В конце 50-х годов я оказался в составе первой или одной из первых групп советских специалистов, совершивших экскурсию по вычислительным центрам Западной Европы. И вот мои впечатления от той поездки: ничего нового! Те же ламповые монстры, страшно ненадежные, те же маги-инженеры в белых халатах, устраняющие сбои в их работе, примерно то же быстродействие и память машин. Ну а задачи? Мне казалось, что мы умеем делать и кое что по-хитрее. Наши алгоритмы были заведомо более совершенными.
Этот любопытный феномен общеизвестен. Практическая деятельность, особенно в сфере ВПК, была в Советском Союзе весьма престижной и большое количество талантливых (как говорят, перспективных) математиков с энузиазмом трудились в разных закрытых организациях. Ситуация на Западе была совсем иной. Талантливая молодежь предпочитала, преимущественно, независимую университетскую карьеру и занятия для души в сферах достаточно дистанцированных от практических приложений. Другими словами в сфере компьютерной математики, мы соревновались со второй командой математиков и явно у нее выигрывали. О том как и почему это все происходило мне ярко живоописал Ричард Беллман, с которым я подружился в начале 60-х годов и до самой его кончины в конце 80-х поддерживал добрые отношения.
Одним словом, из своей первой поездки в «дальнее зарубежье» я вернулся полный оптимизма и уверенности в наших перспективах – у страны есть мускулы и на Мировом Рынке науки и техники наши шансы не так уж плохи. Вот что значит формулировать вывод на основе неполной информации! На самом деле ситуация была совершенно иной. И это мы стали чувствовать уже очень скоро! И дело было не в нас математиках или компьютерщиках.
Уже в начале тех же самых 60-х годов, когда я снова оказался во Франции, обстановка была уже совсем непохожей на ту, которуя я видел три года назад. Тем не менее и тогда, как и большинство (вероятнее всего, подавляющее) моих коллег, я еще не понимал, что во всем происходящем проявляется принципиальная неспособность нашей, сложившейся к тому времени политической и экономической системы к каким либо существенным усовершенствованиям. Отставание в развитии и использовании вычислительной техники было на самом деле симптомом, абсолютным индикатором абсолютно смертельной болезни. И это почти никто тогда не осознавал. Во всяком случае мой диагноз неблагополучия тоже был иным.
Так что же произошло в те роковые годы начала 60-х?
Именно тогда произошел переход от ламповых вычислительных машин к транзисторам. Но почему одно техническое изобретение – переход от электронных ламп к полупроводниковой технике так качественно повлиял на всю мировую ситуацию, на историю СССР, почему он выбросил нас из числа технически развитых государств и определил развал Великого государства, в неизмеримо большей степени, чем все действия всех возможных диссидентов? Мне кажется, что и сейчас многие не отдают себе отчета в происшедшем.
Ламповые компьютеры были крайне ненадежными – непрерывные сбои и ошибки в вычислениях. Они требовали очень квалифицированного персонала инженеров и математиков и годились лишь для уникальных расчетов. Вот почему их использовали лишь там, где
без них обойтись было нельзя, в принципе нельзя! – В ракетной и ядерной технике, прежде всего. Никто не рискнул бы запустить Гагарина в космос, не имея средств контроля траектории.
Но вот появилась полупроводниковая техника, обладавшая практически абсолютной надежностью. В результате компьютерные методы обработки информации, в том числе и расчеты, сделались доступными массовому пользователю.
Но, как только такое произошло, стало очевидным, что новый инструмент куда нужнее в торговле, бизнесе, массовом производстве, чем в чисто оборонных делах. В последнем случае, он нужен для престижа или безопасности страны, а в бизнесе вычислительная машина приносит реальные деньги! Более того, там компьютеры сделались основой новых технологий. И решающим фактором успеха в условиях рыночной конкуренции, борьбе комерческих и производственных структур. А это поважнее любых оборонных задач! Общество свободного предпринимательства быстро усвоило как с помощью компьютеров можно делать деньги. Это и решило судьбу информатики.
Как только такое обстоятельство было осознано западным бизнесом, там начался бум. Об этом много написано и вряд ли стоит пересказывать известное. Замечу лишь одно – компьютерная революция знаменовала начало нового витка научно-технического прогресса. Он оказался сопряженным с энергетическим кризисом, с резким, многократным подорожанием нефти и других энергоносителей. В капиталистических странах произошла структурная перестройка всей промышленности, родились энергосберегающие технологии, появились персональные компьютеры и, так называемые «высшие технологии», то есть прецезионные технологии, которые нельзя реализовать без встроенных в оборудование электронных устройств. Западная промышленность изменила за два десятка лет весь свой облик.
Наша же бюрократизированная, расписанная по отраслям – монополистам экономика не была готова, да и не была способной принять этот вызов научно-технической революции – он оказался для нее, не просто неожиданным, а смертельным. Началось быстрое техническое и экономическое отставание и не только от Америки и Японии. Много ли людей отдают себе отчет в том, что именно этот вызов стал причиной горбачевской перестройки, который будучи умноженным на импотенцию и амбицию политиков привел страну в современной состояние? Я думаю, что и М.С. Горбачев не очень понимал даже в начале 80-х годов в чем истинная причина потери мускул у Великого Государства. Понимай он это и вся пересторойка могла бы пойти по иному.
Да и мы – представители науки и техники, тоже многое поняли совсем не сразу. Мы предупреждали о перспективах в развитии электронной техники, говорили о необходимости экстренных мер, подобных тем, которые наше правительство реализовало при создании ракетно-ядерного потенциала. В.М. Глушков, Г.С. Поспелов, автор этих строк и многие другие писали записки в Правительство, в ЦК, выступали на различных конференциях, заседаниях ВПК, писали статьи в газетах, говорили много нелицеприятных вещей. Однако все было тщетно. Но, делая все это, мы, тем не менее, до конца не озознавали, что по иному и быть не могло! И, что наши потуги – обречены на неудачу!
Наша государственная, политическая и экономическая система была уникальным созданием Природы. Именно Природы! Ее никто не создавал по какому-либо задуманному плану. Она возникла в результате внутренних причин развития организации, тех изначальных стимулов, которые в нее были заложены еще в процессе революции. Сталин мог быть или не быть, но система не могла развиваться иначе, ибо он был не только ее создателем, но и был создан ею. Горбачев мог состояться или не состояться, но система необходимо должна была рухнуть. Раньше или позже, так или иначе, но она должна была развалиться, ибо она оказалась несостоятельной в борьбе за место под солнцем на нашей грустной планете. Просто она могла рухнуть по-иному.
Существовала иллюзия, что в нашем советском обществе отсутствовала конкуренция. Действительно в производственной сфере она почти не возникала, поскольку в ней законами был утвержден монополизм – все, что надо было делать, кто и за что отвечает расписывалось по отраслям. Но люди оставались людьми и хотя Система стремилась утвердить принципы винтика, превратить коммунистический фаланстер в человеческий вариант термитника, люди оставались людьми с их страстями, желаниями. Биосоциальные законы продолжали действовать. Поэтому конкуренцию на рынке товаров заменила иная конкуренция. Возник иной Рынок, возникла система отбора людей, не по удачливости в бизнесе – в производстве, торговле, как это происходило в обществе свободного предпринимательства, а по принципу служения Системе, то есть иерархии, тем которые стоят на ступеньку выше. И главным стало обеспечивать их покой. Стабильность – приказано не беспокоить! Вот идеал – Рынок сиюминутного благополучия.
