— Невозможно, — согласился Грелль. — За исключением того, что его брат Чарльз, который был старше, но выглядел как он, тоже служил на «Комет Лайн». Теперь, если бы Чарльз согласился выдать себя за Гая Флориана — помните, пути отступления окутаны тайной, а оперативники появляются редко…

«Я не знал, что у него есть брат…

«У него больше нет. В июле 1945 года Чарльз отправился в один из своих одиночных заплывов в Атлантику и больше не вернулся. Через две недели его тело выбросило на берег».

— Понятно… — Буассо потянул трубку. «В те дни многие люди умирали молодыми; многие из них связаны с Леопардом. Сегодня поздно вечером я получил сообщение из Лиона о людях, похоронивших его, и о гробовщике…

— Что мне напомнило, — вмешался Грелль. — Завтра мы летим в Лион. Есть только один способ устранить противоречие между человеком, которого, по словам Гастона Мартина, он видел, и зарегистрированной смертью Леопарда — вскрыть его могилу. Я сам разговаривал с Харди по телефону, и он спешит с ордером на эксгумацию. А как насчет людей, похоронивших «Леопарда»?

«Все мертвы. Расстреляны во вражеской засаде через четыре дня после захоронения, тела изрешечены пулями Маузера.

«В 1944 году было много маузеров в самых разных руках», — заметил Грелль. — А священник?

— Священника не было — Леопард был атеистом… — Конечно. А гробовщик?

«Выстрел в голову на следующее утро после похорон. Кто-то, личность которого неизвестна, ворвался в его дом. И еще одна любопытная вещь, — продолжал Буассо. «Молодой скульптор-коммунист, работавший с группой Сопротивления, хотел сделать что-нибудь, чтобы почтить память своего любимого лидера. Поэтому он изваял статую, которую шесть месяцев спустя поставили над могилой. Я так понимаю, он все еще там, глубоко в лесу. Это статуя леопарда, каменного леопарда».

16 декабря советские коммандос пересекли чешскую границу с Австрией. Они подошли к малоизвестному пограничному посту в Гмунде в провинции Нидер-Остеррайх, где чешские диспетчерские вышки возвышаются над пейзажем, как виселица. Приехав незадолго до девяти утра, они предъявили для досмотра свои французские паспорта.

Сонный австрийский чиновник — он не спал всю ночь и скоро должен был уйти с дежурства — уже склонился в их пользу. Несколькими минутами ранее он видел, как его чешские коллеги устроили тщательный осмотр трем туристам. Потрепанный старый «пежо» обыскали, пока трое мужчин стояли на дороге. Их документы были тщательно изучены. Любой, кто не был другом чехов, должен был иметь право на въезд в Австрию. Он никак не мог знать, что сам Ванек ранее звонил на чешскую пограничную заставу, чтобы устроить этот фарс; не мог он знать и того, что их прибытие было приурочено к моменту перед его уходом с дежурства. Усталый чиновник вряд ли будет с большим интересом проверять новоприбывших.

«Наши документы надежны, — объяснил Ванек своим двум товарищам, — но чтобы преуспеть в этой жизни, нужно поставить все кости в свою пользу…

Австрийский чиновник проштамповал французские документы, пограничный столб был поднят, «пежо» с Ванеком за рулем въехал через границу на узкие улочки маленького австрийского городка. Если сонный чиновник вообще думал о них, стряхивая снег со своих ботинок, он, должно быть, решил, что это французские туристы, возвращающиеся с зимних спортивных каникул. Вывод был сделан легко: Ванек и Бруннер, сидевшие впереди, а Лански сзади, были одеты во французские лыжные костюмы.

— Первое препятствие перепрыгнуло, — весело сказал Ванек.

Бруннер хмыкнул. «Впереди у нас еще много…»

Ванек два часа ехал на скорости по пустынной открытой дороге, ведущей в Вену, где на равнине навеки раскинулись поля; где единственное движение, которое вы встретите, — это случайный фермерский фургон, запряженный волами. Над головой было пасмурно и серо; с обеих сторон поля были занесены снегом; впереди шоссе представляло собой белоснежный переулок, и машина Ванека первой оставила на снегу следы от колес. За небольшим городком Хорн он остановился в пустынной сельской местности. Выйдя из машины, Ванек сжег французские документы, проштампованные паспортным инспектором, а затем с помощью лопаты, которую ему протянул Бруннер, закопал остатки, аккуратно пересыпав снегом неглубокую яму. Вернувшись в «пежо», он раздал пачки французских бумаг, которые были дубликатами тех, которые он только что сжег; дубликаты, за исключением того факта, что на них не было штампа, связывающего их с Чехословакией.

