Из германских племён, которые вторглись на территорию империи в V столетии, наиболее значительными были готы. На Запад их толкнули гунны, которые напали на них с Востока. Сначала готы предприняли попытку завоевать Восточную империю, но потерпели поражение; тогда они повернули в Италию. Ещё со времени Диоклетиана готы использовались на службе Рима в качестве военных наёмников; это дало им возможность приобрести большее знакомство с военным искусством, чем то, которое могли получить варвары в других условиях. Аларих, король готов, в 410 году разграбил Рим, но в том же году умер. Одоакр, король остготов, в 476 году положил конец существованию Западной империи; он правил до 493 года, когда был предательски убит другим остготом, Теодорихом, остававшимся королём Италии до 526 года. О нём мне вскоре предоставится повод рассказать подробнее. Теодорих оставил заметный след как в истории, так и в легендарных сказаниях; в цикле о Нибелунгах он выведен под именем «Дитриха Бернского» (под «Берном» имеется в виду Верона).
Тем временем вандалы утвердились в Африке, вестготы — на юге, а франки — на севере Франции.
В самый разгар вторжения германцев империя подверглась нападениям гуннов, которыми предводительствовал Аттила. Гунны принадлежали к монголоидной расе, но, несмотря на это, часто выступали в союзе с готами. Однако в критический момент, когда в 451 году гунны вторглись в Галлию, они находились в конфликте с готами; готы и римляне совместно нанесли им поражение в том же году в битве при Шалоне. Тогда Аттила повернул против Италии и подумывал о походе на Рим, но был отговорён от этого папой Львом, который указал на то, что Аларих умер после того, как разграбил Рим. Однако снисходительность Аттилы не пошла ему впрок, ибо в следующем году он всё равно умер. После его смерти держава гуннов распалась.
На протяжении этого периода хаоса церковь была взволнована запутанным спором по вопросу о воплощении. Главными противниками в полемике были два церковника — Кирилл и Несторий, из которых, более или менее в силу случая, первый был провозглашён святым, а второй — еретиком. Св. Кирилл был патриархом Александрийским (этот пост он занял около 412 года и удерживал до самой своей смерти, последовавшей в 444 году); Несторий был патриархом Константинопольским. Спор разгорелся из-за вопроса о том, как относятся друг к другу божественное и человеческое естества Христа. Не воплотились ли в нём два лица — одно человеческое и другое божественное? Такова была точка зрения, которой придерживался Несторий. Если нет, то воплотилось ли в Христе лишь одно естество или в одном лице воплотились два естества — человеческое естество и божественное естество? В V столетии эти вопросы вызвали такие страсти и ярость, которые могут показаться почти невероятными. «Тайный и непримиримый раздор разъединил тех, кто выходил из себя от ужаса, что божественность и человечность Христа окажутся смешанными, и тех, кто страшился мысли о том, что они будут разделены»[300].
Св. Кирилл, поборник единства, был человеком фанатического рвения. Он использовал своё положение патриарха, чтобы вызвать погромы весьма значительной еврейской колонии в Александрии. Главное же, благодаря чему он может притязать на славу, — это линчевание Гипатии, выдающейся женщины, которая в свой изуверский век придерживалась неоплатоновской философии и посвятила свои таланты математике. «Гипатию стащили с её колесницы, раздели догола и потащили к церкви; чтец Пётр вместе с кучкой диких и бесчеловечных фанатиков безжалостно били её, сдирали с её костей мясо устричными раковинами и бросили её трепещущее тело в огонь. Благовременная раздача денежных подарков приостановила производство следствия и избавила виновных от заслуженного наказания»[301]. После этого философы больше не докучали Александрии.
