Вот и вторая преграда осталась позади, а перед Кайтусем третья дверь. Вошёл он в неё.

А под ногами змеи ползают, грозятся ядовитыми жалами. Покачиваясь, поднимают плоские головки, почти касаются лица. Обвиваются, сдавливают, того гляди, задушат.

…………………………………………………………………………………………

Последняя дверь запечатана пятью печатями. Понял Кайтусь их тайный язык.

— Кто здесь?

— Я, пленённая фея.

— А я — Антось, Кайтусь-чародей.

— Знаю. Ведь я — фея Зося.

Сорвал Кайтусь первую печать. Сверкнула молния. Сорвал вторую. Ударил гром. Сорвал третью и четвёртую. Молния прямо над головой. Последним усилием сорвал пятую печать. В воздухе багровые зигзаги — ослепительный свет — оглушительный грохот.

Кайтусь рухнул перед дверью.

«Не будешь сожжён».

«Не будешь сброшен со скалы».

«Не будешь поражён молнией».

Открыл Кайтусь глаза. Видит склонённое над собой заплаканное лицо Зоси.

— Жив?

— Не плачь.

Встал Кайтусь. Опирается на руку феи, медленно спускается по чёрным гранитным ступеням.

Стеклянная дверь выходит в сад. Сели Кайтусь и Зося на скамейке под деревом.

— Зося, ты давно фея?

— Сама не знаю. Я мечтала стать феей и часто думала, что сделала бы, если бы стала. Очень мне хотелось знать, существуют ли гномы. Я хотела делать добро детям, защищать сирот от обид, помогать бедным и несчастным. И не представляла, что это так трудно.

— Но как получилось, что ты стала феей?

— Не знаю. Я была маленькая, была счастлива. И всё думала: почему у меня есть добрые родители, светлая комната, тёплая шубка, книжки, игрушки, а другие голодают и им плохо? В деревне столько горя, столько бедняков.

— В городе тоже.

— А я, маленькая, думала, что в городе только королевские дворцы да памятники. У малышей ведь всё странно сплетается — и сказка, и сон, и подлинная жизнь.

— Со мной тоже так было. Наверно, нужно верить в правду, а хочется в сказку. В сказку и прекрасный сон. И это называется — мечта.

— Я старалась помогать. Но маленькие мало что могут. Только подать нищему краюшку хлеба, а ребёнку кусочек сахара. Папа смеялся: «Ты всё утаскиваешь из дому». Но не такая уж и добрая я была. Отдала больной Мярысе свою куклу, а

потом жалела. Подарила своё белое платьице — мама разрешила, — а после плакала. Отдала булку с мёдом, а когда захотела есть, стеснялась попросить ещё. Папа смеялся и говорил: «А не надо было отдавать». Но что поделаешь, если просят.

— Да. Правда, стоит дать одному, и к тебе кинется целая толпа. А какие-нибудь заклятья ты знаешь?

— Нет, просто я всё ясней слышала, если кто-то просил о помощи, если кто-то нуждался в ней. Тогда я либо сама спешила, либо посылала гномов. Говорила им: «Идите, верные мои слуги, и помогите». Но не всегда удавалось.

— А как выглядят гномы?

— Не знаю. Я ведь их видела только на картинках. Но они существуют. И о тебе они рассказывали.

— А что?

— Помнишь, ты стоял однажды у книжного магазина. А рядом стояли мальчик и девочка и тоже рассматривали книжки. Мальчик сказал: «Ой, какая красивая книжка!» А девочка: «Зайди, спроси, сколько стоит». Мальчик ей: «Всё равно ведь не сможем купить; у нас только двадцать грошей». И тогда ты подошёл к ним и дал денег. А ещё учительнице волшебную розу…

— Откуда ты знаешь?

— Гномы всюду бывают, всё видят и рассказывают.

— Да, было это. Только ведь я дарил не так, как ты. Даю, а сам думаю: «Пусть удивляются, малышня!»

И тут прозвенел колокол.

…………………………………………………………………………………………

Вон отсюда! — приказал он. — Через один лунный месяц вернётесь сюда на суд. Нашу клятву вы знаете. Превращаю вас в собак. Вон!

