На Саэки-сан была блестящая бледно-зеленая блузка и узкая бежевая юбка. Шею украшала тонкая серебряная цепочка. Очень шикарная. Саэки-сан сцепила на столе пальцы – красивые и тонкие, будто изготовленные искусным мастером.

– Ну как тебе эти места? Нравятся? – поинтересовалась она.

– Вы Такамацу имеете в виду?

– Да.

– Не знаю. Я пока почти ничего здесь не видел. Разве что эту библиотеку, тренажерный зал, вокзал, гостиницу… Вот и все, пожалуй.

– Не скучаешь?

Я покачал головой:

– Даже не знаю… Честно говоря, некогда скучать, а город… он, в общем-то, как все… А вы считаете, здесь скучно?

Она чуть пожала плечами:

– Считала. По крайней мере, в молодости. Уехать отсюда хотела. Думала: уеду в другое место, там интереснее будет, встречу интересных людей.

– Интересных людей? Саэки-сан покачала головой:

– Молодая была. Молодежь всегда так думает. А ты?

– Я – нет. Я ничего особо интересного не ждал. Просто захотелось уехать. Не мог больше там оставаться.

– Там?

– Там – это Ногата, район Накано. Место, где я вырос.

В глазах Саэки-сан мелькнула тень. А может, мне только показалось.

– То есть тебя не очень волновало, куда ехать? – спросила она.

– Не очень. Думал: не уеду – мне конец. Потому и уехал.

Она как-то очень пытливо взглянула на свои руки, сложенные на столе, и тихо сказала:

– Я тоже так думала, когда в двадцать лет уехала отсюда. Казалось, жить больше не смогу, если не уеду. Была твердо уверена, что больше здесь не появлюсь. Что могу вернуться – такого и в мыслях не было. Но так получилось, что пришлось. Вернуться к тому, с чего начала.

Саэки-сан обернулась и посмотрела в окно. Те же облака на небе. Без изменений. И ни ветерка. Полная статика за окном, как в пейзажной декорации на съемочной площадке.

– В жизни всякое бывает, – заметила Саэки-сан.

– То есть вы хотите сказать, что я туда еще вернусь?

– Кто знает? Это твое дело – и вообще до этого еще далеко. Но для человека очень важно, где он родился и где умрет. Место рождения мы, разумеется, не выбираем, а вот где умереть – тут все-таки выбор какой-то есть.

Она говорила тихо, все так же глядя в окно. Словно разговаривала с кем-то невидимым. Наконец обернулась ко мне, как будто вспомнила:

– Почему я тебе об этом рассказываю?

– Потому что я – человек посторонний, с этим местом никак не связан. Потом – разница в возрасте… – предположил я.

– Да, наверное, – согласилась она.

Наступила пауза, секунд двадцать-тридцать; мы думали каждый о своем. Саэки-сан взяла чашку с кофе и сделала глоток.

Я набрался смелости и нарушил молчание:

– Саэки-сан, я тоже должен рассказать вам кое о чем.

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– Обмен секретами, да?

– Да у меня не секрет. Просто догадка. Теория.

– Теория? – переспросила Саэки-сан. – Ты теорию хочешь мне рассказать?

– Да.

– Интересно.

– В продолжение того, что вы только что говорили… Что же, вы сюда умирать вернулись?

На ее губах появилась мягкая улыбка, напомнившая мне серебристый месяц в предрассветный час.

– Может быть, и так. Хотя если посмотреть на жизнь, как она проходит – день за днем, – то большой разницы нет. Что жить, что умереть… Примерно одно и то же.

– Вы умереть хотите, Саэки-сан?

– Как тебе сказать… Я и сама толком не знаю.

– А вот моему отцу хотелось умереть.

– Твой отец умер?

– Недавно, – сказал я. – Совсем недавно.

– Почему же ему хотелось умереть?

Я сделал глубокий вдох.

– Я никак не мог понять, почему. Но теперь понял. Приехал сюда и понял.

– И в чем же причина?

– Я думаю, отец вас любил, но вернуть обратно оказался не в состоянии. Так и не смог вами завладеть по-настоящему, как ни старался. И он это понимал, и поэтому хотел умереть. И не просто так, а от руки своего и вашего сына, то есть от моей. Хотел, чтобы я его убил. И еще у него было такое желание, чтобы я переспал с вами и с сестрой. Вот чего он мне напророчил, проклял меня. Теперь это сидит в моем теле, как программа…

Саэки-сан поставила чашку на блюдце. Посуда звякнула, но как-то очень безразлично. Ее глаза смотрели прямо на меня. Смотрели на меня, а видели перед собой пустоту.

