Зато в столице Польши он познакомился с Вандой, сумевшей чудом убежать из гетто и укрыться в одном из монастырей. Как и у Клинберга, Катастрофа отобрала у нее всю семью. Как и Клинберг, она в свое время училась на медицинском факультете.

Вскоре Маркус и Ванда отпраздновали свадьбу. Затем, решив, что им нечего делать в Польше, перебрались в Швецию. Там, в 1947 году, родилась их дочь Сильвия. Там же их застала весть о возрождении еврейского государства…

Несмотря на протесты жены, мечтавшей поселиться в США, Клинберг принимает решение перебраться в Израиль. По словам его дочери, «отец никогда не был сионистом, но ощущал свою принадлежность к еврейству и хотел помочь молодому государству в войне за освобождение».

В 1948 году Клинберг вместе с женой иммигрирует в Израиль. Его опыт и военное прошлое произвело впечатление на тогдашнее армейское командование и особенно ее медицинского корпуса. Тем более, что среди руководителей было немало эмигрантов из Польши, прошедших, как и Клинберг, через войну в Европе. В 1952 году он демобилизовался из армии в чине подполковника.

Клинберги поселяются в Яффо — в доме, специально предназначенном для врачей, в котором царит совершенно особая атмосфера профессионального братства. Впрочем, атмосфера всеобщего братства вообще была необычайно характерна для Израиля 50-х годов.

Так как Клинберг прекрасно зарекомендовал себя с профессиональной точки зрения, его знакомят с профессором Давидом Эрнстом Бергманом. Он как раз приступил к созданию Института в Нес-Ционе.

Будучи близким другом первого премьер-министра Израиля Бен-Гуриона, Бергман сумел убедить его, что в будущей глобальной войне преимущество окажется на той стороне, которая будет располагать всеми видами оружия массового поражения и средствами защиты от него. Глава правительства поддержал идею превращения химико— биологического центра, созданного еще первым президентом еврейского государства Хаимом Вейманом, в мощный научно-исследовательский институт.

По замыслу, в нем, наряду с открытыми исследованиями, будут вестись разработки, которые помогут Израилю обрести свое ядерное, химическое и биологическое оружие. И если еще до 1956 года институт находился под попечительством Тель-авивского университета и его бюджет публиковался в открытой прессе, то вскоре он перешел в непосредственное ведение Бен-Гуриона и суммы его бюджета стали тайной.

Известно лишь, что в институте шла напряженная работа в области вирусологии, токсикологии и эпидемиологии. Главой эпидемиологического отделения был Маркус Клинберг. Постепенно институт превратился в небольшой научный городок, где разрабатывались десятки собственных проектов, и выполнялись специальные заказы Пентагона.

Очень скоро Клинберг выдвинулся и был назначен заместителем директора института с широкими полномочиями (в частности, руководил исследованиями, связанными с эпидемиологией). Эти исследования приобрели особую важность в 60-е годы, в период гражданской войны в Йемене. Именно тогда египтяне впервые после Первой мировой войны применили в военных действиях боевые отравляющие вещества.

Некоторые полагали, что Египет находится на пороге оснащения армии оружием массового уничтожения, в том числе биологическим. «Институту биологии» было поручено найти пути противодействия и нейтрализации этих планов.

Клинберг также возглавлял исследования по контракту с американской армией, касающейся борьбы с определенными инфекционными заболеваниями. Очень скоро он завоевал репутацию ученого с мировым именем. Благо, что в Израиле в то время была широкая возможность применения его знаний в области эпидемиологии, поскольку массовая репатриация из Африки, Азии, а также Европы требовала серьезного противодействия таким болезням, как туберкулез, малярия, тиф и другие.

Клинберг был введен в состав одной из комиссий Всемирной организации здравоохранения в Женеве. Читал также лекции в Тель-Авивском университете как ведущий специалист по профилактической медицине. На пике своей карьеры Клинберг, имеющий 23-летний опыт работы в институте, занимал посты начальника Управления эпидемиологии, административного директора и заместителя генерального директора института.

