— Хилфред, посмотри на меня.

— Суп готов, ваше высочество.

— Я не голодна. Посмотри на меня!

— Не хочу, чтобы он подгорел.

— Хилфред!

Он молча смотрел в пол.

— Что ты такого сделал, что не можешь посмотреть мне в глаза?

Он не ответил.

От страшной догадки, вдруг пришедшей ей в голову, Аристу охватило отчаяние. Он не собирался ее спасать. Он не был ей другом. Предательство Хилфреда она не сможет пережить.

— Так это правда… — Ее голос дрогнул. — Ты поверил всему, что про меня говорят: что я ведьма, злодейка, что я убила отца из-за жажды власти. Кому ты теперь служишь — Сальдуру или кому-то еще? Ты отбил меня у дворцовой стражи ради личной выгоды? Или все это часть вашего гнусного плана… чтобы следить за мной, чтобы заставить меня доверять тебе и что-то выведать?

Хилфред напрягся. Его затрясло, как в лихорадке. Он выглядел так, словно она осыпала его ударами.

— Ты мог хотя бы сказать мне правду! — вскричала Ариста. — Ты в долгу уж если не передо мной, то хотя бы перед моим отцом! Он тебе доверял. Лично выбрал тебя моим телохранителем! Он дал тебе возможность подняться по службе и пользоваться всеми привилегиями придворной жизни. Он в тебя верил!

Хилфреду было тяжело дышать. Он отвернулся от нее, схватил шарф и бросился к двери.

— Да, иди, иди! — закричала она. — Скажи своим новым хозяевам, что ничего не вышло! Скажи им, я не поверила. Передай Саули и прочим мерзавцам, что… что я не такая дура, как они думали! Тебе надо связать меня и заткнуть мне рот, Хилфред! Скоро ты поймешь, что меня не так-то просто отправить на костер, как всем вам кажется!

Хилфред с силой ударил рукой по дверному косяку, отчего Ариста вздрогнула. Он круто развернулся. Глаза горели диким огнем, которого она никогда раньше не видела. Она в страхе попятилась.

— Вы знаете, почему я вас спас? — дрожащим, надломленным голосом закричал он. — Знаете?

— Чтобы… чтобы сдать меня и получить…

— Нет! Не сейчас! Тогда! — воскликнул он, взмахнув руками. — Много лет назад, из горящего замка! Вы знаете, почему я это сделал?

Она молчала, боясь пошевелиться.

— Я ведь был там не один. Возле замка собралось полно народу: стражники, священники, слуги — все просто стояли и смотрели. Они знали, что вы внутри, но никто ничего не делал. Они просто смотрели, как горит дворец. Увидев, что я бегу к замку, епископ Сальдур приказал мне остановиться. Сказал, что уже слишком поздно, что вас не спасти, что я погибну. Я поверил ему, на самом деле поверил, но все равно бросился в огонь. А знаете, почему? Знаете? — кричал он.

Ариста покачала головой.

— Потому что мне было все равно! Я не хотел жить… не смог бы жить, если бы вы погибли. — По покрытому шрамами лицу покатились слезы. — Но не просите меня быть вашим другом! Это слишком жестокая пытка. До тех пор, пока я могу оставаться на расстоянии, пока… пока нас разделяет стена, пусть даже только из слов, я могу терпеть… я могу выносить это. — Хилфред вытер глаза шарфом. — Ваш отец знал, что делал. О, он прекрасно знал, что делает, когда назначил меня вашим телохранителем. Я умер бы тысячу раз, чтобы защитить вас. Но не просите меня быть ему благодарным за ту жизнь, которую он мне устроил, потому что в жизни этой не было ничего, кроме боли и страданий. Я бы предпочел умереть той ночью много лет назад или в Дальгрене. Это избавило бы меня от вечной муки. Мне не пришлось бы смотреть на вас, не пришлось бы просыпаться каждое утро, мечтая о том, чтобы я родился сыном великого рыцаря или вы — дочерью бедного пастуха!

Он прикрыл глаза и прислонился головой к дверному косяку. Ариста не помнила, как подошла к нему. Она коснулась руками его лица и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в изуродованные губы. Он не двигался, но вздрогнул. Он не дышал, но слегка приоткрыл рот.

