Минут через десять щеки слегка порозовели. Я легонько коснулся ее щеки своей — лицо Симамото постепенно теплело, — вздохнул с облегчением и усадил ее поудобнее. Слава богу, теперь не умрет. Обняв Симамото за плечи, я потерся щекой о ее щеку. Она медленно возвращалась к жизни.

— Хадзимэ! — послышался ее слабый шепот.

— Может, к врачу? Найдем какую-нибудь больницу, — спросил я.

— Не надо в больницу. Лекарство сейчас подействует. Все будет в порядке, не волнуйся. А как со временем? Поехали скорее в аэропорт, а то на самолет опоздаем.

— Да не думай ты об этом. Давай еще постоим, пока тебе лучше не станет.

Я вытер ей рот своим носовым платком. Симамото взяла его и стала рассматривать.

— Ты со всеми такой добрый?

— Не со всеми, — отвечал я. — С тобой — конечно. А со всеми... Это невозможно. Есть какой-то предел. Даже с тобой. Не было бы его — я бы куда больше для тебя сделал. Но не могу.

Симамото пристально посмотрела на меня.

— Хадзимэ, не думай, я не нарочно. Я совсем не хотела, чтобы ты опоздал на самолет, — сказала она тихо.

Я в изумлении уставился на нее.

— Я и не думаю. Это и так понятно. Тебе же стало плохо. Какие тут могут быть разговоры?

— Извини.

— За что?

— За то, что под ногами у тебя путаюсь.

— Я погладил Симамото по волосам и, наклонившись, тихонько поцеловал ее в щеку. Как мне хотелось крепко прижать ее к себе, ощутить тепло ее тела... Но это было невозможно. Я мог лишь коснуться губами щеки — теплой, мягкой, влажной.

— Не надо ни о чем беспокоиться. Все будет хорошо, — сказал я.

На рейс мы опоздали — пока добирались до аэропорта и сдавали машину, посадка уже закончилась. Но, по счастью, вылет задерживался. Самолет стоял на дорожке, и пассажиров еще не пропускали. Мы вздохнули с облегчением. Пришлось ждать. За стойкой авиакомпании сказали, что возникла какая-то проблема с двигателем. Никакой другой информации у них не было, и когда закончится ремонт, они тоже не знали. Мы — тем более. Снег, который только начинался, когда мы примчались в аэропорт, повалил стеной. В такую погоду вылет вообще могли запросто отменить.

— Что ты будешь делать, если самолет не полетит?

— Не бойся. Полетит, куда он денется, — ответил я, хотя никакой уверенности в этом у меня не было. Такой вариант меня совершенно не устраивал. Придется что-то придумывать в порядке оправдания. Объяснять, как меня занесло в Исикаву. Хотя чего сейчас голову ломать? Когда все прояснится, тогда и думать буду. А пока надо позаботиться о Симамото.

— А ты? Не страшно, если мы все-таки не вернемся сегодня?

Она тряхнула головой:

— Не волнуйся обо мне. Главное, чтобы у тебя проблем не было. Достанется еще.

— Все может быть. Да не бойся ты. Никто же еще не говорил, что рейса не будет.

— Я так и думала, что случится что-нибудь подобное, — тихо продолжала Симамото, будто разговаривая сама с собой. — Со мной вечно так — ничего хорошего не жди. Стоит мне только появиться — тут же все наперекосяк.

Я сел на скамью в зале ожидания и стал думать, что бы такое сказать по телефону Юкико, если рейс отложат. Столько разных объяснений прокрутил в голове — но получалась лишь какая-то ерунда. Ушел из дома утром в воскресенье, сказал, что собираемся с приятелями из клуба, и вдруг засел из-за снегопада в аэропорту Исикавы. Какие уж тут оправдания? Можно, конечно, сказать: «Только вышел из дома, как вдруг страшно захотелось на Японское море посмотреть. Ну, я взял и рванул в Ханэду». Чушь какая. Чем такую ересь нести, лучше вообще рот не открывать. Или сразу выложить все начистоту. И вдруг, удивляясь самому себе, я понял, что в глубине души хочу, чтобы наш самолет никуда не полетел. Чтобы все замело снегом и рейс отменили. Появилась тайная надежда, что жена узнает об этой нашей поездке. Больше не нужно было бы оправдываться, лгать. Остаться бы здесь с Симамото, а дальше будь что будет.

