Я решил поговорить с ними и подошел к невысокому крепышу в спортивной куртке и свитере. Он выкрикивал проклятья с такой скоростью, что я не успевал разобрать их смысл. Стоял не по сезону теплый день, и он то и дело вытирал носовым платком пот со лба.

- Чем вы так недовольны? - спросил я его.

Крепыш вцепился рукой мне в предплечье, и было трудно понять, что означает этот жест - враждебность или расположение. В тот момент он, наверное, и сам этого толком не понимал.

- Мы так сильно ненавидим его, потому что очень сильно любим «Барселону».

Самый большой стадион Тегерана вмещает 120000 человек я и называется «Азади». Это название словно позаимствовано из оруэлловского новояза в романе «1984». В переводе оно означает «свобода», но на деле - нечто совершенно иное. После исламской революции 1979 года женщинам было запрещено посещать «Азади». Этот запрет не уникальное явление для Ирана, как и для многих мусульманских стран. Но дело в том, что Иран - это отнюдь не Саудовская Аравия. В последние десятилетия шахского правления иранских женщин не заставляли носить паранджу. Среди них были высшие правительственные чиновники, писатели, юристы и болельщики прекрасной игры.

При таком количестве людей, проходящих через турникеты «Азади», невозможно обеспечить соблюдение всех исламских норм и законов. Болельщики ругаются самыми что ни на есть запретными словами и затевают драки, которые не могут быть оправданы никакими положениями Корана. Некоторые из них гладко выбриты и одеты в подозрительно мешковатые костюмы. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это вовсе и не мужчины. Рискуя подвергнуться суровому наказанию, тегеранские женщины проникали на стадион. Для этого они туго перетягивали грудь, надевали мужскую одежду и заправляли длинные волосы за воротник.

В эту группу поклонниц футбола входили дочери высокопоставленных религиозных деятелей - единственные женщины в Иране, имевшие реальное право голоса в управлении страной. По всей видимости, их жалобы затронули наиболее чувствительные струны в душах отцов. В 1987 году духовный и политический лидер страны аятолла Рухолла Хомейни издал фетву, в которой пересматривался закон, запрещавший женщинам наблюдать за спортивными соревнованиями. Он разрешил им смотреть футбол по телевизору, но оставил в силе запрет на посещение насыщенных тестостероном стадионов.

Но эти редкие проблески соломоновой мудрости не могли удовлетворить страсть иранских женщин. Как и все настоящие болельщики, они понимали, что телевизионная трансляция - плохая замена живому зрелищу. Следовало ожидать, что они все равно будут требовать возвращения на стадионы. Однако для такого смелого требования нужны были немалое мужество и подходящий повод. И то и другое обеспечила им иранская сборная по футболу в ноябре 1997 года.

Для того чтобы выйти в финальную часть чемпионата мира 1998 года, ей оставалось выиграть последний матч у сборной Австралии в Мельбурне. На протяжении почти всей игры иранцы лениво гоняли мяч по полю, словно правительство поставило перед ними задачу проиграть матч - из опасения, что торжества в Тегеране по случаю их победы могут выйти из-под контроля. Но за пятнадцать минут до финального свистка они будто очнулись от летаргического сна и забили два потрясающих гола. Впервые за восемнадцать лет после того как «боинг-747» вернул в Тегеран ссыльного аятоллу, Иран завоевал право участвовать в финале чемпионата мира.

Зная, что впавшие в эйфорию люди способны утратить благоразумие до такой степени, что дело может дойти до возведения баррикад, правительство сразу же взяло организацию празднеств в свои руки. Футбол уже начал проникаться духом нового, более либерального Ирана. За несколько месяцев до победы иранской сборной подобные настроения привели к власти президента-реформатора Мохаммада Хатами. Впервые в истории исламской республики сборную возглавил иностранный тренер, бразилец Вальдеир Виейра. Он носил галстук, который шахи в свое время сделали символом современного Ирана, а религиозные деятели затем отвергли как европейское заимствование. Многие воспитанные Виейрой игроки сделали впоследствии карьеру в европейских и азиатских клубах, явив многообещающие примеры взаимодействия Ирана с глобальной экономикой.