Превращены в собак. Горькая собачья жизнь. Зося вернулась домой. Жалобы и слёзы учительницы. Закон 1233 года

Не думал Кайтусь, не гадал, что таинственная волшебная сила может покинуть его. Было и вдруг исчезло, как сон, как воспоминание о чудесном сне

Жаль ему было своей необыкновенной власти. Не больно-то хотелось снова стать простым школьником, сыном столяра. Хотя нет, временами хотелось: уж очень трудна и беспокойна жизнь чародея.

Он предполагал, что его могут погубить неведомые враги. Жаль было папу с мамой и жизнь.

Но такой кары, такой мести, такого унижения он и представить себе не мог.

Когда менялся его облик или когда он внезапно исчезал и оставалось только полтуловища, рука или голова, у него возникало странное ощущение. Я это или не я? Когда он превращался в мышь, в голубя, времени задумываться не было. Грозит опасность, он спасается, а потом вновь станет человеком.

Но до чего же страшен был миг, когда, вышвырнутые из замка, Кайтусь и Зося стояли на дороге. Глянул Кайтусь на себя, на Зосю и протяжно завыл.

— Антось, не плачь, — услышал он ласковый голос Зоси. — Разве не лучше быть доброй собакой, чем скверным и злым человеком? Разве не лучше быть собакой на воле, чем узником в каменном мешке?

— Не лучше, — сердито гавкнул Кайтусь. — Заточению когда-нибудь да пришёл бы конец.

— Почему ты так уверен? Разве за попытку к бегству или другую вину нас не могли навечно заключить в тёмное подземелье?

— Могли бы. Но ты можешь себе представить, что до конца жизни останешься собакой?

— Нельзя терять надежды на спасение, которое может прийти даже раньше, чем ты думаешь. Никто не знает, что будет завтра. Да, они могущественны, но справедливость сильней, чем они.

Уселся Кайтусь по-собачьи, по-собачьи наставил уши и слушает.

— Не знаю, — продолжает Зося, — что чувствуют настоящие собаки, но у них бывают не только беды и печали, но и минуты радости и веселья. А потом, разве ты всё равно не остался человеком? Помнишь пословицу: не платье красит человека?

Удивляется Кайтусь, что Зося говорит так спокойно, словно ничего особенного с ней не случилось.

— Да, тебе легко, потому что ты добрая фея, а во мне всегда столько нетерпении, бунта, гнева.

И Кайтусь вцепился зубами в ветку. Не будь ему стыдно, залаял бы сейчас, стал бы когтями драть землю.

— Понимаешь, Антось, в жизни случаются события, с которыми невозможно бороться. Гнев и бунт здесь не помогут. Главное, поступать правильно, когда от нас что-то зависит. А самый главный вопрос сейчас как добраться до дому?

— Хочешь вернуться к маме? Она же не узнает тебя!

— Зато я узнаю и буду рядом с ней. Постараюсь, чтобы она полюбила меня. Буду её охранять. Попробую утешить.

Зарычал Кайтусь — вспомнил двойника. Но его уже нет. Папа с мамой в тревоге. А он и не думал о них. Зося добрая, а он — в обличье ли человека, собаки ли — злой, нехороший…

Возвращаться они решили вместе. Не ведали они, как трудно бездомным собакам добывать пищу даже поодиночке, а уж что говорить, когда вдвоём. Но скоро бедняги узнали, как мучителен для собак голод.

Бегут Зося и Кайтусь рядышком краем леса — легко, быстро. Даже приятно так бежать. Не останавливаются — понимают, что тогда вновь полезут в голову мучительные мысли. Сильные, верные собачьи лапы гораздо проворней, чем человеческие ноги. Собачье сердце устаёт не так скоро, как человеческое.

Первой остановилась Зося.

— Понюхай, как хорошо. Сотни весёлых запахов и голосов. Запахи сосновой хвои, дубовых листьев, коры, трав, смолы. Они для носа — как музыка, как песня. Стоит поднять голову, повернуть её вправо, влево, и сразу же новая мелодия.

— Замолчи! — сердито прервал её Кайтусь. — Ничего в этом нет ни весёлого, ни прекрасного. Врёшь ты всё.

— Нет, это правда.

— Не ври! Ужасна, противна, унизительна собачья доля. Уж лучше быть самым несчастным человеком.

Не хочется Кайтусю признаваться, что и он чувствует то же самое. Не зрением, а обонянием теперь познаёт он мир. Встречает на бегу знакомые и незнакомые интересные запахи. Поворачивает на бегу чуткий нос то в ту, то в другую сторону, поднимает уши, заслышав далёкий звук.