В харчевне было прохладно и тихо, и сперва они ели молча. Прокоп отламывал маленькие кусочки хлеба и макал их в миску с маслом, а потом всю её досуха обтёр изнутри корочкой. Потом съел он лук и рыбу, и, когда на столе остались только кожура и кости, Прок оп снова взял обе рыбьи головки, внимательно осмотрел их здоровым глазом и ещё раз обсосал. Затем он откинулся головой к стене, сыто вздохнул и сказал:

— Ну, говори, по какому делу забрался ты так далеко от своей родной страны.

Тут Ивашка начал рассказывать, как украли Аннушку и как он бежал за конём и всё дальше и дальше искал след и случайно узнал, что Аннушка в Царь-граде и теперь только осталось найти её здесь.

— Да! — сказал Прокоп. — Это дело нелёгкое. Если она набожна, будем искать её в храме Софии. Если она любит наряды, найдём её на большом базаре. Если она тоскует по родине, наверно, стоит она на пристани и смотрит вдаль.

— Она тоскует! — воскликнул Ивашка.

— Помолчи! — приказал Прокоп. — Ты мешаешь мне думать. Но если она… Нет, это нелёгкое дело! Придётся нам ещё не раз встретиться. У тебя дома есть ещё деньги?

— Я попрошу, — сказал Ивашка.

— Вот и хорошо. Завтра увидимся. И Прокоп уже начал подыматься из-за стола, когда Ивашка вскрикнул:

— Дяденька, а как же я попаду домой?

Прокоп вздохнул, опять опустился на скамью и пробормотал:

— Ну, говори, как выглядит улица, где ты остановился. Нет ли поблизости каких-нибудь заметных зданий?

— Как вышел я из дома, повернул налево, а там невдалеке стояла на площади белая каменная женщина.

— Статуя Венеры, — пробормотал Прокоп. — А мы уж у самого Бычьего рынка. Далеко же ты забрался, дружок! Но не унывай. Эту каменную женщину и квартал около неё я очень хорошо знаю. А нет ли у тебя ещё какой-нибудь завалящей монетки? Очень хочется пить. У этого мошенника хозяина рыба уж очень солона.

— Нет, — сказал Ивашка. — Но завтра я непременно достану.

— Ну что же, придётся мне, видно, напиться у фонтана. Вода — гусиное вино, а гуси спасли Рим. Я тебя спасу, мой мальчик, и твою Аннушку спасу. Ну, идём, провожу тебя до дому, а завтра опять встретимся. Не унывай, Ивашка, всех победишь!

Наутро Ивашка и сон ещё не стёр с глаз, а уже подбежал к окну и выглянул наружу. Там на противоположной стороне улицы, прислонившись к стене дома, стоял Прокоп-Всех-Победишь и, казалось, смотрел прямо на его окно.

У ног Прокопа лежала собака, длинная и худая, с откусанным ухом и потрёпанным хвостом. Она подняла морду и тоже посмотрела на окно.

"Надо непременно, непременно достать монетку", — подумал Ивашка и побежал искать господина Гензериха.

О, Гензерих был прилежный человек! Он уже давно сидел, поджав под себя ноги, на столе и усердно шил. При виде Ивашки он нахмурился, по промолчал.

— Господин Гензерих, будь добрый, — сказал Ивашка, — дай мне монетку.

Тут господин Гензерих не выдержал, выплюнул изо рта булавки и закричал страшным голосом:

— Ты негодный феркель, свинкин сын, порося! Твоё сердце не знает благодарности! Это я привёз тебя сюда. Это ты должен мне давать деньги, а я не должен давать. Раус мит дир — пошёл вон!

Ивашка поспешно выбежал и опять выглянул в окно. Там, прислонившись к стене, стоял Прокоп-Всех-Победишь, и у его ног лежала собака. Оба, казалось, смотрели прямо в рот Ивашке.

Тогда он побежал к госпоже Пульхерии. Две служанки хлопотали вокруг неё, помогая ей одеваться.

— Госпожа Пульхерия, будь добрая, — крикнул Ивашка, — дай мне, пожалуйста, поскорей монетку!

— Я только вчера дала тебе, — сказала госпожа. — На что ты её потратил?

— На сушёные рыбки, — ответил Ивашка.

— Фу, какая гадость! — воскликнула госпожа. — Можно подумать, что тебя здесь не кормят. Рыбки! Сушёные!

