Ты лежишь на спине, и Саэки-сан устраивается на тебе сверху. Раздвигает бедра, открываясь для твоего твердого, как камень, члена. Что тебе остается? Выбор – за ней. Она двигает бедрами – будто вычерчивает фигуры. Ее прямые волосы рассыпаются по твоим плечам и неслышно колышутся, словно ветви ивы. Ты понемногу погружаешься в мягкую грязь. Мир вокруг наполняется теплом, становится влажным, зыбким, и только твой член остается твердым и налитым. Закрыв глаза, ты видишь собственный сон. Время расплывается, начисто лишаясь определенности. Наступает прилив, восходит луна. И вот взрыв. Ты больше не в силах себя сдерживать и извергаешься в нее несколькими мощными толчками. Сжимаясь, она нежно принимает твой выплеск. Она все еще спит. Спит с открытыми глазами, пребывая в другом мире. И этот мир вбирает в себя твое семя.

Время шло. Не в силах пошевелиться, я лежал, как парализованный, и не мог понять – то ли это и вправду паралич, то ли мне просто лень двинуться. Наконец она отделилась от меня, тихо полежала немного рядом и встала с постели. Надела лифчик, трусики, юбку, застегнула кнопки на блузке. Протянула руку и еще раз коснулась моих волос. Все это она проделывала молча, не говоря ни слова. Я подумал, что она вообще не издала ни одного звука, пока была в комнате. Слух улавливал лишь еле различимый скрип пола да шум ветра, который дул, не переставая. Тяжелые вздохи комнаты, мелкая дрожь оконных стекол. Вот что было у меня за спиной вместо хора из древнегреческой трагедии.

Не просыпаясь, Саэки-сан прошла через всю комнату и вышла. Проскользнула в чуть приоткрывшуюся дверь, словно сонная мелкая рыбешка. Дверь бесшумно затворилась. С кровати я наблюдал, как она удаляется, и никак не мог выйти из оцепенения. Пальцем шевельнуть не мог. Губы оставались плотно сжаты, словно запечатаны. Слова застыли, утонув в складках времени.

Не в состоянии двинуться, я напрягал слух: когда же со стоянки донесется шум «гольфа» Саэки-сан? Но так и не дождался. Ветер принес ночные тучи и погнал их дальше. За окном, как сверкающие во мраке клинки, мелькали ветви кизила. Окно и дверь этой комнаты открывались прямо в мою душу. Я встретил утро, так и не сомкнув глаз, не отрывая взгляда от пустого стула.

Перебравшись через невысокую изгородь, Полковник Сандерс и Хосино углубились в лесок, разросшийся вокруг храма. Полковник вынул из кармана пиджака фонарь и осветил вьющуюся под ногами тропинку. Рощица была небольшой, зато деревья оказались как на подбор – толстые, высокие. Их густые кроны плотной пеленой застилали небо. От земли поднимался резкий запах травы.

Полковник медленно вышагивал впереди (и куда вся прыть подевалась?), ощупывая лучом фонарика дорогу и осторожно отмеривая шаг за шагом. Хосино следовал за ним.

– Проверка на смелость? Да, папаша? – окликнул Хосино маячившую впереди белую спину. – Гляди, сейчас какой-нибудь упырь выскочит!

– Кончай болтать! Тихо! – не оборачиваясь, отозвался Полковник.

– Ладно, ладно.

«Интересно, чем сейчас Наката занимается? – вдруг мелькнуло в голове Хосино. – Забрался, небось, под одеяло и дрыхнет как сурок. Вот человек! Уж если заснет, ничто его не разбудит, хоть из пушек пали. Настоящий соня. И что ему только снится? Интересно бы узнать».

– Долго еще?

– Совсем чуть-чуть, – ответил Полковник.

– Эй! Папаша!

– Чего тебе?

– А ты правда Полковник Сандерс?

Полковник кашлянул:

– Да нет. Просто я одеваюсь, как Полковник Сандерс.

– Я так и думал, – сказал парень. – Ну а на самом-то деле ты кто?

– У меня нет имени.

– Как же ты живешь? Без имени-то?

– Нормально. У меня с самого начала его не было. И формы тоже.

– Это что же? Вроде газа, что ли?

– Можно и так сказать. Формы нет – следовательно, могу воплощаться во что угодно.

– Ого!

