— У вас в деревне живут или жили Кая и Сон? Муж и жена, около тридцати лет, оба темноволосые, женщина сероглазая, а мужчина с коричнево-красными глазами и прихрамывает, — у меня имелись и иные приметы, но полностью их озвучить не дал спасённый марионеткой неуклюжий мальчишка.

— Дядька Сон-хромец? Он ещё из дерева мастерит? Он?!

— А жена его?

— Тётка Кая? Есть! Есть у нас таковские! Мы спроводим! Ток, вы, это, госпожа, про монетку серебряную не шутили?

— Ой! А вот она идёт! — мальчик лет семи простодушно ткнул пальцем в сторону закутанной в зимнюю одежду женщины, которая двигалась куда-то по своим делам.

Предыдущий рассказчик раздосадовано скривился, видимо, ожидая, что раз отпала нужда в услугах проводника, то и весьма внушительная для захолустной деревни денежная награда пройдёт мимо них.

— Благодарю за информацию. Горо, выдай им по медному четвертаку, каждому, — под возбуждённый гул голосов детворы (как же, ведь шесть четвертаков — это полторы серебрушки!), вслух приказываю немёртвому, благо кошелём с мелочью он обзавёлся заранее.

Ноги понесли меня навстречу женской фигуре, которая, заметив, что богато (относительно деревенских, так-то я предпочитаю неброскую одежду тёмных тонов) одетая приезжая идёт именно к ней, почтительно замерла. Потрёпанная жизнью женщина со шрамом на правой щеке не выглядела на свои тридцать, скорее ей можно дать хорошо за сорок, но покрытые ранними морщинами черты лица всё равно отзывались в сердце чем-то знакомым.

* * *

— Тебя зовут Кая? — спросила странно знакомая молодая госпожа.

Встретившись взглядом с холодными, буквально пронизывающими насквозь тёмно-серыми глазами, Кая резко опустила голову и поклонилась. В отличие от детей, женщина знала, насколько непредсказуемыми могут быть господа и леди, и насколько жестоким может стать наказание за настоящую или кажущуюся дерзость.

— Да, ваша милость.

— У тебя были дочки? Девочки погодки, Акаме и…

— К-куроме? — закончила за неё женщина, подняв неверующий взгляд, чтобы увидеть лёгкий кивок и слабую улыбку. — Госпожа… вы… ты… доченька? — последовало ещё одно подтверждающее движение головой, после которого в глазах женщины набухла влага.

Кая пребывала в крайне смятённых чувствах. С одной стороны — она встретила своего ребёнка, которого и не чаяла уже увидеть. Какая мать не будет счастлива подобной новости? Но с другой, эта подпоясанная изогнутым мечом молодая госпожа, которую сопровождал огромный, страшный воин с длинным тесаком на поясе — совсем не выглядела человеком, что обрадуется объятьям от грязной деревенской бабы. А если вспомнить, при каких обстоятельствах они расстались…

Несмотря ни на какие оправдания, факт оставался фактом: они с мужем продали своих детей. И её девочка имела право на обиду.

— П-прости… простите нас, пожалуйста. Мы с Соном ничего не могли… голод. Но мы верили, что вы с Акаме сможете выжить! Вы ведь обе живые? — с тревогой уточнила она.

— Это было непросто, но мы справились, — кривовато улыбнулась дочь. — Лучше скажи, кто оставил тебе этот шрам, — холодные пальцы юной брюнетки коснулись щеки Каи и скользнули по рубцу. — Думаю, мне стоит обсудить с этим червём его никчемные манеры, — почему-то в мягкой интонации и нежной коже девичьих пальчиков почудилась хладная сталь.

— Нет, нет! Это… это случайно, — нервно вцепившись в одежду, ответила она. — Я случайно ударилась! — нашлась женщина, которой совсем не хотелось втягивать девочку в проблемы.

— Не нужно обманывать, просто скажи, кто виноват — и я со всем разберусь.

— Я… я не вру, — с трудом отведя взгляд от подавляющих волю к сопротивлению, будто бы ведьмовских глаз дочери, ответила Кая. — Любого спроси, всяк кажет, что дурная баба сама виновата.

— Скажи мне правду! — произнесла юная девушка, стараясь добавить в переплетающееся с голосом духовное давление как можно больше тепла. Учитывая гуляющий по телу холод и подстёгиваемую им злобу, получалось неплохо, пусть и со скрипом. С сильным скрипом и натужным хрустом, да.