Св. Кирилл пришёл в великую скорбь, узнав, что Константинополь был совращён с пути истинного учениями своего патриарха Нестория, утверждавшего, что в Христе воплощены два лица — одно человеческое, а другое Божественное. На этом основании Несторий осудил новый обычай называть Богородицу «матерью Божией»; Богородица, заявлял он, была матерью лишь человеческого лица, Божественное же лицо, которое и было Богом, вообще не имело матери. По этому вопросу церковь раскололась: грубо говоря, епископы к востоку от Суэца поддержали Нестория, а епископы к западу от Суэца поддержали св. Кирилла. Для решения вопроса был созвал собор, заседания которого должны были происходить в Эфесе в 431 году. Западные епископы явились первыми, заперли двери для опоздавших и второпях вынесли решение в пользу св. Кирилла, председательствовавшего на заседаниях собора. Это «шумное собрание епископов… представляется нам теперь, по прошествии тринадцати столетий, в почтенном виде Третьего вселенского собора»[302]. Результатом этого собора явилось то, что Несторий был осуждён как еретик. Но он не покаялся, а основал секту несториан, которая приобрела многочисленных последователей в Сирии, да и на всём Востоке. Несколькими столетиями позднее несторианство оказалось настолько сильным в Китае, что, казалось, могло стать государственной религией. В Индии испанские и португальские миссионеры находили несториан даже в XVI столетии. Преследования, которым католическое правительство Константинополя подвергало несториан, имели своим результатом недовольство, облегчившее мусульманам завоевание Сирии.
Язык Нестория, своим красноречием совратившего столь многих людей, был выеден червями — так по крайней мере нас уверяют.
Эфес смирился с тем, что культ Артемиды был заменён культом Богородицы, но продолжал питать к своей богине такое же безудержное рвение, как и во времена св. Павла. Говорили, что именно здесь, в Эфесе, Богородица была погребена. В 449 году, уже после смерти св. Кирилла, синод, собравшийся в Эфесе, попытался пойти ещё дальше в своём торжестве и благодаря этому впал в противоположную несторианству ересь, которая называется монофизитской ересью; она утверждает, что Христос имеет лишь одно естество. Если бы св. Кирилл дожил до времени Эфесского синода, он, несомненно, поддержал бы это воззрение и стал бы еретиком. Император поддержал синод, но папа наотрез отказался признать его решение. Дело кончилось тем, что папа Лев — тот самый, что отвратил от Рима удар Аттилы, — в год битвы при Шалоне (451 год) добился созыва вселенского собора в Халкедоне, который осудил монофизитов и окончательно установил ортодоксальную доктрину воплощения. Эфесский собор решил, что в Христе воплощено только одно лицо, Халкедонский же собор решил, что он существует в двух естествах: одном — человеческом и другом — божественном. Влияние папы было решающим фактором, обеспечивавшим принятие этого решения.
Монофизиты, как и несториане, отказались смириться. Египет почти поголовно принял их ересь, которая распространилась до Нила и проникла даже в Абиссинию. Ересь Египта, как и противоположная ересь Сирии, облегчила арабское завоевание. Ересь абиссинцев была использована Муссолини в качестве одного из предлогов завоевания их страны.
VI столетие дало четырёх деятелей, сыгравших значительную роль в истории культуры: Боэция, Юстиниана, Бенедикта и Григория Великого. Им будут посвящены в основном оставшаяся часть данной главы и вся следующая глава.
Готское завоевание Италии не уничтожило полностью римской цивилизации. При Теодорихе, короле Италии и готов, гражданская администрация Италии состояла из одних римлян; Италия наслаждалась миром и религиозной терпимостью (почти до самого конца его правления); король сочетал в себе мудрость и силу. Он назначал консулов, сохранил римское право и поддерживал существование сената; во время своих поездок в Рим он прежде всего посещал здание сената.
Несмотря на то, что Теодорих был арианином, до последних лет своего правления он поддерживал хорошие отношения с церковью. Но в 523 году император Юстин объявил арианство вне закона, и это привело Теодориха в ярость. Он имел основания для страха, ибо Италия придерживалась католицизма и вероисповедные симпатии побуждали её принять сторону императора. Теодорих уверовал — основательно или безосновательно, — что против него составлен заговор, в который вовлечены и члены его собственного правительства. Это вызвало арест и казнь его министра — сенатора Боэция, книга которого «Об утешении философией» была написана как раз тогда, когда он находился в тюремном заключении.
