Довольные курсанты разошлись уже около одиннадцати вечера, наговорив мне приятностей и выразив сожаление в том, что я не буду учиться с ними дальше. Я же, оставшись один, разделся, упал на принесенную обратно в комнату кровать и заставил себя ни о чем не думать – мысли о «предательстве» все никак не хотели уходить из головы…

По дороге в Ясенево Прохор рассказал, что Романовы решили проверить поправленных мной волкодавов по полной программе, а заключалось это в том, что в «военных игрищах» примут участие дворцовые, валькирии и часть подразделения «Тайга» под предводительством Лебедева и чутким надзором Кузьмина.

– Главным инспектором, если можно так выразиться, государь назначил твоего дядьку, великого князя Николая Николаевича, – делился со мной информацией воспитатель. – Все после того случая, когда мы с Николаем Николаевичем приехали в Ясенево.

– А о моей роли тебе ничего не говорили? – поинтересовался я.

– Никаких указаний не поступало, – хмыкнул он. – А после нашей совместной тренировки в воскресенье, Лёшка, боюсь, тебя будут отпускать только на показательные внутриродовые выступления. И то в узком семейном кругу.

– Это ещё почему? – нахмурился я.

– Сначала ты «Тайгу» вместе с Ванюшей и преданными военными разведчиками чуть не угробил. – Прохор продолжал улыбаться. – Потом собственного родителя вместе с нами, да ещё и под давлением Ванюши, в одну калитку вынес. Попробуй-ка, устрой что-нибудь подобное перед твоими любимыми волкодавами, они от расстройства чувств и понимания, что ты способен один полностью их подразделение заменить, рапорта об отставке дружно и подадут. И граф Орлов вместе с ними.

– Прохор, ты же шутишь?

– Какие уж тут шутки, – опять хмыкнул он. – Вон Михеев, когда тебя в баню унесли, опять рапортом грозился, кое-как болезного отговорили. Так что, Лёшка, веди себя прилично и лишний раз на людях не выпендривайся.

– Хорошо, не буду, – кивнул я.

– И ещё. – Улыбка сползла с лица воспитателя. – В какой-то момент, когда не дай бог случится какая-нибудь очередная херня наподобие захвата заложников, у тебя, Лёшка, с твоим-то обострённым чувством справедливости могут появиться вредные мыслишки, например: «Если бы я там был, точно бы предотвратил» или «Почему послали исправлять ситуацию не меня, а их, уж я бы точно справился» – и тому подобное. Так вот, сынка, запомни раз и навсегда, тебя на всех не хватит, везде успеть не сумеешь. Да, будут гибнуть люди, может быть, даже женщины и дети, будут заложники, как тогда в той школе и совсем недавно в женском общежитии твоего училища, но это часть нашей жизни, карма или судьба, как ты это ни назови, и, как бы ни старался, как бы ни разрывался, всего исправить не способен даже ты. А значит, и рефлексировать на эту тему не должен. Вернее, обязан об этом не думать и гнать подобные мыслишки из своей головы поганой метлой. Надеюсь, был услышан и понят.

– Прохор, я тебя услышал и понял, но, если честно, обещать ничего не могу. Особенно после моего вчерашнего прощания с курсантами.

И описал воспитателю вчерашний вечер и все мои противоречивые чувства. Прохор, что характерно, выслушал мой сбивчивый спич, не перебивая, а в конце протянул руку и обнял меня за плечи:

– Взрослеешь, Лешка, все больше становишься похож на нормального человека…

У административного здания на самой базе корпуса мы с воспитателем не задержались, оставили Орлова и Смолова встречать императора с сопровождающими лицами, и с ротмистром Пасеком отправились на полигон.

– Камень, это у тебя после тех учений Тайной канцелярии в училище так виски поседели? – как бы между делом поинтересовался заместитель командира подразделения.

– Ага, – кивнул я.

– Говорят, там и трупик образовался… после этой тревоги, – тем же тоном продолжил ротмистр. – Видать, серьезным дяденькой покойный при жизни был, раз даже у тебя седина проступила.

– Настолько серьезным, Пчёл, что я у Пафнутьева его череп попросил, решил, так сказать, начать коллекционировать головы своих личных врагов.

