Поэтому я ужасно переживаю из-за того, что набросилась тогда, в горах, на Накату, – пусть я и не сознавала, что творю, и глубоко раскаиваюсь в своем поступке. Ни в коем случае нельзя было этого делать. Ведь его вместе с другими детьми вывезли из Токио, почти насильно разлучив с родным домом. Мальчик очутился в незнакомой среде и уже готов был открыть мне свою душу.

А я его избила, и, может быть, навсегда погубила скрытые способности. Мне хотелось как-то исправить ошибку, но ничего не вышло. Накату в бессознательном состоянии перевезли в столицу, в госпиталь, и больше я его не видела. Ах, как жаль!.. Я до сих пор живо помню лицо Накаты, когда я его ударила. Очень испуганное и какое-то обреченное, оно по-прежнему у меня перед глазами.

Письмо и без того получилось слишком длинное, но в заключение позвольте сказать еще одну вещь. Моего мужа убили на Филиппинах перед самым концом войны. Надо сказать, сильного шока от этого известия я не испытала. Почувствовала только полное бессилие. Не отчаяние, не тез, а именно бессилие. Не проронила ни слезинки. Почему? Потому что знала заранее: мой молодой муж с войны не вернется. Я поняла, что все предопределено. Это стало ясно, когда за год до его смерти мне приснился сон, в котором мы занимались любовью как сумасшедшие, когда у меня неожиданно начались месячные, когда в смятении я ударила Накату, когда мои ученики, непонятно почему, стали падать без сознания. Известие, что муж погиб, лишь подтвердило то, что мне уже было известно. В том лесу осталась часть моей души. Иначе и быть не могло: то, что произошло тогда, оказалось важнее всех других событий в моей жизни.

В завершение разрешите пожелать успеха в Вашей научной работе. Пожалуйста, берегите себя.

Подошло время обеда. Я устроился перекусить – так, чтобы видеть сад, – и тут ко мне подошел Осима и сел рядом. Других посетителей в тот день в библиотеке не было. Питался я все тем же – дешевым бэнто из киоска на вокзале. Мы немного поболтали. Осима предложил мне половину сэндвичей, которые были у него на обед, сказав, что специально приготовил сегодня на мою долю.

– Может, тебе неприятно слышать, но, мне кажется, ты недоедаешь.

– Хочу, чтобы желудок поменьше стал, – объяснил я.

– Значит, ты специально? – поинтересовался он. Я кивнул.

– По финансовым соображениям? Я снова кивнул.

– Понимаю, но ты ведь сейчас растешь, поэтому есть надо как следует. У тебя сейчас как раз такое время – питание должно быть в норме.

Сэндвич Осимы выглядел весьма аппетитно. Поблагодарив, я взял его и стал жевать. Мягкий белый хлеб с хрустящей корочкой, копченый лосось, кресс-салат и листочки латука. Плюс хрен и масло.

– Сами готовили, да?

– Никто ведь больше не приготовит, – ответил Осима.

Он плеснул в кружку из термоса черного кофе, отхлебнул. Я тоже открыл пакет с молоком и сделал глоток.

– Чем зачитался?

– Нацумэ Сосэки. Собрание сочинений. Я у него кое-что еще не читал, вот и решил сейчас все сразу прочесть.

– Все собрание сочинений? Так нравится? – спросил Осима.

Я ответил кивком.

Из кружки, которую держал Осима, поднимайся белый парок. Дождь перестал, хотя небо все еще скрывали мрачные тучи.

– И что же ты уже здесь прочел?

– Сейчас вот «Траву у изголовья» читаю, а до этого – «Шахтера».

– «Шахтера»? – смутно припоминая, сказал Осима. – Это как одного студента из Токио почему-то занесло работать на шахту. Оказался в рабочей среде, натерпелся всякого, а потом свалил оттуда. Давно эту повесть читал. Нетипичная для Сосэки книжка. Стиль грубоватый. В общем, одна из самых неудачных его вещей… Чего ты в ней интересного нашел?