О том, что советская разведка в курсе всех новых разработок Института в Нес-Ционе, ШАБАК начал подозревать еще в 60-е годы. В 70-е это стало ясно окончательно, и израильские спецслужбы решили во что бы то ни стало вычислить агента.

Тогда один из коллег Клинберга указал на него как на потенциального шпиона. Более того, выразил уверенность, что утечка информации идет через него и только через него.

Клинберг был вызван в ШАБАК, прошел проверку на детекторе лжи, которую выдержал с редкостным хладнокровием — проверка показала, что подозрения против него беспочвенны. Спустя несколько лет он снова был вызван на такую проверку. Однако он с видом оскорбленной невинности обвел всех, в том числе и детектор.

Во время одной из поездок в Женеву за Клинбергом установили слежку. Безрезультатно.

Перед ним извинились.

Но в 1982 году, когда утечка информации стала нетерпимой, ШАБАК вновь решил заняться Клинбергом, подключив к этому делу сотрудников внешней разведки «Моссад».

За ним установили круглосуточное наблюдение и выяснили, что он выехал на очередную научную конференцию в Швейцарию раньше, чем следовало. По всей видимости, для того, чтобы встретиться там с советским резидентом. Наблюдение за рубежом подтвердило это предположение. Тем не менее, спецслужбы не торопились с его арестом.

Теперь ШАБАК снял специальную квартиру, из которой круглосуточно следил за Клинбергом и прослушивал все его разговоры. Наконец, когда необходимые доказательства его вины были получены, прокуратура дала ордер на арест. Но только на 48 часов. Все попытки тогдашнего министра обороны Ариэля Шарона продлить этот срок закончились безрезультатно. И значит, нужно было придумать некий ход, чтобы «расколоть» предателя.

В начале 1983 года начальник советского отдела «Моссада» пришел к Клинбергу по очень важному, как он сказал, делу.

— Доктор Клинберг, — продолжил он, — вы, конечно, помните экологическую катастрофу в Милане, когда произошла утечка отравляющих веществ. Нечто подобное случилось в Малайзии. У нас нет с этой страной дипломатических отношений, но в некоторых областях мы сотрудничаем. У вас есть возможность на месте понаблюдать за последствиями аналогичной катастрофы. Вы готовы туда поехать?

— Конечно! — откликнулся Клинберг.

А спустя день информация о несуществующей катастрофе в Малайзии была передана в Москву. Теперь никаких сомнений не оставалось: Клинберг — советский агент…

17-го января он простился с женой, взял чемодан и вышел во двор своего дома на тель-авивской улице Ласков, где его ждала машина.

— Нам нужно еще раз заехать для последнего инструктажа, — сказал сидевший за рулем сотрудник ШАБАКа, и ничего не подозревавший Клинберг благодушно кивнул.

Но на квартире, куда они приехали, его ждал отнюдь не инструктаж.

— Предатель! Дерьмо! Подлец! — закричал полковник Хаим Бен-Ами, швыряя чемодан Клинберга на пол. — Подонок! — продолжал он, вываливая и швыряя в сторону лежавшие в чемодане вещи.

— Мы опаздываем на самолет! — тихо заметил Клинберг.

— Твой самолет пойдет только в одну сторону, — продолжал психологическое давление Бен— Ами. — Я жду от тебя признания. Доказательства у нас есть…

— Мы опаздываем на самолет! — продолжал твердить Клинберг и потом прервал возгласы полковника одним замечанием: — Меня уже дважды проверяли на верность, и оба раза потом извинялись…

— Ну что ж, извинимся и в третий раз, если ошиблись, — уже спокойнее сказал Бен-Ами. — Хотя, думаю, что извиняться нам все-таки не придется…

Пришлось через суд дважды продлевать сроки задержания. «Хороший» следователь сменял «плохого». Допросы длились по 18 часов в сутки. Применялись все известные психологические методы давления. Однако его не лишали сна и не применяли к нему физического воздействия.