В 500 г. Феодорих посетил Рим по случаю происшедших там раздоров при избрании нового епископа. Сенат и народ оказали ему торжественную встречу за стенами города, льстецы говорили ему приветственные речи, восхваляя его как второго Траяна, а арианский король как верующий католик прежде всего посетил базилику св. Петра и отдал поклонение гробу верховного апостола. В сенате держал перед ним речь от имени сената Боэций, сам король в торжественной речи говорил народу, что свято сохранит законы императоров, и позволил иссечь эти слова на медной доске «в вечное воспоминание». Дав народу цирковые игры, король назначил в ежегодную выдачу бедным города по 120 тыс. мер хлеба. Все, по-видимому, свидетельствовало, что нет никаких недоразумений между Римом и королем Феодорихом, который повелевал в древней императорской столице с таким же авторитетом, как и у себя в Равенне.

Но в Риме снова после удаления Феодориха разразилась борьба церковных партий, в которой, даже помимо желания, ему не раз пришлось выступить со своим авторитетом. В событиях этого времени с особенной силой проявляется политический такт Феодориха: он, может быть, потому так осторожно относился к церковным партиям в Риме, что одна из них была императорская, а другая – национально-римская, и, поддерживая последнюю, он не только приучал римлян к своей власти даже в церковных делах, но, вместе с тем, ослаблял императорских приверженцев в Риме.

Со смертью Симмаха и с избранием Гормизда на кафедру св. Петра открылись в 514 г. более искренние сношения между Римом и Константинополем. Император Анастасий пригласил папу на собор в Константинополь для обсуждения вопроса о церковном единении. Но как осторожно относился новый папа к приглашению, видно из того, что, уклонившись от личного присутствия на соборе, он послал своим представителем епископа тичинского Еннодия, снабдив его двумя письмами – к императору и к Виталиану и рекомендуя не вступать ни в какие сношения ни с константинопольским епископом, ни с другими схизматическими духовными лицами. От императора ожидалось – и это бьгло обозначено в письме, – что он заявит о своем признании Халкидонского собора и догматических определений папы Льва, изложенных в его письме, и что таковое же официальное заявление будет истребовано от епископов Восточной Церкви. Как прямое заключение из предыдущего акта, предполагалось новое осуждение и анафематствование Акакия. Но в Константинополе не пошли на такие решительные уступки, тем более, что к тому времени прошел острый период борьбы с моно-физитствующим правительством, и главный представитель оппозиции Виталиан не угрожал более Анастасию. Таким образом, полученный из Константинополя в Риме в 516 г. ответ оказался далеко не в таком тоне, как там ожидали. Анастасий писал римскому сенату, что ему следовало бы присоединиться к желаниям императора и содействовать всеми мерами перед королем и перед папой к восстановлению церковного мира. На новое предложение папы оказать поддержку православным и начать преследование еретиков император выразил крайнее неудовольствие и резко отвечал папе, что он прекращает дальнейшие переговоры, ибо не привык подчиняться посторонним внушениям.

Новые отношения между Италией и Константинополем открываются с началом нового царствования. Вместе с вступлением на престол Юстина (518), новое направление церковной политики выразилось прежде всего в том, что Виталиан получил назначение главнокомандующего сухопутными силами и на 520 г. консульское звание. Вся внешняя и внутренняя политика империи теперь направляется племянником императора Юстинианом, который в 521 г. получил звание консула и праздновал свое вступление на политическое поприще роскошными играми и щедрыми подарками. Перемена политики сказывается особенно резко в отношениях к римскому епископу и к монофизитам внутри империи. С королем Феодорихом также завязаны были более тесные и благожелательные отношения посредством усыновления императором Евтариха, на которого должно было по смерти Феодориха перейти королевское достоинство по браку его с Амаласунтой. Извещая папу о своем вступлении на престол, Юстин просил его послать в Константинополь уполномоченных для восстановления церковного мира, о том же поручено было лично переговорить с Феодорихом.

