Мне давно казалось, что этим самым этнографам жители дремучих мест бессовестно и беззастенчиво врут. Ну а как еще? Приезжает такой лощеный ученый с полным кузовов всякой еды и выпивки и начинает наседать на аборигенов. Расскажи, мол, ваши древние сказания и легенды, а я тебе за это бутылочку водочки и баночку консервов. А у них сказка на все село вообще одна. И ту рассказал геолог, который в прошлом году исследовал окрестные речки на предмет золота. Но водочки-то хочется... Вот и рассказывает седой абориген с видом важным и величественным какой-нибудь бред сивой кобылы. От балды плетет, потому что бутылочка ему прямо-таки подмигивает.

Ну а потом все просто. Идет этот фантазер по деревне с трофеем, на него дружбаны наседают. Где взял, мол? А тот им шепотом рассказывает, что ежели вот тому хрену белобрысому в очках рассказать какую-нибудь бабуйню про летающих лошадей с волшебным навозом, то он тут же проставляется. Так и появились сборники бредовых сказок и легенд, все из которых никто и никогда не рассказывал детям на ночь.

Насел на Синильгу осторожненько. Мемуары доктора показал, где он про ночные травы рассуждает. И спросил. Разговор получился скомканным, но главное я все-таки выяснил. Эту дрянь нельзя жечь в огне. И в землю закапывать — не очень идея. Нужно в реку отпускать. Потому что магия ночных трав и магия воды очень близки по своей сути.

Заодно узнал, что сумеречные твари и ночные травы связаны напрямую. Впрочем, я и раньше что-то такое подозревал.

Кажется, кроме меня на этот месяц затаились вообще все. В Уржатке вроде как Батька помер, должен был начаться какой-никакой передел сфер влияния среди нищих, карманников и прочей криминальной шушеры. Но было тихо. Трупы из трущоб вывозили, конечно, но не больше, чем обычно.

Сумеречная тварь тоже как будто затаилась. Или той вонючей компашке удалось загнать ее обратно в то небытие, откуда они ее достали, или она наелась досыта и лежит теперь переваривает. Егорьевские в Томске по мою душу не показывались. Или чтили традиции, или до них пока не дошла информация, что поручения я не выполнил, благополучно вытряхнув содержимое четырех пакетов в Томь. Или просто не торопились и ждали подходящего случая.

Пару раз за месяц угодил в лазарет. Один раз свалился с веревочного моста, второй обжегся об свое же заклинание. Случается.

Общался с Корчиным, назло другим мародерам. Мне в мызе пытались сделать внушение, что я, мол, нарушаю сложившиеся традиции и все такое. Спорить мне было лень, так что на следующий же день я узнал, в какой комнате живет Корчин, вызвал его гулять, и мы полдня бродили по территории университета, обсуждая разные глупости и потягивая пивко. И никто мне ничего не сделал, разумеется.

Побухтели и перестали.

Феодору я старался обходить стороной. Зато за ней по пятам бегал Йован. Настолько достал, что однажды она ему врезала довольно здорово. Откачивали в лазарете пару дней.

Матонина было не слышно, я даже, грешным делом, надеялся, что он со своими друзьями-прихлебателями погрузился в дирижабль Брюквера и откочевал обратно в свой Новониколаевск. Но никакие слухи это не подтверждали. Вроде бы, где-то он здесь все еще отирался, внутри городских стен.

А вот Стас Демидов уехал, но обещал, что ненадолго, зимовать он собирается в Томске, просто надо текущими делами позаниматься — торговля, контракты, поставки...

В общем, все было хорошо настолько, что в один прекрасный день я поймал себя на том, что уже второй час надраиваю фары шишиги и смотрю на часы. Как раз в этот момент истекал месяц моей клятвы. Время, за которое день стал короче и холоднее, по ночам траву и ветки окутывала серебристая бахрома инея, а листья вместо зеленого окрасились в более веселенькие цвета.

— Мужики сказали, что левым берегом Томи лучше не ехать, — сказал Гиена, устраиваясь на пассажирском месте. — Да, на картах там обозначена хорошая дорога, и она, вроде как, и правда неплохая, но там пара мостов давно взорвано и вообще...

