Меня назначили начальником бригадной (на два полка) школы по подготовке младших командиров. 21 июня вечером я получил распоряжение начальника штаба дивизии: разгрузить прибывший на станцию эшелон с автомашинами и мотоциклами.

В 3 часа 22 июня курсанты приступили к разгрузке эшелона, а в 04.00 налетели немецкие самолеты и начали бомбить станцию. Так для меня и моих курсантов началась война.

В составе 20-го механизированного корпуса генерал-майора Никитина дивизия вышла на рубеж обороны по бывшей границе с Польшей в районе Барановичи.

Немцы бомбили почти непрерывно. Часто фашистские самолеты на бреющем поливали нас свинцом из пулеметов. Десантные части противника действовали в нашем тылу.

Трудно было в таких условиях отражать атаки. Гражданское население вклинивалось в наши боевые порядки. Но дивизия, как и корпус в целом, мужественно отбивала удары врага. Примечательно, что сбить нас немцы с занимаемых позиций не смогли. Вплоть до 28 июня, пока не стало ясно, что корпус уже в глубоком вражеском тылу, и было принято решение об отходе.

Тяжелые первые дни войны никогда не изгладятся в моей памяти. Вот один эпизод. 24 июня, раннее утро. Мы с комиссаром школы Яковом Васильевичем Пшеничниковым обходим передовые позиции курсантов. Идем по высокой ржи, которая так высока, что почти в наш рост. Тихо. И вдруг в этой тишине не то стон, не то писк...

— Подожди здесь, я сейчас узнаю, — говорит Пшеничников и скрывается во ржи.

И вскоре зовет меня:

— Товарищ капитан, иди сюда, здесь такое...

Я бросился на его голос. И увидел действительно «такое», что занялось сердце.

Во ржи лежала убитая молодая женщина, рядом с ней — два детских трупа: девочка- лет шести и мальчик лет двенадцати. А еще один малыш не старше двух лет, весь перепачканный кровью, дергал мертвую мать за кофточку и не плакал, для этого у него уже не было сил, а тихо так попискивал. Глазки его оплыли от комариных укусов, и он почти не поднимал их.

Пшеничников наклонился над трупами.

— Их, видимо, еще вчера пулеметной очередью с самолета срезали, — заключил он.

— Ох ты, горемычный! — вырвалось у меня. — Всю ночь возле мертвой мамки.

Я взял малыша на руки. Он обхватил меня за шею и не отпускал, пока мы не принесли его в свою санчасть и не сдали врачам.

Что с ним стало потом, я не знаю. Потому что скоро сам попал в беду.

Нашей школе были приданы артиллерийский дивизион и танковый батальон. Мы прикрывали отход основных сил и попали в окружение. Отбивались, пока были снаряды, гранаты, патроны. Но наступил момент, когда они кончились. Что делать?

Ужаснее положения для солдата нельзя придумать. Можно биться с врагами, не имея хлеба, не имея воды. А когда нет боеприпасов?

Но мы ведь не просто солдаты. Мы — советские солдаты!

И мы пошли в штыковую.

Обычно немцы не выдерживали наших штыковых ударов и отступали. Но сейчас они, догадываясь, что у нас нет даже патронов, с автоматами наперевес нагло шли на нас.

Когда до сближения двух лавин осталось совсем немного, я выбрал для себя цель — офицера, шедшего в строю. Намеревался нанести ему удар прикладом автомата. Но сойтись в рукопашную не пришлось: враг раньше открыл огонь.

Я получил пулевое ранение в живот и левую ногу. Ранение было тяжелым, и я остался на поле боя. Случилось это 5 июля, на тринадцатый день войны.

На другой день утром белорусские крестьяне убирали с поля боя трупы и наткнулись на нескольких раненых. Среди них был и я.

Нас погрузили на подводы и после долгого и тяжелого пути по лесам спрятали на сеновале во дворе лесника Тимофея Никифоровича Демидовича. У него была большая семья: жена Лукерья Родионовна и 8 дочерей. Все знали, что за укрывательство советских командиров, комиссаров, коммунистов немцы расстреливают людей. Рискуя жизнью, семья Демидовича делала все, чтобы раненых вернуть к жизни. Благодаря заботам этой семьи более двадцати офицеров были возвращены в строй и продолжали борьбу с фашистами.