Я хотел как-нибудь выразить словами свои неясные впечатления от этой книги, но для этого требовалась помощь Вороны. Он возникает неизвестно откуда, широко расправляет крылья и подыскивает для меня слова. И я сказал:

– Главный герой родился в богатой семье. Случилось так, что он влюбился, но чего-то не заладилось, все пошло кувырком, и он ушел из дома. Случайно встретил на улице какого-то чудика, который спросил, не хочет ли он стать шахтером. Он взял и согласился, устроился работать на медный рудник в Асио. Спустился глубоко под землю, повидал такого, чего и вообразить не мог. Маменькин сынок, в жизни до этого ничего не видел, оказался в самых низах, по самому дну жизни ползал.

Я глотнул молока, подбирая слова, чтобы говорить дальше. Ворона вернулся не сразу. Осима терпеливо ждал.

– Там было так: выжить или умереть. Герой как-то выбрался оттуда, вернулся в нормальную жизнь наверху. Извлек он из этого какой-то урок? Стал жить по-другому? Всерьез задумался о жизни? Появились ли у него сомнения в устройстве общества? Об этом в книжке почти ничего не сказано. И о том, что после этого он вырос как человек, – тоже. У меня, когда я до конца дочитал, какое-то странное чувство осталось. Что писатель этой повестью хотел сказать? И вот это самое «что он хотел сказать?» застряло в сердце, как заноза. Как тут объяснить?..

– То есть, ты хочешь сказать, что «Шахтер» совсем не то, что поучительные романы типа «Сансиро»?

Я кивнул:

– Угу. Вообще-то я в этом плохо разбираюсь, но очень может быть. Сансиро в книжке растет над собой. Наталкивается на препятствие – начинает думать. Думает-думает и что-нибудь придумывает. Так ведь? А в «Шахтере» герой совсем другой. Вялый какой-то. Просто смотрит на то, что происходит вокруг него, и все. Что-то он, конечно, чувствует, но так… ничего серьезного. Любовь свою никак забыть не может. И больше ничего его не волнует. С виду он, во всяком случае, когда из ямы вылез, мало изменился. А чтобы самому что-то решать – слабо. Ни рыба ни мясо, короче. Хотя, мне кажется, самостоятельные решения любому человеку нелегко даются.

– И ты в какой-то мере сравниваешь себя с этим парнем из «Шахтера», да?

Я покачал головой:

– Нет. И не думал даже.

– Но человек всегда связывает себя с чем-то, – сказал Осима. – Иначе нельзя. Ты это делаешь бессознательно, сам того не замечая. Как говорил Гёте, весь мир – метафора.

Я задумался.

Осима сделал глоток кофе из кружки и продолжал:

– В любом случае, очень интересно было послушать, что ты думаешь о «Шахтере» Сосэки. Весьма убедительно для молодого человека, который из дома убежал. Даже перечитать захотелось.

Я дожевал сэндвич Осимы, смял и выбросил в корзину для бумаг пустой пакет из-под молока.

– Осима-сан, есть одна проблема… Кроме вас, мне больше не с кем посоветоваться, – решился я.

Он развел руки в стороны, приглашая меня продолжать.

– Долго объяснять… но мне сегодня ночевать негде. У меня спальный мешок есть – обойдусь без кровати и без одеяла. Крышу бы какую-нибудь. Вы здесь, поблизости, ничего не знаете?

– Как я понимаю, гостиница или рёкан * отпадают?

– С финансами проблемы, – покачал головой я. – И потом, не хочется лишний раз привлекать к себе внимание.

– Особенно полицейских из отдела по делам несовершеннолетних?

– Наверное.

– Ну раз так, можно и здесь, – заявил, подумав, Осима.

– В библиотеке?

– Именно. Крыша есть, свободная комната имеется. По ночам ей все равно никто не пользуется.

– Правда можно?

– Конечно, кое-какая подготовка потребуется. Но в принципе – можно. Ничего невозможного нет. Устрою как-нибудь.

– А как?

– Человек ты положительный – книжки хорошие читаешь, мозга у тебя варят хоть куда. Физически здоров, самостоятелен. Ведешь здоровый образ жизни. Вон с желудком разбираешься, как хочешь. Попробую поговорить с Саэки-сан: назначим тебя моим помощником, а ночевать будешь в библиотеке, в этой самой комнате.