языческому святилищу. Таковым был в 391 г. известный ревнитель православия Феофил. Этот воинственный князь Церкви в тесном союзе с монахами, для которых Серапий был бельмом в глазу, получил от императора позволение на месте развалившегося храма Вакха построить христианскую церковь и по этому случаю устроил по городу процессию со статуями богов. Начался бунт в городе, язычники выступили против христиан. Порядок был восстановлен с большим трудом тогда, когда император рескриптом, данным в Аквилее, приказал разрушить Серапий и, вместе с тем, запретил отправление языческого культа. Любопытно, что на строительном материале найдены были знаки креста, кои христианами были истолкованы как предвещание о последовавшей катастрофе Серапия{5}. Уже без разрешения императора христиане разрушили храмы в Финикии и также знаменитый храм в Осроене, который Феодосии хотел было пощадить как произведение искусства. Приказом 8 ноября 392 г. префекту претория Руфину запрещено языческий культ отправлять как публично, так и частно.