Михаил Данилович Воробьев дарит именные часы Демидович Екатерине Тимофеевне. Фото автора

На сеновале нас было семеро офицеров. Четверо русских, один украинец, один татарин и один мордвин.

А через два дня в доме Демидовича разместился штаб немецкой дивизии. Семья наших спасителей и лечившая нас врач (была из Бобруйска) лишились возможности посещать нас. Тимофей Никифорович пошел на хитрость. Он попросил детей устраивать во дворе игру в горелки, а прятаться на сеновал. Часовые на игру детей не обращали внимания, и благодаря ребятам мы стали получать, продукты.

Особенно рискованно действовали Таня Демидович и ее подруга Лида Бабич, им в ту пору было лет по тринадцать-четырнадцать, и брат Лиды — Гриша. Они снабжали нас не только едой, медикаментами а еще свежей информацией. К тому же доставали оружие.

Можно было только восхищаться мужеством старших дочерей Демидовича Кати и Нины, которые без устали стирали и сушили кровавые бинты и тряпки, ежеминутно ожидая, что немцы застанут их за такой работой.

Так продолжалось более двух недель. За это время лишенные нормального медицинского ухода двое наших офицеров умерли. Их трупы лежали вместе с нами. А когда немцы выехали из дома, хозяин и его семья перенесли нас в лес, где, как они узнали, нашим армейским врачам удалось вырыть землянку и устроить временный лазарет. Здесь мы получили необходимую помощь.

Почти два месяца функционировал этот наш госпиталь, пока мы не набрались сил настолько, чтобы начать выход к своим. И мы вышли, громили потом врага на разных фронтах от Балтийского до Черного моря. И всегда добрым словом вспоминали своих спасителей — белорусских колхозников.

Недавно с большим трудом мне удалось разыскать семью Демидовича. Вскоре добрая белорусская семья радушно встречала нас. Вместе со мной поклониться и сказать «спасибо» моим спасителям ехали: моя жена Нина Андреевна, тоже участница Великой Отечественной войны — санинструктор, прошедшая вместе со мной в одной части путь от стен Москвы до Сталинграда и Берлина, сын Вячеслав — капитан Советской Армии и его супруга Тамара.

Радость встречи омрачилась отсутствием главы семейства. Осенью 1941 года, после нашего ухода, он был схвачен и зверски замучен фашистами. Перед смертью фашисты раздели его и долго били палкой на глазах всей семьи (младшим из дочерей было по 5—3 года), требуя, чтобы он отдал документы и оружие раненых, закопанное в лесу.

Так погиб патриот Родины, ценою жизни спасший советских воинов. Жена его, Лукерья Родионовна, умерла в тяжелое послевоенное время. Дочери Тимофея Никифоровича проживают в Кировском районе Могилевской области. С ними я и имел счастье встретиться.

Большую помощь в розыске сестер оказал нам Кировский райком КПБ и заслуженный учитель Михаил Михайлович Ярчак. Мы были очень тронуты теплым приемом, сказанным нам в Белоруссии.

Встречались со школьниками, с колхозниками, с ветеранами войны и бывшими партизанами. Были приняты секретарем райкома партии.

Во время бесед мы вновь и вновь возвращались к именам тех, кто заплатил самую дорогую цену за победу над фашизмом — жизнь.

Это лесник Демидович. Это его друг и помощник — Демешко Борис. Это Бабич Григорий — комсомолец, активист. Это его сестра Бабич Лида, которую затравили собаками фашисты. Лишь чудом удалось избежать смерти Демидович Тане и ее сестрам. Да и не осталось никого в Малиновке, не тронутых войной, как и не осталось самого села.

В мемориальном комплексе «Хатынь» есть земля из села Малиновки, жители которой до конца остались верными своей социалистической Родине, своему патриотическому долгу.

Реглан вкусно пах кожей. Сочно поскрипывала портупея. В темно-синей густоте гимнастерки парили серебристыми птицами эмблемы. Они гордо вещали миру: этот человек не простой, этот человек — пилот. Не нынешний летчик (слово-то бесцветное, куцее), а именно пилот!..