— И как мужики твои рекомендуют ехать? — спросил я, подъезжая к воротам. Спать хотелось неимоверно. Было еще настолько раннее утро, что темно. Но лучше уже так, чем выехать в обед, потом застрять непонятно где на ночь. Я изо всех сил надеялся, что нам удастся сгонять туда-обратно одним днем. Ну да, я мечтатель. Ехать вроде недалеко, километров сто двадцать, но местные дороги — штука совершенно непредсказуемая. Вот и сейчас Гиена мне тыкает пальцем в карту и объясняет, что вместо того, чтобы мчать с ветерком по накатанному тракту, придется опять пробираться какими-то огородами.

— Сначала через Вершинино проедем, — вдохновенно вещал Гиена. — Потом берег заболочен, надо будет выше на гряду подниматься, но там есть старая дорога, серпантин, за тридцать лет не должна была зарасти, потом спустимся снова к реке, у Аникина Камня, заплатим пошлину охреневшим в том месте селянам. В драку лезть лучше на обратной дороге, а то они не пропустят и стрелять еще начнут. А потом...

В общем, понятно. Хорошо если к ночи доедем до Юрги, и там десантируемся в какой-нибудь местный постоялый двор. Ночевать в машине было можно, конечно, но как-то уже довольно прохладно. А зачем лишаться, когда можно спокойно снять отапливаемое помещение с включенным завтраком и ужином?

— А что еще за пошлина на Аникином камне? — спросил я. — И чем эти ребята отличаются от тех, кто засел в Болотном и никого не пускает?

— Да там такое место хитрое, — Гиена покрутил рукой. — Узкий распадок, через который дорога идет. И если за этой дорогой не следить, то ее в хлам размывает первым же дождем. Вот местные и следят. Ну и денежки с проходящих собирают на ремонт дороги.

— Ну это нормально, — сказал я, подражая не то Горбачову, не то полковнику Мазуру.

Дорога была муторной. В царские времена по этой стороне Томи централизованно дорогу никто не строил, так что обходиться пришлось колеями и местными тропами. Благо, машина позволяла. Старый серпантин, впрочем, был. Мы даже какое-то время постояли на вершине гряды, любуясь осенними окрестностями. В хитром Аникино я честно заплатил за машину десять соболей. И даже удивился, что мало. Место и правда было всратое. Если не следить, не отводить воду и не подновлять гать, то там просто невозможно будет проехать.

Не знаю, почему я решил, что Юрга — это такой городок, где есть гостиницы, кабаки и прочие семью семь удовольствий.

Кое-что там все-таки было. Вокзал. Точнее, там когда-то был вокзал, а сейчас здание было уже много лет как заброшено. И никаких рельсов уже давно не осталось, все растащили давно.

Я остановил машину возле здания вокзала и вышел на улицу. Красивое. Когда-то было. Портик с колоннами, купола. Один, видно, провалился. А с той стороны какие-то ушлые деятели почти разобрали стену на кирпичи. Зияет через дырку внутреннее убранство с обвалившейся с потолка лепниной.

— Похоже, тускловато тут как-то с гостиницами, — сказала Натаха, выпрыгивая из кузова. Я предлагал ей поменяться с Гиеной, но она сказала, что ночью спала плохо, так что пока я буду рулить, намерена сладко почивать на груде наших матрасов и одеял.

— А что же ты не сказал, что Юрга — это... вот такое? — я повернулся в Гиене.

— А я знал что ли? — тот пожал плечами. — Я про дорогу расспросил, мне рассказали. А сам я тут отродясь не был. Ты сказал, что город, я думал, ты знаешь...

«Историю надо было лучше учить», — подумал я. Похоже, до баниции здесь просто был поселок при железнодорожной станции. И ничего больше. А когда мосты через Обь повзрывали, местная железная дорога пришла в упадок, и красивые здания вокзалов стали использовать кто во что горазд. Здесь вот, например, как помойку...

Наблюдателя я заметил не сразу. Наверное, потому что слишком уж тот сливался с местностью.

— Вы ночлег поди ищете? — раздался скрипучий голос от куста рядом с дорогой. Я чуть не подпрыгнул. Мне, честно говоря, до этого момента казалось, что тут вообще никто не живет. И весь этот богом забытый населенный пункт давно заброшен, а жалкие остатки местных жителей разбрелись по более благополучным городам. Но почему я не заметил этого... эту... А кто это вообще? Это бабка или дед?