— Быть не может, чтобы каждый год так высоко вода подымалась, — рассуждал у костра Шестаков.

Измученные, изъеденные мошкой, матросы расселись с мутовками на песке, на ветерке.

— Нынче, видно, снега большие были…

— Здесь всегда большие снега, — ответил Позь.

Рыба, лес, меха занимали матросов, но ничто не будило в них такого жадного любопытства, как земля.

«Люди еще хлынут сюда, — думал капитан. — Тут будет у нас вольное крестьянство».

На реке появились две берестяные лодки, а за ними бат — лодка, долбленная из дерева.

Течение быстро принесло их. Ехавшие оторопели, увидя незнакомую одежду матросов и необыкновенную шлюпку.

Позь, поспешно поднявшись, подошел к ним.

— Это лоча, — сказал он.

— Лоча? — Приезжие испуганно переглянулись.

— Это хорошие лоча! Это капитан от Иски, — подошел Чедано.

Видя, что тут Чедано, приехавшие вышли на берег.

Худой рябой круглолицый амгунец пощупал сукно на мундире капитана, потом заглянул ему в глаза, потрогал пуговицы, ремень, глянул на оружие. Невельской позволял осматривать себя так, словно бы был на примерке у портного. Он уже не в первый раз замечал, что здешние люди прежде всего обращают внимание на одежду — из какого материала она сделана, на украшения и на пуговицы — прямо как мещане в Питере!

Эти люди не похожи па гиляков — они меньше ростом, волосы у многих русые. Он знал, что на Амгуни обитает народ, называемый негидальцами.

— К нам пойдешь? — спросил маленький амгунец с серебрянными браслетами на жилистых, жестких руках.

— Пока не поеду. А далеко ли?

— Три ночи спать. Только. Совсем близко…

Позь объяснил, зачем тут капитан.

Невельской велел показать гостям товары.

— Если ищешь хороший лес, у нас много хорошего леса.

Невельской расспросил, растет ли дуб на Амгуни, много ли кедра.

Негидальцы достали меха, которые они везли в одно из амурских селений. Туда, по их словам, должны приехать купцы.

Тут же началась меновая. Потом гостей накормили.

Они стали поразговорчивей и признались, что поначалу очень испугались, узнав, что пришли русские. Оказалось, что из-за хребтов приходят якутские купцы, обижают их и внушают страх к русским.

Невельской выслушал жалобы и сказал, что хотя он не знает якутских купцов, которые сюда ходят, но зато знает большого русского начальника, главного во всей Якутской области и во всех других близких отсюда областях. Расскажет ему обо всем, а тот запретит купцам из Якутска сюда ходить обманывать и обижать тут людей. Он сказал, что торговцы из Якутска ходят сюда тайно, без позволения царя, а им делать этого не велено, что их надо гнать отсюда, а что для торговли русским товаром открыта теперь постоянная лавка на Иски, где будет все, что надо, и по дешевой цене. Летом на лодке, а зимой на собаках будет приезжать из Иски на Амгунь человек и торговать, и цены будут не такие, как у купцов.

— Меня затем сюда и послали, — сказал он, чтобы я увидел, как тут живут люди, и в чем у них нужда, и кто их обижает. Русский царь велел мне сказать, что берет эти земли себе, и велел за всех заступаться и всем помогать.

Амгунцы жаловались на купца Новогородова.

— Он сильный, у него работники есть, он не один ходит. Мы все в долгу у него, и он делает тут все, что захочет. Как нам быть?

Невельской ответил, что запишет все жалобы на Новогородова и тому придется отвечать за свои поступки. Негидальцы обещали за это подарки, но капитан ответил, что сначала надо все сделать, а пока не за что принимать подарки.

Невельской велел одарить гостей. Им дали по ножу и по топору.

Чедано сказал амгунцам, что капитан ездит и смотрит: места, где жили русские.

— Такие места у нас есть на Амгуни, — ответил маленький негидалец, — там теперь остались ямы и камни.

