Хорошо все-таки мужикам. Они не только всю жизнь могут довольствоваться одной парой обуви, у них еще есть выбор — отпускать усы или нет.

Решительно настроенная превратить солому в золото, свое портняжное «румпельштильцхенство»[41] Джаз начала с того, что попыталась втиснуть меня в тугие дизайнерские штанишки, но обнаружила, что для человеческих ног они не годятся.

— Мне нравится вон то платье, — сказала я продавщице в «Джозефе». — А нет ли у вас размера для более широкой кости?

Единственное из всех преребранных мною платьев, которое хоть как-то льстило фигуре, щеголяло этикеткой «Guess».

— Черт, даже не знаю. Это ведь больше моей недельной зарплаты.

В итоге я остановилась на новом гардеробе из «Топ Шопа» и всю ночь не смыкала глаз, выводя «Гуччи» и «Прада» на всех моих дешевых сумочках, блузках и туфлях.

Свято верящая во всемогущество кремов для лица, Джаз заставила меня затариться всевозможными лосьонами-снадобьями, клятвенно обещавшими сдержать натиск времени. Нечего и говорить, что ее не особенно впечатлила моя косметичка, содержавшая крошечный баллончик туши, купленной года четыре назад и высохшей после третьей попытки накрасить ресницы, и халявную помаду такого мерзкого цвета, который поверг бы в ужас даже гробовщика. Но Джазовым косметологам все-таки удалось меня преобразить… Оставалась единственная проблема: отныне я никогда не смогла бы выйти из дома экспромтом, поскольку на сборы мне теперь требовалось часов сорок восемь, не меньше.

Далее пришел черед утягивающих колготок, влезть и вылезти из которых было столь же легко, как, скажем, из мокрого гидрокостюма. О непринужденном стриптизе не могло быть и речи. Для практики я надела их в школу, и все бы ничего, но вечером, когда пришло время выбираться из моего «бедро-корректирующего, экстра-поддерживающего» новоприобретения, я потянула мышцу и оказалась в больнице.

Я сидела в приемном покое, чувствуя, как стремительно покидают меня мысли о неверности. Ведь кажется, что может быть проще, чем завести интрижку? Но в реальности все оказалось чертовски опасным. И не только в физическом плане. Что, если у Трухарта вдруг появятся серьезные намерения? Что, если его навязчивость начнет вызывать отвращение? Конечно, всегда можно выкрикнуть во сне имя мужа. Такого, вероятно, хватит с избытком, чтобы отбить у парня охоту раз и навсегда… Еще можно стать более требовательной в сексе — в извращенном плане. Или сказать, что я под охраной полиции и за мной постоянно следят. Любой рецидивист тут же сорвется с места и помчится так, что только пятки засверкают.

Но что, если Трухарт станет меня преследовать? Тогда можно просто сказать, что мужу выписали судебный запрет на встречи со мной, поскольку он пригрозил убить всякого, кто переспит с его супругой.

Черт. А что, если серьезные намерения появятся у меня? Вообще говоря, не так-то просто выбрать подходящий момент для признания мужу, что ты разводишься с ним ради двадцатидевятилетнего поэта с атлетическим телосложением — ах да, и с тюремным сроком за торговлю коноплей. Нет, на это я пойти не могу.

Желая закрепить свою решимость, я приехала к Джасмин — и застала подругу с телефонной трубкой в руке. Звонила та самая блондинка-академик, эксперт по Сильвии Плат.

— Послушай, — грубо рявкала Джаз, — я знаю, что ты спишь с моим мужем. Просто хочу, чтобы и ты знала, милочка: ты не одна такая.

Нет и еще раз нет. Я не хочу оказаться в такой же двусмысленной ситуации. И все же стоило мне подумать о Трухарте Джонсе, как между ног словно обдавало пламенем. Кто-то должен уступить — возможно, резинка на моих трусиках. Вдруг Трухарт и есть тот единственный, кто сможет снять мой секс-драйв с нейтрали?

Я соглашалась и отменяла свидания пара на пару с Джаз. Соглашалась и отменяла. Но, как выяснилось уже очень скоро, все мои душевные колебания были напрасными.

Вечером в среду, когда я вышла из ворот школы после репетиции хора, мрачнее тучи от перспективы долгого вечера в одиночестве — Джейми был в летнем лагере, Джен ночевала у подруги, а Рори по-прежнему жил в рабочей квартире, — он был тут как тут, рядом со мной, проворный, как вор-домушник.