– Разве я была знакома с твоим отцом?

Я покачал головой:

– Я же уже говорил – это теория.

Саэки-сан сложила руки на столе, все еще продолжая улыбаться – правда, едва заметно.

– По твоей теории выходит, что я – твоя мать.

– Верно, – подтвердил я. – Вы жили с отцом, родился я, а потом вы меня оставили и ушли. Летом, мне тогда как раз четыре года исполнилось.

– Такая, выходит, у тебя теория?

Я кивнул.

– Так вот почему ты вчера спрашивал, есть ли у меня дети.

Я кивнул опять.

– А я сказала, что не могу дать ответа. Ни «да», ни «нет».

– Да.

– Значит, ты еще придерживаешься своей теории?

Еще кивок.

– Придерживаюсь.

– Поэтому… а как умер твой отец?

– Его убили.

– Не ты, надеюсь?

– Не я. Я ни при чем. И вообще, у меня алиби.

– А говоришь об этом как-то неуверенно.

Я покачал головой.

– Да, может быть.

Саэки-сан снова взяла чашку и, не замечая вкуса, отпила маленький глоток.

– Почему же отец тебя проклял?

– По всей вероятности, он хотел навязать мне свои желания, – предположил я.

– Иначе говоря, чтобы ты хотел меня?

– Да.

Саэки-сан заглянула в чашку с кофе, которую держала в руке, и подняла голову на меня.

– И ты… хочешь?

Я резко кивнул. Она закрыла глаза, и я долго не сводил глаз с ее сомкнутых век. Мой взгляд проникал сквозь них, и мы с ней видели одну и ту же темноту, в которой всплывали и исчезали причудливые узоры. Наконец она медленно открыла глаза.

– То есть выходит прямо по твоей теории?

– Теория здесь ни при чем. Я вас хочу, а это уже за рамками теории.

– Ты хочешь со мной любовью заниматься, что ли?

Я кивнул.

Саэки-сан прищурилась, будто что-то слепило ей глаза.

– А у тебя уже такое было с кем-то?

Я кивнул еще раз и подумал: «Прошлой ночью. С вами». Но разве я мог сказать об этом вслух? Она же ничего не помнит.

Женщина вздохнула.

– Но ты же понимаешь… Тебе пятнадцать лет, а мне уже за пятьдесят.

– Все не так просто. Дело не в возрасте. Я знаю вас пятнадцатилетней девчонкой. И влюбился в пятнадцатилетнюю. Без памяти. И уже через нее полюбил вас. Эта девчонка и сейчас с вами. Спит внутри вас. Но когда засыпаете вы, она просыпается. Мне все это видно.

Саэки-сан снова закрыла глаза. Веки ее еле заметно подрагивали.

– Я вас люблю, и это очень важно. Вы тоже должны это понять.

Она сделала глубокий вдох – как человек, вынырнувший из глубины на поверхность. Искала слова. И не находила.

– Извини. Уйди, пожалуйста. Мне надо побыть одной. И дверь закрой.

Кивнув, я встал со стула и направился к двери. Но что-то остановило меня. Я замер, обернулся, подошел к Саэки-сан и поднес руку к ее волосам, коснулся маленького уха. Я не мог не сделать этого. Саэки-сан изумленно подняла на меня глаза и, поколебавшись, накрыла своей рукой мою.

– Так или иначе, а ты со своей теорией очень далеко метишь. Понимаешь?

Я кивнул.

– Понимаю. Впрочем, достаточно одной метафоры, чтобы расстояние до цели стало намного короче.

– Но мы с тобой ведь не метафоры.

– Конечно, – сказал я. – Однако за счет метафор разрыв между нами можно здорово сократить.

Не сводя с меня взгляда, Саэки-сан опять еле заметно улыбнулась.

– Это самое своеобразное суждение из всех, что мне приходилось слышать до сих пор.

– В мире все немного своеобразно. Но мне кажется, я приближаюсь к истине.

– Каким образом, интересно? Реально к истине в переносном смысле? Или в переносном смысле к реальной истине? Или это процесс взаимодополняющий?

– Как бы то ни было, а терпеть здесь тоску эту я больше не могу, – сказал я.