— Да, но вряд ли ты захочешь его услышать.

— Испытай меня.

— Есть еще одно объяснение, кажущееся мне разумным. — Джо потер шею и сказал: — Нам пришлось притворяться влюбленными. Страсти накалились, накалились весьма быстро, и мы оказались захлестнутыми этими страстями. Четкая картина исчезла, и мы начали верить в свои чувства. А это завело нас слишком далеко.

— Возможно, ты и находишься в замешательстве, но я — нет. — Она отрицательно покачала головой. — Ты мой «янь».

— Прости, не понял?

— Ты мой «янь».

Джо попятился.

— Твой что?

— Вторая половина моей души. И не говори мне, что не чувствуешь связи между нами. Ты должен ее чувствовать.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Я не верю во всю эту ерунду о воссоединении душ и аурах. — Он уже стоял на дорожке. — Через несколько дней ты будешь очень рада, что я исчез из твоей жизни. — Джо сделал глубокий вдох и медленно выдохнул воздух. — Береги себя, Габриелла Бридлав, — произнес он и повернулся к ней спиной.

Она открыла было рот, чтобы окликнуть его, но в последнюю секунду остатки гордости и самоуважения заставили Габриеллу войти в дом и закрыть дверь, чтобы не видеть широких плеч мужчины, удаляющегося от нее и навсегда исчезающего из ее жизни.

Первое рыдание вырвалось из груди Габриеллы. Этого не должно было произойти. Раз она нашла вторую половину своей души, Джо тоже должен был узнать в ней часть своей души. Но этого не случилось, а Габриелла не могла и предположить, что избранник ее сердца не ответит ей любовью. Она не могла и предположить, какую боль это открытие принесет ей.

Габриелла привалилась к двери спиной. Она ошиблась. Незнание того, что Джо не любит ее, оказалось лучше знания.

И что же ей теперь делать? Все смешалось в ее жизни — она превратилась в сплошной хаос. Бизнесу ее пришел конец, ее деловой партнер в тюрьме, а избранник ее сердца не понял, что таковым является. Как ей жить, если она чувствует, что внутренне мертва? Как она сможет жить в одном городе с Джо и знать, что он где-то рядом и не хочет ее?

Габриелла ошиблась и еще кое в чем: неопределенность вовсе не худшее в жизни.

Зазвонил телефон, и она сняла трубку после четвертого звонка.

— Алло… — донесся до нее откуда-то издалека собственный голос.

Последовала пауза, прежде чем Габриелла услышала вопрос матери:

— Что произошло после нашего последнего телефонного разговора?

— Ты — экстрасенс, вот ты мне и скажи. — Голос Габриеллы дрогнул, и она зарыдала. — Когда ты заявила мне, что у меня по… появится страстный че… черноволосый любовник, почему ты не сказала м-мне, что он разобьет мое сердце?

— Я еду, чтобы забрать тебя, — решительно объявила Клэр. — Собери кое-какие вещи, и я отвезу тебя к Фрэнклину. Ему не повредит твое общество.

Габриелле было двадцать восемь лет, но возможность навестить деда еще никогда не доставляла ей столько радости.

Габриелла опустилась на колени рядом со старым кожаным креслом и начала втирать подогретое имбирное масло в больные руки деда. Костяшки рук Фрэнклина Бридлава воспалились, пальцы распухли от артрита. Легкий ежедневный массаж вроде бы приносил ему облегчение.

— Ну как, дедушка? — спросила Габриелла, вглядываясь в его морщинистое лицо, на котором выделялись густые седые брови, нависающие над тусклыми зелеными глазами.

Фрэнклин медленно пошевелил пальцами.

— Лучше, — произнес он и погладил Габриеллу по голове так, словно она была трехлетним ребенком. — Ты милая девочка.

Его рука соскользнула с плеча внучки на подлокотник кресла, а глаза закрылись. Со стариком это стало происходить все чаще и чаще. Прошлым вечером, например, он уснул за обедом с поднесенной ко рту вилкой. Фрэнклину исполнилось семьдесят девять, и сонливость настолько одолевала его, что носил он уже только пижамы. Каждое утро он надевал чистую пару и направлялся в свой кабинет.

