— Что все это означает?

— Это я у тебя хотела спросить! — парировала Анжела. — Портье сказал, что ты вошел с улицы, через десять минут появился с чемоданом, выписался из отеля и исчез. Как это так?

— Портье? Так это он виновник фантасмагории?! Мне он сказал, что ты выписалась час назад. Я поехал в Шамони следом за тобой, последним поездом….

— А-а… — протянула Анжела. — Пожалуй, портье просто подкупили. Наверно, я сделаю сейчас глупость, но и молчать не могу: эту интригу наверняка придумал Лебрен-сын. Он постучал ко мне в номер, когда я была вне себя от злости, узнав о твоем исчезновении, и стал говорить что-то в утешение, потом вдруг перешел к словам любви. Я его слушала-слушала, удивляясь тому, как он при своей настырности жалок и решила вдруг поддаться. Не из-за подъема чувств, а вообразив, что это будет дальновидно. Ну и злость на тебя во мне была….

— И? — спросил Сергей, давя в себе волну ревности.

— Я почувствовала себя подобием проститутки, у которой секс есть, а удовольствия нет. Он вскоре кончил, но стал быстро говорить, что сейчас восстановится, сейчас, сейчас… Восстановился, опять стал меня терзать и мне пришлось имитировать оргазм — иначе бы этот паук не отстал.

— Это все?

— Миленький! Не говори со мной так: у меня заныло сердце!

При этих словах из глаз Анжелы побежали слезы, а Сергей почувствовал себя таким негодяем, чурбаном и карьеристом, что вдруг обхватил неверную обеими руками и стал зацеловывать следы этих слез. Они от этого побежали пуще, и Анжела зарыдала в голос.

Весь день Жан Лебрен поглядывал на Сергея при встречах победительно, но хотя бы молчал. На Анжелу он пытался смотреть пылко, но она упорно от него отворачивалась и пыл этот сменился недоумением. Впрочем, к вечеру он успокоился и выглядел как средней руки промышленник, получивший некоторую прибыль. Альбер Лебрен после памятного разговора с Сержем смотрел эти дни на него испытующе, а в этот последний вечер вновь пригласил к себе.

— Мое впечатление о Вас, Серж, по-существу не меняется, а только усиливается. Вы очень правильный и совестливый молодой человек — несмотря на некоторое стремление к роскоши. Я рад, что способствую Вашему росту. После нового года рекомендую походить на подготовительные курсы, существующие при Сорбонне: это позволит Вам понять требования французских преподавателей к уровню знаний студентов. А тот самый экзамен мы устроим в мае-июне, когда Вы почувствуете себя готовым. Устраивает Вас этот график?

— Вполне, мсье президент.

— Ну и прекрасно. А что касается Вашей обеспокоенности о военных намерениях Германии, я ее вполне разделяю. План Шлиффена в прошлую войну почти удался. Мы едва-едва успели перебросить на это направление свои войска. Использовали для этого самые экзотические средства передвижения — даже такси! Вы слышали об этом казусе?

— Слышал. Его приводят в Советской России как пример судорожно-интуитивного командования.

— Мон Дью! Впрочем, хорошо то, что хорошо кончается. Мы в конце концов победили — несмотря на предательство Советской России.

— У нас в университете был очень своеобразный преподаватель истории, — решил поумничать Сергей, — который с большим уважением относился к умным представителям англичан и часто их цитировал. Мне запомнился особенно один по фамилии Паркинсон, который сформулировал три закона. Первый: работа, как бы незначительна она не была, занимает все время, на нее отпущенное….

— Хм… А ведь это верно, пожалуй, — хохотнул президент. — Человек почему-то тянет время, не желая сдать работу раньше срока. А второй закон?

— Он гласит: расходы обязательно растут вместе с доходами.

— И это верно! Яркий пример: семья сына. Он зарабатывает все больше, но всегда канючит у меня деньги! Ну а третий?

— Любой рост приводит к усложненности, в которой развитие глохнет.