— Посмотри на меня, — сказала она, разводя руки и показывая свое рваное, грязное платье. — Тебе не кажется, что дочь самого бедного пастуха пожалела бы меня? — Она взяла его руку и поцеловала ее. — Ты сможешь меня простить?

Он изумленно посмотрел на нее.

— За что?

— За мою слепоту.

Уже много дней «Изумрудная буря» медленно шла на восток, преодолевая встречный ветер, который никак не желал менять направление. Чтобы не отклониться от заданного курса, приходилось прилагать немалые усилия, и потому команды мачт работали ночи напролет. Ройсу, как обычно, досталась ночная вахта. В этом не был виноват Дайм, капитан грот-мачты, человек, по мнению Ройса, справедливый, но привилегиями пользовались более заслуженные матросы, тогда как Ройс в команде был новичком. Впрочем, он не имел ничего против этого. Ему даже нравилось проводить ночи на мачте. Он наслаждался свежим воздухом и в темноте среди канатов чувствовал себя, словно паук на паутине. Здесь он мог расслабиться, отдохнуть от постоянного напряжения, подумать, а иногда и поразвлечься, мучая Берни, который всякий раз, стоило Ройсу исчезнуть из виду, впадал в панику в ожидании подвоха.

Ройс висел в сетях футокса, ноги болтались в воздухе на высоте почти сотни футов. Над головой поблескивали россыпи звезд, молодой месяц, похожий на кошачий глаз, наблюдая за ним из-за горизонта, отбрасывал на воду серебристую лунную дорожку. На носу, квартердеке и корме мерцали фонари, очерчивая силуэт «Изумрудной бури». Слева Ройс видел темное побережье Калиса. Густые заросли то и дело перемежались выдававшимися в море величественными утесами или кипенно-белыми во мраке ночи водопадами, переливающимися в лунном свете.

Морская болезнь прошла. Первая неделя на борту была сущим кошмаром, Ройс не мог припомнить, чтобы когда-либо прежде ему было так плохо. Тошнота и головокружение напоминали состояние, которое испытывает изрядно напившийся человек, а Ройс ненавидел это ощущение. Большую часть первой ночи он провел в обнимку с носовой фигурой корабля — его постоянно рвало за борт. Через четыре дня тошнота прекратилась, но еще долго он чувствовал себя вконец обессилевшим и быстро уставал. Только по прошествии нескольких недель он окончательно пришел в себя и лишь время от времени вспоминал о первых мучительных днях. Однако в такие минуты, как сейчас, сидя на снастях и глядя на темное море, он забывал обо всем. Его завораживала красота черных волн, грациозно сверкавших белыми гребешками в свете яркой луны, и россыпи звезд на небе. Затмить эту красоту могло только одно-единственное лицо.

«Что она сейчас делает? Может, тоже смотрит на луну и думает об мне?»

Ройс вытащил из-под рубахи связанный Гвен шарф и нежно провел по нему пальцами, потом поднес к лицу и глубоко вдохнул. Он почувствовал ее запах. Это была его маленькая драгоценность, мягкая и теплая, и он прятал ее от посторонних глаз. Лежа по ночам в гамаке и изнывая от морской болезни, он прижимал шарф к щеке, словно это был волшебный талисман, способный прогнать отчаяние. Только так Ройсу удавалось заснуть.

Люк, ведущий на офицерскую палубу, открылся, и Ройс заметил Берила, который поднялся наверх. Берил любил поспать днем и, будучи старшим мичманом, часто выходил на ночную вахту. Он осмотрелся, разглядывая палубу, бросил пристальный взгляд на грот-мачту, но Ройс знал, что его не видно в темных переплетениях канатов. Заметив Уэсли, который совершал обход на полубаке, Берил направился вверх по лестнице. При приближении старшего мичмана Уэсли явно занервничал, но остался стоять на месте. Не ровен час, этой ночью юноша получит очередную порцию побоев, но какие бы пытки Берил ни задумал для Уэсли, Ройса это не касалось, и он решил, что пора снова попугать Берни. Однако услышанный разговор привлек его внимание.

— Я не стану этого делать, — решительно заявил Уэсли.

Берил снова нетерпеливо посмотрел наверх.

«Что вы там ищете, господин Берил?»

Ройс высвободился из канатов и перевернулся, чтобы тоже посмотреть наверх. Берни, как обычно, держался на расстоянии.