– Вот я и принял такой облик, чтобы было понятнее. Полковник Сандерс – икона капиталистического общества. Хорошо бы, конечно, Микки-Мауса, но Дисней из-за авторских прав удавится. Судиться еще мне с ними не хватало.

– Не-е… Чтобы меня Микки-Маус с девчонкой сводил… Я пас.

– Вот-вот.

– Знаешь, что я заметил, папаша? Полковник Сандерс очень к твоему характеру подходит.

– У меня нет никакого характера. И чувств нет. «Я не Бог и не Будда. Нет у меня способности к переживаниям, и сердце у меня – не такое, как у людей».

– Это еще что?

– «Луна в тумане» Уэда Акинари. Что? Не читал?

– Не читал. Врать не буду.

– Сейчас я здесь, временно в образе человека. Я не Бог и не Будда. А поскольку у меня, по сути, нет чувств и эмоций, то и сердце не такое, как у людей. Вот так.

– Ого! – изумился Хосино. – Я все никакие врублюсь… Получается, ты, папаша, не человек, и не Бог, и не Будда. Так что ли?

– «Я не Бог и не Будда, и переживать я не умею. Зло и добро для меня безразличны, и мне безразлично, совершают люди добрые или злые поступки».

– Не понял.

– Я не Бог и не Будда, поэтому мне не нужно судить о людском добре и зле. И подчиняться критериям добра и зла тоже.

– То есть тебе добро и зло вроде как по барабану?

– Ну, это уж ты хватил, Хосино-тян. Не по барабану. Просто я к этому не имею отношения и не знаю, что – зло, а что – добро. Меня только одно волнует: как успешно выполнять свою функцию. Я большой прагматик. Так сказать, нейтральный объект.

– Как это: выполнять функцию?

– Ты что, в школе не учился?

– Почему? Учился. В техническом училище. Я на мотоцикле гонять любил.

– Это значит: следить за тем, чтобы все было как положено. Моя обязанность – контролировать взаимозависимость между мирами. Строго поддерживать порядок вещей. Чтобы причина предшествовала следствию. Чтобы не смешивался смысл чего-то одного и чего-то другого. Чтобы сначала было прошлое, а потом – настоящее. Чтобы после настоящего следовало будущее. Бывают, конечно, кое-какие отклонения. Ничего страшного. Мир ведь несовершенен, Хосино-тян. В конце концов, если все в порядке, я слова лишнего не скажу. Я и сам ведь, бывает, халтурю. В каком смысле – халтурю?.. Допустим, есть какая-то информация, которую нужно все время воспринимать и обрабатывать, а я пропускаю. Впрочем, это долгий разговор, тебе все равно не понять. Пойми, я так говорю не потому, что хочу к тебе придраться или что-то там. Просто, кому ж это понравится, если концы с концами не сходятся. Тут уж кто-то отвечать должен.

– Что-то я не пойму, что ты за человек. С такой великой функцией – и по переулкам здесь зазывалой шляешься.

– Я не человек. Сколько раз тебе говорить?

– Какая разница?

– Да, я шляюсь по переулкам, чтобы сюда тебя привести. Помогаю тебе. И решил за символический гонорар сделать тебе приятное. Церемонию такую устроить.

– Помогаешь?

– Слушай, я уже говорил, что не имею формы. Говоря строго, я – метафизический абстрактный объект. Могу принимать любую форму, любой облик, не являясь при этом субъектом. А для того, чтобы исполнить что-то реальное, требуется субъект.

– Значит, я сейчас субъект.

– Точно, – согласился Полковник Сандерс.

Они не спеша шагали по тропинке через лесок, пока не вышли к небольшой молельне, сооруженной под кровлей толстенного дуба, ветхой, старой, заброшенной, без всяких украшений. Казалось, люди забыли о ней, оставили на произвол судьбы и погоды. Полковник Сандерс посветил фонарем.

– Камень там. Открывай дверь.

– Да ты что? – покачал головой Хосино. – Разве можно вот так в храм залезать? Чтобы проклятие накликать? Нос и уши отвалятся.

– Ничего. Все нормально. Давай, открывай. Никто тебя не проклянет. И нос твой никуда не денется. И уши. Откуда у тебя такие замшелые представления?

– Папаша, а может, ты сам откроешь? Не хочу я лезть в это дело…