«В здешних краях, видно, никогда не придется путешествовать в одиночестве», — подумал капитан, спускаясь вниз по течению в сопровождении нескольких лодок.

На устье Амгуни семейство Чедано уже ждало гостей. Был приготовлен ужин из мяса молодого лося.

Весь вечер Невельской расспрашивал гиляков и негидальцев про направление рек и хребтов и про пути к закрытым гаваням на берегу моря.

Старик Чедано повесил голову.

— Что ты такой печальный? — спросил его капитан.

— Сюда, наверно, идут маньчжуры, — сказал он таинственно. — Они говорили. Нынче их много придет! Страшно, когда они приходят…

Негидальцы признались, что они ехали на Амур торговать с маньчжурами, но теперь не будут и что они очень рады, что встретили русских и выменяли у них все, что нужно, и завтра поедут обратно и всем расскажут новости про Новогородова. Узнает вся Амгунь, что ему запрещено сюда ходить.

Поздно вечером вернулся Чумбока, не ездивший на Амгунь и задержавшийся в соседней деревне, где он тоже слыхал, что маньчжуры нынче хотят прийти с большой силой собирать дань и выгнать русских.

Гиляки и негидальцы на ночь удалились в свои балаганы. Чедано с семьей улегся в своем шалаше.

Капитан сделал записи и задул свечу. Костер угас. Вокруг была кромешная тьма и тишина. Время от времени плескалась невидимая волна.

«Что в этой тьме — бог весть, — подумал капитан, забираясь под полог, расставленный на песке рядом с палаткой. — Если слушать гиляков, так тут могут быть всякие неприятности. Но их-то мне и подай!» — подумал капитан, засыпая.

Ночью Чедано выскочил из балагана и стал что-то кричать.

— Что там такое? — спросил капитан, просыпаясь.

— Гилякам что-то почудилось, вашескородие! — спокойно ответил часовой.

Это был Шестаков. Голос его ночью строже.

Чедано ходил по берегу, бормоча. Из-под соседнего полога Позь стал говорить с ним по-гиляцки. Вскоре старик ушел и все стихло. Остаток ночи прошел спокойно.

Утром, когда матросы сели завтракать, пришел Чедано и сказал, что собрался в дорогу. Может ехать. Вскоре палатка и все вещи были уложены. Семья Чедано оставалась в шалаше. Негидальцы простились с капитаном и отправились к себе на Амгунь, их лодка под парусом быстро пошла от берега.

— Геннадий Иванович, — говорил Шестаков, обращаясь к капитану, — гиляки нам вчера толковали, что есть места, где земля рыхлена… Когда-то пахали…

— Сказывают, там уж березы в два обхвата выросли, — заметил Алеха. — Афонька говорит, наверху виноград растет!

— Вот дуб! — подымая багор и задерживая подходившую к борту лесину, заметил Конев. — Видать по наноснику, что дуба где-то тут много. И по наноснику же видно, что и земля вверху хорошая. Вон в дупле какой чернозем. Откуда-то его несет…

— Гиляки-то, вот народ, Геннадий Иванович! — подхватил Алеха.

С тех пор как вышли из Кронштадта, парень вырос, возмужал, стал настоящим матросом.

— Вот и гиляки сказывают, и Афонька говорит, что наверху тепло и такие деревья растут, что он по-русски названия не знает, — сказал Козлов.

Теперь матросы приглядывались ко всему. Там где-то, далеко-далеко и в то же время не очень-то далеко, — на дубе еще листья не завяли, пока несло его, — была дивная, богатая, вольная страна, где на черной, паханной когда-то земле выросли березы в два обхвата, — значит, никто нынче не жил; где было тепло, рос виноград. Никто из них еще не видел этой страны, но уж про нее наслышались и она угадывалась по многим несущимся оттуда предметам по реке, и от этого представлялась еще более прекрасной.

— Вон видать Тыр! — сказал Позь, показывая на большую деревню на противоположном берегу. — За ней скалы, река делает поворот.

Чедано сидел на носу лодки и все время всматривался в даль.