Перестрелка наверху, меж тем, продолжалась. Соваться туда было не то, чтобы самоубийством, но…

— Берегись! — заорали сверху, и через перила перевалился тот самый здоровяк, который разговаривал с дедом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он не жилец — в груди пара здоровенных дыр от пуль. Еще живой, глазами хлопает, рот раскрывается.

Натаха тоже моментально оценила ситуацию, и мы одновременно бросились к нему. Ружье же! Охотничья двустволка, всего лишь, и патронов четыре штуки, но все-таки лучше, чем ничего. Натаха сдернула с его шеи ремень, быстро перезарядила и скользнула за опору причала.

Тут заорал дед. Он как скатился с лестницы, так и сидел, скукожившись, у ее основания. А тут осторожно поднял голову и встретился взглядом с черным призраком, который выполз из Синклера практически целиком. Твою ж мать… Похоже, это та же самая тварь, которая его и убила. Или что-то очень на нее похожее…

Черная тень метнулась к старику, на подобии головы зажглись две багровых щели.

Наверху завизжала девушка. Раздалось еще несколько выстрелов. Ответных со стороны дороги не последовало.

— Авдеев! — раздался сверху голос. — Нам нужно на тот берег, срочно!

— А… — простонал дед, боясь пошевелиться. Черная тварь дернулась, услышав голос. И тенью метнулась вверх по лестнице.

Несколько выстрелов бахнуло одновременно. Потом кто-то истошно заорал. Мужик.

— Стой! Куда! — заорал другой. Прямо на тело раненого в грудь здоровяка шмякнулась девица в перепачканном в черт знает чем платье. Невысокая, крепенькая, лет, наверное, шестнадцати. Волосы заплетены в две толстых косы. Она затравленно огляделась, встретилась со мной взглядом. Глаза круглые, дикие и решительные.

— Туда! — я мотнул головой в сторону реки. — Натаха, прикрой!

Я бросился к девушке, схватил ее за влажную ладошку и мы вместе нырнули под воду. За спиной раздалось два выстрела. Потом вопль. Что-то обожгло плечо. Достали? Ладно, хрен с ним, потом разберусь…

Я греб как бешеный, стараясь отплыть подальше от берега и этой всей разборки. Рука девушки задергалась, она явно пыталась всплыть. “Потерпи, милая, иначе нам сейчас по головам прилетит… “ — подумал я.

Я почувствовал, как течение нас подхватило и поволокло. Отлично, так даже лучше.

Все. Пора всплывать.

Я заглотил воздуха, сколько мог, готовясь, если что, сразу же нырнуть обратно.

Но, похоже, не надо… На причале парома явно было уже не до нас. Над чьим-то телом возвышалась туманная черная тень. И все внимание вооруженной публики эта тварь явно перетянула на себя.

В паре метров от меня из воды высунулась рыжая макушка Натахи.

— Ты кто такой? — истеричным голосом спросила девочка.

— Богдан, — сказал я. — Ты меня не знаешь, я тебя тоже. Давайте к берегу. Вон туда, — я ткнул пальцем в сторону.

— Если ты с ними заодно, я никуда с тобой не пойду! — заявила девушка. Закашлялась и ушла с головой под воду. Я подтолкнул ее к поверхности, придерживая за талию.

— Да я вроде и не настаивал, — сказал я. — Выберемся, и топай на все четыре стороны.

Вроде больше она тонуть не собиралась. И даже довольно ловко погребла к берегу. Мы с Натахой — за ней.

— Сходили, блин, за хлебушком, — пробормотал я, выбираясь на берег мостки. В окне примыкающего к мини-причалу дома мелькнуло озабоченное женское лицо. — Ты хоть кто такая, прелестное дитя?

— Я Грета Крюгер! — девочка мотнула головой. Мокрые косы хлестнули ее по щекам.

— Старшая дочка Германа? — спросила Натаха. Девочка не ответила. Поднялась на ноги и направилась к узкому проходу между заборами.

— Стой, — я быстро ее догнал и ухватил за руку.

— Не трогай меня! — вскрикнула она и отшатнулась. — Мне надо домой!

— Тихо-тихо! — я преградил ей дорогу. — Выслушай меня, ладно? Там сейчас стреляют, слышишь? Понятия не имею, кто там побеждает, но есть шанс, что если ты просто заявишься сейчас домой, тебя снова захватят. Или застрелят случайно. Я правда тебя не держу, но давай ты подумаешь, прежде чем бежать туда, ладно?

— Там папа! И братья! — в голосе девушки снова появились истерические нотки.