В отличие от Смолова, с которым у меня сложились натянутые отношения, Пасек был нормальным офицером без какой-либо подлянки в душе. Ротмистр чувствовал моё к нему благорасположение и беззастенчиво этим пользовался. А я позволял, мне было не жалко.

Он повернулся к моему воспитателю:

– Прохор Петрович, молодой человек ведь сейчас шутит?

– Да какие тут шутки могут быть? – хмыкнул тот. – Его императорское высочество серьезен, как никогда. Вот как черепушку торжественно к нам в особняк доставят, мы тебя, ротмистр, первого в гости и позовём.

– Отказ принимается? – Пасек натянуто улыбнулся.

– Не-а, – замотал головой я и решил сменить тему: – Как настроение в подразделении, волнуетесь перед высочайшим визитом?

– Конечно волнуемся, – кивнул он. – Все как на иголках. А ты разве не переживаешь? Сегодня, если можно так выразиться, будет продемонстрирован в первую очередь результат именно твоей работы.

– Я – нет. Потому что в результатах своей работы полностью уверен. Вы же меня не подведёте?

Пасик остановился, вытянулся, состроил максимально тупую морду профессионального служаки и выпалил:

– Никак нет, ваше императорское высочество!

– Вольно! – засмеялся я.

А за мной и Прохор, который не удержался от соответствующего комментария:

– Василь, если сегодня засветишься перед старшими Романовыми с такой рожей, считай, карьера сделана!

– Есть, засветиться, господин Белобородов!

На самом полигоне, помимо обособленно расположившегося подразделения «Волкодав», нас встретили начальник моей охраны ротмистр Михеев с большей частью своих подчиненных, а заодно Кузьмин и Лебедев с двумя колдунами из «Тайги».

Пока мы все друг с другом здоровались, я успел пихнуть Прохора в бок:

– Слушай, а для волкодавов не многовато будет?

– В самый раз, – усмехнулся воспитатель. – Государь желает составить полную картину перспектив, открывающихся после твоего правила. Считай, подчиненные Орлова попали прямиком в зону боевых действий, где их жалеть никто не собирается.

– Ясно… – протянул я, мысленно с ним соглашаясь.

От самих волкодавов я тоже получил кучу «комплиментов» на предмет моей седины, но без упоминания «учений Тайной канцелярии».

– Это меня госпожа штаб-ротмистр довела. – Я решил отшутиться и многозначительно покосился в сторону Вяземской.

– И чем же? – демонстративно «возмутилась» Вика. – Своей любовью и лаской?

– И ими тоже, – кивнул я и ретировался в сторону дворцовых. От греха…

Кузьмин от комментариев не отказался тоже, но по несколько другому поводу:

– Ну, царевич, с освобождением тебя!

– В смысле?

– Откинулся, в смысле, с казарменного положения. В твоем случае ещё и усугублённого бессрочным арестом и гауптвахтой.

– А, ты в этом смысле, – отмахнулся я. – Кстати, в училище были свои плюсы.

– Можешь не рассказывать, – ухмыльнулся он. – Как вспомню свою учёбу, так сразу на душе благостно становится. Если бы я тогда знал, какие это были светлые денёчки. – Колдун вздохнул. – Кабы молодость знала, а старость могла…

Во втором часу дня на полигон заявилась целая процессия: все старшее поколение Романовых, в том числе и моя царственная бабка, родитель с братом Николаем и цельных три генерала с подполковником: Нарышкин, Орлов, Михеев и Смолов. Отдельно двигались аж шесть валькирий, и у меня появились нездоровые подозрения.

После построения и приветственной речи императора великим князем Николаем Николаевичем был озвучен план предстоящих показательных выступлений, состоящий из четырех основных пунктов: захват противника, применяющего стихии, освобождение заложников, рукопашный бой и отражение атаки вражеских колдунов.

Когда на другую сторону полигона отправились отец, дядька Николай и Прохор, я тихонько поинтересовался у своего начальника охраны:

– Владимир Иванович, а почему вас с подчинёнными не заставили «оказывать сопротивление»?