Служанки захихикали, и одна из них сказала:

— А он вчера и не пришёл к обеду. Ходит неизвестно где.

— Я замешкался, — пробормотал Ивашка.

Но госпожа не стала слушать и строго сказала:

— Чтоб это было в последний раз. Я не потерплю беспорядка. Уходи.

И Ивашка ушёл ни с чем.

Совсем смущённый, он нерешительно высунул нос во входную дверь, и тотчас Прокоп отделился от стены и, широко улыбаясь, пошёл ему навстречу. Собака тоже поднялась и, виляя хвостом, последовала за ним.

— Вот, Ивашка, познакомься, — весело заговорил Прокоп, — это мой верный пёс, друг и слуга — Махмут.

Махмут тихонько взвизгнул.

— Умный пёс. Слышишь, подаёт голос. Ждёт угощенья.

— А чем ты его кормишь? — спросил Ивашка.

— По правде сказать, я его не часто кормлю. Он чаще сам кормится, — ответил Прокоп и выжидательно посмотрел на Ивашку. При этом его рука слегка дёрнулась, будто хотела протянуться ладонью кверху.

— Это хорошо, — жалобно сказал Ивашка. — Хорошо, что сам. Сегодня, знаешь ли, не дали мне денег. Может, завтра дадут.

Но Прокоп не рассердился, не повернулся, не ушёл. Совсем напротив! Он даже принялся утешать Ивашку:

— Эх, не унывай! Уж завтра дадут. К тому же сегодня постный день. А во время моих походов я и в пост, и в праздник привык бросаться в битву натощак, и это не мешало совершать мне великие подвиги.

Ивашка обрадовался перемене разговора и поскорее спросил:

— Ты совершал подвиги?

— И мои раны тому свидетели! — воскликнул Прокоп.

Они медленно шли по улице и уже вышли на площадку со статуей Венеры. Здесь Прокоп сел на скамью, глубоко вздохнул и сказал:

— Но не ужасайся, услышав мой рассказ.

— Я не ужаснусь, — быстро ответил Ивашка.

— Ужаснёшься! — громовым голосом вскричал Прокоп и ударил кулаком по скамье. — Бесчисленные полчища убитых мной врагов и те ужасались. Так слушай же!

— А разве мы сегодня не пойдём искать Аннушку? — спросил Ивашка.

— Сегодня уж не пойдём. Может быть, завтра. Сегодня что-то я чувствую слабость. Эх, глоток бы вина, и всё бы прошло. Так, говоришь, не достал денег? Эх, не унывай! У меня полон город друзей, и приятелей, и добрых знакомых. Уже я всем рассказал про твоё д ело, и они теперь повсюду ищут твою Аннушку. Надо надеяться, к завтрему найдут. К тому же Махмут. Если б ты знал, что за нюх у этого пса! Дать ему понюхать старый Аннушкин башмак, или хотя бы говяжью кость, или хоть чёрствую корку, и он тотчас пойдёт по следу. Умный пёс!

— Аннушка башмаков не носила, — сказал Ивашка, и слезы выступили у пего на глазах, — она босиком ходила. Она… Ох, скоро год, как я её ищу!

— Найдёшь, найдёшь! Я её завтра непременно найду. Это дело нелёгкое, но я и не такое свершал. Да ты садись! Устанешь стоять, слушая меня, а у меня всё равно сегодня никаких дел пет. Махмут, ложись. Нечего обнюхивать фонтан. Ничего съедобного там нет и не бывало. Наши хозяйки бережливые. Будешь бережлив, когда нету денег. Да, для старого солдата и медной монетки нет, а вот в Италии проливали мы реки золота. Заново отстроили стены Милана, укрепили Анкону. На подкупы и подкопы есть деньги… Махмут, ложись, сколько раз тебе говорить! И крестоносцы, голодная орда, саранча ненасытная, объели нас. Правда, в хлеб мы им подмешивали известь и всякую дрянь, а всё же сколько это стоило.

Тут он вскочил, ударил себя в грудь и опять бессильно опустился на скамью.

— Вот сравнивают нашего государя Мануила Комнина и с Александром Македонским, и с Геркулесом, и с Ахиллом. Да если он Ахилл, так я уже наверно Патрокл. Хорош бы он был без меня! Посмотрел бы я, что бы он делал, не будь меня рядом! Да я… Махмут, ложись! Будешь ты меня слушать, Ивашка? Перестань гладить пса. Слушай!