Сколько Габриелла себя помнила, ее дед работал в своем кабинете до полудня, а затем возобновлял работу вечером. Чем занимался дед, Габриелла до последнего времени не знала. Когда была ребенком, она считала, что ее дед предприниматель. Но теперь, поселившись в его доме, Габриелла слышала несколько телефонных разговоров деда с людьми, желающими поставить кто пятьсот, кто две тысячи долларов на фаворитов, участвующих в скачках. Ее дед занимался букмекерством.

Фрэнклин заменил Габриелле отца. Он всегда был краток и категоричен, и его мало кто заботил, будь то взрослые, дети или домашние животные. Но, если Фрэнклин питал к кому-то расположение, он был готов достать луну с неба, чтобы сделать этого человека счастливым.

Габриелла встала и вышла из комнаты, где всегда пахло старыми книгами, кожей и трубочным табаком — с детства знакомые и приятные запахи, которые помогли ей постепенно восстановить равновесие разума, тела и духа. С той ночи, когда мать и тетушка Йоланда привезли Габриеллу в дом ее деда, миновал месяц. События, предшествующие этому, казались далекими, и тем не менее Габриелла помнила их так отчетливо, словно все произошло только вчера.

Она помнила цвет майки Джо и отсутствующее выражение его лица. Она помнила аромат роз на своем заднем дворе, и порывы прохладного ветра на своих мокрых от слез щеках во время поездки в стареньком автомобиле матери. Она помнила мягкую шерсть Бизер под своими пальцами, ласковое урчание кошки, голос матери, убеждавшей ее, что душевная рана заживет и жизнь ее со временем наладится.

Габриелла вошла в комнату отдыха, превращенную ею в мастерскую. Коробки и ящики с эфирными маслами, а также препараты для ароматерапии стояли штабелями у стен, преграждая доступ лучам утреннего сентябрьского солнца. Габриелла старалась быть постоянно чем-то занятой, чтобы не думать и постараться хотя бы на время забыть, что сердце ее разбито.

Со времени приезда в дом деда она всего раз ездила в Бойсе — подписать бумаги, предлагающие на продажу магазин. Габриелла зашла к Фрэнсис, договорилась о стрижке травы на лужайке перед домом. Еще она забрала всю пришедшую на ее имя почту, вытерла с мебели пыль и проверила сообщения на автоответчике.

От человека, которого Габриелла больше всего хотела услышать, не было ни слова. Один раз ей показалось, что она слышит свист попугая, но больше на пленке ничего не было, и Габриелла решила, что звонил какой-нибудь телефонный хулиган.

Она не получала от Джо никаких известий и не видела его с той ночи, когда он стоял на пороге ее дома и говорил ей, что она спутала секс с любовью. С той ночи, когда Габриелла призналась ему в любви, а он сбежал от нее, как от прокаженной. Сердечная боль напоминала о себе каждое утро, когда Габриелла просыпалась, и ночью, когда засыпала. Джо приходил к ней в снах, но наутро она ощущала пустоту и одиночество и больше не испытывала потребности писать его портреты. Габриелла не брала в руки кисть с того дня, когда Джо ворвался в ее дом в поисках картины Моне, принадлежащей Хилларду.

Габриелла направилась к рабочему столу, где стояли флаконы с эфирными маслами. Жалюзи на окнах были опущены и не позволяли проникать внутрь губительным для масел солнечным лучам, но Габриелле не требовалось смотреть, чтобы найти среди остальных флакончик с сандаловым маслом. Она сняла крышку и поднесла склянку к носу. И тут же перед ее мысленным взором возник Джо. Его лицо, его горящие жадные глаза, смотрящие на нее из-под опущенных век, его влажные от поцелуя губы.

Как и вчера, и позавчера, горечь переполняла Габриеллу до тех пор, пока она не закрыла флакон и не поставила его обратно на стол. Нет, Габриелла пока не превозмогла свою боль. Пока. До сих пор ей больно, но, возможно, завтра ей станет лучше. Может быть, завтра она ничего не почувствует. Возможно, завтра она окажется готовой вернуться к себе домой и найдет в себе силы продолжать жить своей жизнью.

— Я принесла тебе почту, — заходя в мастерскую, сказала Клэр.

На одной ее руке, согнутой в локте, висела корзина со свежесрезанными травами и цветами, в другой Клэр держала большой конверт из плотной бумаги.