Вопреки всякому здравому смыслу, я ощутила сладостный трепет предвкушения. И поплыла навстречу ему. Под уютным покровом большой руки Трухарта Джонса меня вели к Риджентс-парку. Мы гуляли по лужайкам, среди цветущих роз, и я чувствовала тепло его кожи. За летним театром он нежно коснулся моей шеи. Голодный спазм буквально прострелил меня насквозь. И я не просто хотела есть — я жаждала плоти и крови. Он провел пальцем вдоль выреза футболки — там, где она обходила ключицы, — и меня словно пронзило током, от шеи до коленей, включая и несколько прочих мест посередке. Возбуждение было таким, что я напрочь забыла о чувстве вины. Возбуждение было таким, что я позабыла крикнуть: «Подать сюда мои сиськи!» Знающий свое дело Трухарт мастерски подлез под застиранный серый лифчик, нащупал сосок и сжал пальцами. Не мягко, как Рори. А жестко.

— Я выкормила двоих детей… — сконфуженно пролопотала я.

Но закончить предложение мне не дали. Не успела я опомниться, как его губы уже были на моей груди: теплые, влажные, сводящие с ума. Он не сосал, как Рори; он прикусывал, легонько. Приятная дрожь прокатилась вдоль позвоночника и ушла в ноги. Он сдавил меня в объятиях, прижимая к своему телу. Я трепетала под натиском либидо. Ах, с каким удовольствием я уступила, когда его рука забралась мне под юбку и поползла вверх по бедру — медленно и плавно, как в гимнастике тай-чи. И вот она уже под резинкой белых хлопковых трусов, а потом — внутри, два пальца, по кругу.

— Я так хочу тебя.

И я вдруг поняла, почему половина замужних женщин заводят романы на стороне. Не потому, что им нужны умопомрачительные оргазмы. Хотя… да, да, да!!! Еще как нужны. Но в первую очередь женщине нужен мужчина, который желает ее. Пусть не так сильно, как желает победы в крикете своей стране, но все же…

А дрожь все нарастала. Невольно я начала извиваться, прижимаясь к Трухарту Джонсу. Еще чуть-чуть — и я окажусь на самом пике блаженства! Моя муфта больше не будет иссохшейся! В любую секунду я готова была закричать — громко, дико, по-звериному — и рухнуть на землю вспотевшей, задыхающейся кучей… Но стоило мне представить себе эту картину, как я резко отшатнулась от края пропасти, точно сентиментальная барышня из романов восемнадцатого века. Сладострастная пелена, кокон из дыхания и кожи, свитый Трухартом Джонсом, прорвался.

— Мне надо идти.

— Да, да, я хочу уложить тебя на землю и лизать тебя там.

Его жаркий голос переполнялся вожделением.

Я с силой сглотнула. Мое тело сдавалось без боя, да, да… но чувства возобладали над страстью. Я люблю своего мужа. Я принадлежу Рори. Каждая клеточка моего тела, моей души пропитана им. Он — мой мужчина.

— Эй, я думал, ты хочешь пойти до конца?

— О да, еще как хочу… Но только концы у нас разные, прямо противоположные. К сожалению. Прости, Трухарт. Прости, пожалуйста.

Поезд мчал по внутренней кольцевой к станции «Бейкер-стрит», а я думала о том, что произошло. Я чересчур легко отказалась от Рори. Как от вещи, что держат дома годами и выбрасывают за пару дней до того, как она вдруг срочно понадобится. Грань между похотью и безумием такая тонкая. И я вовремя остановилась, едва не стерев эту грань совсем.

Глава 6

Пока убийство не разлучит нас

Ночь благоухала теплым ароматом жимолости, поддерживая мой дух, когда я направлялась через кабинет мужа в его рабочую квартиру. Все мысли были лишь об одном — сказочном, мягком тепле его объятий. Я буквально сгорала от желания — желания почувствовать Рори рядом с собой. Это была моя навязчивая идея. Рори еще не вернулся с вызовов, так что я нагло вломилась в рабочую спальню, намереваясь дождаться его, но через пару часов отключилась: полностью одетая, ничком на кровати. Радуясь, что избежала безрассудного поступка, я позволила себе фривольные мысли. Дофантазировалась даже до того, что запросто могу принять Рори за грабителя — так давно я его не видела. Хотя преступница здесь — скорее я. Эмоциональный взлом с проникновением. Решено — я прокрадусь обратно в сердце мужа.

вернуться

41

От имени Румпельштильцхен, главного персонажа одноименной сказки братьев Гримм, горбатого карлика-волшебника, который помогает дочери мельника выполнить приказ короля — превратить солому в золото, — потребовав в уплату за услугу отдать ее первого ребенка.