— Тссс! — Натаха осторожно приобняла ее за плечи. — Мы тебя не обидим, правда.

Плечи девушки обмякли. На глаза навернулись слезы. Она всхлипнула. Потом вдруг внезапно громко разрыдалась, уткнувшись в натахино плечо.

— Эй вы! — любопытная женщина, которая чуть раньше разглядывала нас в окно, теперь высунулась в дверь. — Ну-ка живо сюда топайте! Еще в перестрелку попадете, топчутся они…

Натаха подтолкнула девушку к калитке. Плечи Греты вздрагивали, плакать она не перестала. Но шла, не сопротивляясь. Женщина пропустила нас в полумрак прихожей, еще раз высунулась наружу, огляделась, потом захлопнула дверь и закрыла на задвижку. Схватила с лавки явно подготовленное большое полотенце.

— Давай-ка я тебя укутаю, деточка, а то простудишься! — она распахнула объятия и накинула на Грету полотенце. Мы с Натахой, ясное дело, такой чести не удостоились, впрочем я был не в обиде.

— А что случилось-то, Грета? — спросила Натаха, проходя следом за женщиной в гостиную.

— Папа думал, что они вчера придут, — девушка всхлипнула. — Окна все загородить приказал. Люди какие-то пришли. Мы всю ночь не спали и боялись. Они топали, вооруженные все. Сегодня уже думали, что может не придут. Но потом все началось внезапно. Бабахнуло, дверь снесло, потом стрельба началась. Мама меня в подвал отправила с малым и ушла. А потом туда же нянька прибежала, зареванная вся, ничего толком сказать не может. Ну, я пошла наверх, посмотреть, как там. А тут они. Мне руки вывернули и поволокли наружу. Опять стрелять начали. На втором этаже пожар. А потом на причале в того, кто меня держал, пуля попала, ну я и сиганула вниз, не глядя.

Девушка порывисто вздохнула и посмотрела на меня.

— Так они в дом, получается, ворвались? — спросила Натаха.

— Так дверь-то сразу выбили, еще в самом начале, — сказала Грета. — Не знаю я, не понимаю… Там везде были тела, вперемешку, папины наемники и дядины. Вроде меня утащили, потому что папины первый этаж начали отбивать.

— А из-за чего все началось? — спросил я.

— Не знаю, — девушка сгорбила плечи. — Дядя Ганс никогда вообще интереса к пивоварне не проявлял. А когда дед погиб… Вдруг как с цепи сорвался. Они сначала ругались за закрытыми дверями. Потом он ушел, и его неделю видно не было. А потом вот так… Не знаю, что теперь делать.

— А ничего не делать, — сказала сердобольная хозяйка дома. — Чаю вот горячего попей. С конфетками. Мужики воюют, а мы ждем. Так всегда было заведено.

Тут я впервые присмотрелся к женщине внимательнее. Она была высокая, ростом разве что немного ниже Натахи. Зато значительно шире. Голова повязана платком, одета в длинное серое платье. На шее — нитка крупных красных бус. На вид — типичная такая бой-баба, которой до всего есть дело. Впрочем, сейчас она оказалась более, чем к месту.

— Они из-за каких-то монет поругались, — глаза Греты вдруг снова заблестели от слез. — Прямо на похоронах деда. Дядя Ганс кричал, что если папа не отдаст монеты, то он у него все заберет. Что пивоварня ему даром не нужна, только монеты какие-то. Но если ему их не отдадут, то он тут все сравняет с землей, а завод Ворсиным подарит. Или вообще взорвет. А папа говорил, что знать ничего ни про какие монеты не знает, и что это Юрий какой-то его с панталыку сбил, и мозги у него теперь набекрень. Не знаю, что за монеты они там не поделили… Мамочка…

Девушка снова зарыдала. Мы с Натахой переглянулись.

— У Юрия случайно фамилия не Матонин? — спросил я.

— Не знаю я… — сквозь слезы прорыдала девушка. — Если бы я знала, что за монеты, то сама бы их дяде Гансу отдала. А теперь может уже и папу убили, и маму. И братьев…

— Ну-ну, не плачь, детка, — женщина снова обняла Грету и зло зыркнула на меня. — Что привязались к девчонке, не видите, ей и так несладко пришлось!

— Да мы вроде… — начал оправдываться я, но замолчал. Все-таки, есть какая-то магия в таких вот бойцовых тетках. Смотрит на тебя, а ты уже мысленно перебираешь недавние события и прикидываешь, где накосячил, и за что надо срочно извиняться и оправдываться. — Натаха, пойдем, наверное. Грета явно в безопасности, а у нас с тобой еще куча дел.