Предложения Юстина, очевидно, отвечали желаниям папы, т.к. из Рима отвечено было согласием вступить в переговоры и, кроме того, отправлено было несколько любезных посланий к высшим государственным лицам и влиятельным дамам с просьбой поддержать при дворе папских послов. В Константинополе, впрочем, и без того ждали римских уполномоченных с распростертыми объятиями; за воротами столицы их встретил Юстиниан, Виталиан и высшие чины двора. На другой день послы представились Юстину и вручили письмо папы, в котором с настойчивостью выставлено было не раз уже выраженное папой положение, что мир может быть куплен лишь торжественным согласием с вероучением папы и осуждением Акакия.

При царе Анастасии на эти требования отвечали категорическим отказом, теперь же взгляд на дело изменился. Спустя несколько дней константинопольский епископ подписал требуемое от него исповедание веры согласно халкидонскому вероопределению. Вместе с тем, Восточная Церковь вычеркнула из церковных диптихов имена Акакия и других еретических епископов, не пощадив даже имена Зинона и Анастасия. Не все, однако, подчинилось немедленно приказаниям светской власти; чтобы очистить Церковь от еретичествующих, нужно было изгнать сотни епископов и поставить на место их новых, нужно было сломить противодействие черного духовенства – все это требовало времени и настойчивости; но главное было сделано: Римская Церковь одержала большую победу, и, вместе с тем, рушилось препятствие, доселе разделявшее римский сенат и высшее сословие от Константинополя и от имперской политики. Скоро выяснится, что все эти благоприятные для восстановления церковного мира следствия сношений Рима с Константинополем сопровождались серьезными и опасными осложнениями для короля Феодориха, хотя, несомненно, он сочувствовал и содействовал новому курсу политики.

Феодорих мог рассматривать как большое для себя приобретение то обстоятельство, что его планы на утверждение династии встретили признание и одобрение со стороны Юстина. На 519 г. консульское достоинство предоставлено было готскому престолонаследнику Евтари-ху, в чем нельзя не видеть молчаливого согласия императора утвердить династический план Феодориха. Еще ясней полное согласие взглядов в назначении на 522 г. консулами двух римлян, именно сыновей Боэция Симмаха и Боэция.

Недостаточно было взвешено одно обстоятельство – политический пульс бился не в Равенне, а в Риме. При живых сношениях с Константинополем и при свободе выборов епископа в Риме могло образоваться опасное для готского господства национальное движение. Первые признаки неблагоприятного для готов настроения обнаружились в 520–521 гг. по случаю еврейского погрома в Равенне, во время которого сделалась жертвой поджога еврейская синагога; в то же время подобное же движение произошло и в Риме. Феодорих решился дать хороший урок виновникам погрома, приказав православному населению Равенны вознаградить причиненные евреям убытки. Это распоряжение вызвало бурю негодования. Стали громко говорить, что король и его министры – еретики и что для них православие пустой звук; сопоставляли слухи о суровых мерах против ариан и других еретиков, принятых императором в Константинополе.

В особенности положение короля Феодориха подверглось большому колебанию вследствие неосторожного его приговора по политическому процессу и сделанного им распоряжения о запрещении римлянам носить оружие. Некто Киприан сделал донос на патриция Альбина, что он поддерживает тайную переписку с императором и замышляет измену против Феодориха. Современные событиям писатели Прокопий и Иорнанд обвиняют Феодориха, что он придал значение доносу и, не разобрав внимательно дела, осудил на казнь лучших граждан Рима и тем запятнал свою память перед потомством. На суде Боэций выступил в защиту Альбина и, между прочим, говорят, сказал: «Если вы обвиняете Альбина в том, что он желал свободы, то в таком случае мы все преступники, и я, и весь сенат – мы все надеемся достигнуть свободы!» Эти неосторожные слова послужили поводом привлечь к обвинению и Боэция; он посажен под стражу, где и составил известное сочинение «Утешение в философии». Следствие закончилось обвинением Боэция и его тестя Симмаха, виновные присуждены к смертной казни с конфискацией их имущества. Новейший историк Рима Грегоровиус{20} находит, что хотя подлинных актов сношений с императором не было представлено, но весьма вероятно, что тогда уже начались сношения Рима с Константинополем, имевшие целью возвращение Италии под власть императора. Видя в этом крушение всего дела своей жизни, Феодорих не мог остановиться перед самыми большими жертвами. А т.к. то, что было преступлением перед королевским судом, рассматривалось как высокое и патриотическое дело в глазах римских писателей, то вопрос о виновности Боэция и Симмаха и доселе служит предметом разноречивых суждений.