Прозвучавшей в словах силы могло хватить, дабы сломить сопротивление даже куда более стойкого человека, чем растерянная селянка, что и сама хотела выговориться и выплакаться. Поэтому Кая, всхлипывая и с трудом удерживая себя от того, чтобы зареветь, рассказала всё.

И про то, как полученные за дочерей деньги помогли пережить неурожай. И про бушевавший три года назад мор, что снова разрушил робкие надежды на нормальную жизнь и забрал у неё сыновей. И про наследника лорда этих земель, что милосердно хлестнул плетью смердку, прогневившую его своими просьбами и причитаниями, всего лишь по щеке, а не по глазам. Рассказала о прогрессирующем недуге мужа: Сон, из-за болей в ноге, повреждённой в давнем столкновении со страшным Демоническим Зверем, уже с трудом способен передвигаться; особенно лихо ему приходится в межсезонье. Наверное, только неопределённое отношение дочери не дало битой жизнью крестьянке уткнуться в её хрупкую грудь и разрыдаться.

— Они заплатят за твои страдания… мама, — словно бы даже предвкушающе произнесла юная брюнетка. — Я не могу возвратить погибших детей, но зато помогу избавиться от этого шрама и вернуть тебе молодость и красоту. Обещаю.

— Что ты, доча, какая красота? Я уже старая! — И уже шёпотом, в котором явственно читался испуг:

— Доченька, пожалуйста, ради светлых богов, не связывайся с лордом Хуго и его сыном! Они страшные люди!

— Не бойся, я страшнее, — мило, но вместе с тем зловеще улыбнулась Куроме.

Кая собиралась ещё раз предостеречь свою слишком самоуверенную девочку, но стоило встретиться с дочерью взглядами, как все заготовленные слова вылетели из головы. На мгновение ей почудилось, что она увидела в серых радужках, в сгущающихся сумерках ставших практически чёрными, пугающий фиолетовый отблеск, что заставил сердце сжаться. Не такой уж и крепкий уличный морозец будто бы многократно усилился, просквозив напуганную женщину до костей.

Мир перед глазами покачнулся. Кая приглушённо охнула и попятилась.

— Что? — брюнетка удивлённо взглянула на сделавшую шаг назад собеседницу. — О! Извини. Я не хотела тебя пугать.

После, пробурчав непонятное «чёртова Яцу!», девушка снова улыбнулась, но уже без былого флёра жути.

— Не нужно меня бояться, я не причиню тебе зла. Я помню, как мы расставались, и не сержусь на вас с отцом.

Дочь сделала шаг навстречу и осторожно погладила женщину по руке. На смену холодящему нутро страху пришло тёплое ощущение спокойствия и заботы.

— Куроме… доча… прости-и меня-я! — доселе сдерживаемые слёзы потоком хлынули из глаз.

Деревенские, заинтересованные нежданным представлением, с любопытством взирали на происходящее, но близко не подходили. Немёртвый, выдав детям монеты, повинуясь моему мысленному приказу, встал рядом и, скорчив хмурую рожу, отпугивал даже самых отчаянных сплетниц, которые при всём желании могли лишь догадываться о сути разговора. Но при этом толпа не рассасывалась, а наоборот — постепенно прирастала.

«Демоновы зеваки! Им что, заняться нечем? Чего они сюда прутся?! Сдохнуть хотят?!» — стоило появиться раздражителю, затронувшему эмоциональную стабильность, коим выступила неожиданно для меня самой нашедшаяся мама (вернее то, как её потрепала жизнь и местные потерявшие берега господинчики) — как влияние тейгу, успешно сдерживаемое до настоящего времени, попыталось взять своё.

А тут ещё и скользящие по моей фигуре потоки внимания: предвкушающе пытливые (нужно всем-всем рассказать!), завистливые, жадные, неприязненные… Обострённый слух доносил ядовитые замечания местных кумушек…

Бесит!

Разумом я, конечно, понимал, что в силу специфики развития имперской убийцы и влияния тёмного артефакта наиболее ярко чувствую именно негатив. Если прислушаться, среди реплик селян неприязненной окажется меньшая часть. Однако чувства, подстёгнутые влиянием Яцуфусы, побуждали раздавить этих смертных червей, которые смеют злословить в мой адрес!