У правительства имелись все основания для беспокойства. После победы футбольной сборной в Австралии улицы Тегерана заполнила ликующая публика. Радость вынудила людей пренебречь нормами официальной морали. Они пили алкогольные напитки и устраивали танцы под западную поп-музыку, что в Иране обычно практикуется только в приватной обстановке, при закрытых дверях. Но самое поразительное заключалось в том, что среди них, особенно в молодежных компаниях, можно было заметить женщин. Некоторые из них в пылу веселья даже сняли хиджаб. Когда «басиджи», члены религиозной военизированной милиции, прибыли, чтобы восстановить общественный порядок, их уговорили присоединиться к торжествам.

Несмотря на опасения, выплеск эмоций носил довольно мирный характер. Правительство попросило команду не торопиться с возвращением и по дороге из Австралии задержаться немного в Дубае, в надежде на то что за это время обстановка в Тегеране войдет в привычное русло. По радио раздавались призывы воздержаться от светских празднеств, противных Аллаху. Звучали и специальные обращения к женщинам страны, «нашим дорогим сестрам», с просьбой оставаться дома во время чествования футболистов.

Когда наконец команда вернулась в столицу спустя три дня, правительство устроило торжественную встречу на «Азади». Герои спустились на стадион на вертолетах, словно организатором мероприятия был Сильвио Берлускони. Но подлинное зрелище разворачивалось за пределами стадиона. Вопреки просьбам властей тысячи женщин собрались у ворот «Азади» в 27-градусный мороз. Как рассказывал антрополог Кристиан Бромберже, когда полиция отказалась пропустить их на стадион, они начали кричать: «Разве мы не часть этого народа? Мы тоже хотим участвовать в торжествах! Мы не муравьи!» В страхе перед огромной толпой полиция согласилась пропустить три тысячи женщин на специальную трибуну, отгороженную от остальных мест. Но по другую сторону турникетов остались еще две тысячи «дорогих сестер». Решительно настроенные получить свою долю праздника, они прорвали кордон и силой проложили себе путь на стадион. Во избежание более крупных беспорядков, которые могли принять опасный оборот, полиция уступила, признав свое поражение.

Когда будущие историки станут писать об эволюции Ближнего и Среднего Востока, они наверняка не обойдут вниманием это событие, которое уже получило название «футбольная революция». Подобно «бостонскому чаепитию»20, оно ознаменовало собой момент, когда люди впервые осознали, что способны бросить вызов своим правителям-тиранам. Отныне каждый отборочный матч чемпионата мира выводил иранцев на улицы. Со временем эти излияния чувств стали приобретать все более отчетливый политический оттенок. Во время отборочных игр чемпионата мира 2002 года после каждой победы иранской сборной - над Саудовской Аравией, Ираком, Объединенными Арабскими Эмиратами - ликующие болельщики скандировали: «Зиндибад азади!» («Да здравствует свобода!») и «Мы любим Америку!» Но даже это не в полной мере отражает важность происходящего. «Футбольная революция» имеет ключевое значение для будущего Среднего Востока. Это будущее можно разглядеть в колыхании национального флага шахской эпохи, в граффити, восхваляющих «благородных людей Ирана», и в демонстрантах, выкрикивающих имя живущего в изгнании сына покойного шаха Резы Пехлеви. Все это зримые признаки начавшегося националистического восстания против исламского фундаментализма.

Но является ли «футбольная революция» той революцией, которая нужна Соединенным Штатам? Не так давно светский национализм представлялся главным врагом на Ближнем и Среднем Востоке. Диктаторы вроде Гамаля Абдель Насера, Муаммара Каддафи и Хафеза Асада спонсировали терроризм и вели войну с Израилем. Правда, в 1980-х годах для этих арабских националистов наступили тяжелые времена. Они потеряли своего главного союзника в лице Советского Союза; первая война в Заливе показала, с какой легкостью американцы способны сокрушать даже самых могущественных из них. Более того, со времен Насера эти светские диктаторы конкурировали с исламистскими движениями, финансируемыми Саудовской Аравией. В настоящее время «Хамас», «Хезболла», «Аль-Каеда» и радикальные ваххабитские проповедники одерживают верх в борьбе за умы и сердца мусульман.