Приехав в Вену в полдень, он припарковал «пежо» на Оперной площади; позже его забрал младший чиновник из посольства Чехии. Когда они пересекли границу в Гмунде, их автомобильный регистрационный номер был автоматически записан, так что теперь они разорвали эту вторую связь со страной происхождения. Во главе с Ванеком, взвалившим на плечи лыжи, трое мужчин вошли в главный вход отеля «Захер» и свернули в дверь справа, ведущую в чайную. Следующие полчаса они провели в неторопливой манере, попивая кофе и поедая пирожные, а Ванек, болтая по-французски, наблюдал за каждым, кто следовал за ними в чайную.

Ровно в 12:30 трое мужчин вышли из чайной через дверь, ведущую в переулок, все еще неся лыжи. Ожидавший их «мерседес» был припаркован возле отеля «Астория», и регистрационный номер подтвердил Ванеку, что это их автомобиль. Ключ был в замке зажигания, а рядом находившийся рядом чешский чиновник, наблюдавший за машиной, сложил газету и ушел; когда он подобрал «пежо», ожидавший на Оперной площади, его работа была сделана.

С Ванеком снова за рулем они поехали на Западный вокзал, конечную станцию, откуда отправляются поезда из Вены в Западную Европу. Бруннер с помощью Ванека точно разработал расписание. Прибытие на Westbahnhof до 13:00 дало им хорошее время, чтобы пообедать в ресторане станции, прежде чем они сели на экспресс, который должен был отправиться в 14:00. Поезд отходил от станции, когда словак забрался в «Мерседес», припаркованный у Западного вокзала, и уехал.

Коммандос, все связи с Чехословакией фактически разорваны, направлялся в Германию.

Незадолго до полудня в немецком городе Майнце — в четырехстах милях к востоку советские коммандос уже прибыли в Вену — когда Алан Леннокс снова встретил Питера Ланца из БНД в первоклассном ресторане вокзала. Англичанин, который сидел за столом уже несколько минут, кивнул, когда Ланц сел на стул и бросил на стул между ними номер журнала «Шпигель». Ланц взял меню. — Бумаги внутри, — пробормотал он. — Извините, что мы так чертовски долго с ними возились. Но они хороши… — Он заказал кофе у официанта.

Ланц не мог сообщить англичанину истинную причину задержки, что он только что вернулся из Дворца Шаумбург в Бонне, где канцлер Хаузер дал добро. «Выступление Флориана прошлой ночью в Лилле встревожило меня, — объяснял канцлер Ланцу. «Если он будет продолжать создавать эту атмосферу брожения, он может оставить позади себя в Париже ситуацию, созревшую для государственного переворота, пока он находится в Москве. Мы должны выяснить, работает ли в Париже высокопоставленный коммунист, и быстро…

«Под этой салфеткой у твоей руки, — тихо сказал Леннокс, — ты найдешь мой британский паспорт. Подержи его для меня, пока я не вернусь. Было бы не очень умно, если бы они нашли это при мне, когда я был во Франции…

Ланц положил сложенную салфетку себе на колени, помедлил, пока официант подавал кофе, а затем сунул документ в карман. — Я полагаю, вы поедете во Францию? — спросил он. — Это даст вам полную мобильность.

«Возможно. Я хочу уйти минут через двадцать. Есть что-нибудь еще, что мне нужно знать?

— Боюсь, что есть. Ланц перегнулся через стол, улыбаясь, как будто говорил что-то незначительное. — Мы только что узнали, что из Парижа поступило какое-то предупреждение. Мы понятия не имеем, почему. Но на всех пунктах пересечения французской границы усилено наблюдение».

«Спасибо, я буду осторожен». Леннокс не упомянул, что уже знал это. Дело не в том, что он не доверял шефу БНД, но когда он работал в одиночку, он старался не сообщать никому, что он делает дальше.