— Вот тут я затрудняюсь с примером….

— Паркинсон взял в качестве примера кабинет министров и счел, что минимально в нем должно быть 5 членов: четыре специалиста по вопросам финансов, обороны, иностранных дел и юстиции и один неспециалист, который и становится премьером.

— Чуть смешно, но похоже.

— На практике в кабинете часто бывает 7 или 9 членов — будто бы потому, что реальных сфер деятельности у кабинета больше. Паркинсон решил иначе: в первом случает 3 деятеля будут вершить политику, 2 — поставлять им информацию, 1 — напоминать о финансах. Ну а премьеру в этом раскладе можно быть свободным художником и всеми ими манипулировать. Или коллекционировать любовниц и живопись.

— Занятно.

— В 9-членном кабинете семеро будут заниматься тем же, а двое будут обычно молчать. Как ни странно, именно такое количество является оптимальным — в 7-членном кабинете дела идут обычно хуже.

— А если взять 8 членов?

— У Паркинсона спросили про то же, и он напомнил, что такое число министров было только при Карле Стюарте 1-м — и он закончил свои дни под топором палача.

— Очень интересно. Но в современных правительствах число министров значительно больше.

— Это и беда. За введение новых членов в кабинет обычно ратуют политические группировки. Если их не ввести, то за пределами кабинета эти люди будут сильно вредить правительству. Но будучи введенными и не имея значительных постов, новые члены чрезмерно активничают, с ними приходится постоянно советоваться, на что уходит лишнее время. К тому же о секретности приходится забыть: внедренцы постоянно передают за пределы кабинета обо всех важных, хоть и секретных решениях. Если же число членов кабинета переваливает через 20, то срабатывает закон Гегеля о переходе количества в качество….

— Это как?

— Пять полезных членов собираются келейно и решают все важные дела. Проведение общих заседаний становится пустой тратой времени. Зато внешние группировки довольны: практически у каждой есть свой представитель в правительстве. В такой ситуации число министров может вырасти до 40 и даже более, но толку от них все меньше и меньше.

— Очень интересный господин этот мистер Паркинсон. Никаких ссылок на его публикации ваш преподаватель не давал?

— Нет, только устные.

— Ничего, я попрошу своих аналитиков порыться в английских источниках, и они его разыщут.

— Ой! Я забыл сказать еще о дополнительном законе Паркинсона, который гласит: — Если у Вас случилась неприятность и причины ее не устранены, то она обязательно повторится.

— А это куда приложить? — задумался президент.

— К тому самому плану Шлиффена, — прямо сказал Сергей. — Это будет всем неприятностям неприятность!

Подготовительные курсы для желающих поступить в Парижский университет были организованы в здании Сорбонны — видимо, для того чтобы абитуриенты прониклись трепетом к наукам. Конечно, они проходили в вечернее время, по 3 часа: днем эти аудитории были наполнены студентами. Но что это были за аудитории! Сплошь обрамленные деревянными резными панелями темно-коричневого цвета, накрытые потолками с красочными средневековыми панно, с амфитеатром из лавок и столов для студентов и массивной резной кафедрой для преподавателя — классика! А беломраморные лестницы меж этажами, обсаженные то тут, то там обнаженными девушками (в мраморе, увы!), а высоченные коридоры с овальными картинами из истории Сорбонны, а церковь святой Урсулы прямо внутри?

Абитуриентов, естественно, разделили по факультетам, молодые преподы которых и стали ездить им по ушам. На филологическом факультете начали с проверки знаний иностранных языков (английского и по желанию немецкого, испанского или итальянского), французской грамматики, французской и мировой литературы, истории и, конечно, философии. Через пару занятий уровень каждого из 18 учеников стал преподавателям понятен, и они приступили к целенаправленному повышению их знаний — благо, что большого разнобоя в подготовке 11 парней и 6 девушек выявлено не было. За исключением великовозрастного Сержа Костена.