С опозданием на полтора часа самолет все-таки взлетел. Симамото спала всю дорогу, прижавшись ко мне. А может, просто сидела с закрытыми глазами. Я обнял ее и крепче прижал к себе. Несколько раз мне казалось, что она плачет во сне. Пока мы были в воздухе, она не проронила ни слова. Я тоже молчал. Заговорили только перед самой посадкой.

— Ну как ты себя чувствуешь? — спросил я. Прижимаясь ко мне, Симамото кивнула:

— Хорошо. Это лекарство здорово помогает. Все нормально. — Ее голова лежала у меня на плече. — Только не спрашивай ни о чем.

— Понял. Вопросов не будет.

— Спасибо тебе за сегодняшний день.

— За что именно?

— За то, что поехал со мной, что воду эту мне вливал. За то, что терпел все это.

Я посмотрел на Симамото. Губы ее были совсем рядом. Я касался их своими, когда переливал воду изо рта в рот. Казалось, они искали меня и сейчас. Ее губы чуть приоткрылись, обнажив красивые белые зубы. Я не мог забыть касания ее мягкого языка, которое я на миг почувствовал, вливая воду ей в рот. От одного взгляда на эти губы перехватывало дыхание — невозможно было думать ни о чем другом. Я весь горел, я понимал, что она меня хочет. Я тоже хотел ее — но умудрился сдержаться. Так не пойдет. Надо остановиться. Еще шаг — и назад уже хода не будет. Но какой ценой мне это далось...

Из Ханэды я позвонил домой. Было уже полдевятого. Извинился, что так поздно, сказал, что раньше позвонить не мог и буду через час.

— Я ждала-ждала, не выдержала и села ужинать без тебя. Приготовила рагу.

Мы сели в «БМВ», который я оставил на стоянке в аэропорту.

— Куда тебя подбросить?

— На Аояма, если можно. Дальше сама доберусь, — сказала Симамото.

— Точно?

Она с улыбкой кивнула.

До Гайэн 18, где я съехал с хайвея, мы ехали молча. Я вставил в магнитофон кассету — тихо зазвучал органный концерт Генделя. Симамото сидела, аккуратно положив руки на колени, и смотрела в окно. Мимо проносились семейные авто — домочадцы воскресным вечером возвращались с лона природы. Рука на рычаге коробки передач быстро переключала скорости.

— Хадзимэ... — заговорила Симамото, когда мы подъезжали к Аояма-дори. — А мне хотелось, чтобы наш самолет не улетел.

И мне, хотел сказать я, но так и не сказал. Во рту вдруг пересохло, и все слова где-то застряли. Я молча кивнул и лишь легонько пожал ее руку. На углу первого квартала Аояма она попросила высадить ее, и я остановил машину.

— Можно к тебе еще зайти? — спросила она тихо. -

Я тебе еще не надоела?

— Я буду ждать. Приходи поскорее. Симамото кивнула.

Проезжая по Аояма-дори, я подумал: если не увижу ее больше, точно сойду с ума. Мир вокруг меня опустел в одно мгновение, как только она вышла из машины.

Через четыре дня после нашей с Симамото поездки в Исикаву мне позвонил тесть. Есть разговор, сказал он, и предложил на следующий день пообедать вместе. Я согласился, хотя, честно сказать, его предложение меня удивило. У тестя всегда была куча дел, и он крайне редко обедал с теми, кто не имел отношения к его бизнесу.

Полугодом раньше его фирма переехала из Ееги в новое семиэтажное здание в Ецуя 19. Офис занимал два верхних этажа, остальные сдавали другим фирмам, под рестораны и магазины. В этом здании я был впервые. Внутри все сверкало и блестело. Пол в вестибюле выложен мрамором, высокий потолок, большая керамическая ваза полна цветов. Я вышел из лифта на шестом этаже и увидел секретаршу с роскошными волосами — как с рекламы шампуня. Она позвонила тестю и назвала мою фамилию. Телефон у нее был модерновый: темно-серого цвета, похожий на деревянную лопаточку, какими на кухне мешают в кастрюлях, только с кнопками. На лице секретарши появилась лучезарная улыбка:

— Пожалуйста, проходите. Господин президент ждет вас в кабинете.