Как зачарованный смотрел я на эту панораму, а тело трясло и зубы стучали.

И тут, откуда ни возьмись, подбежал ко мне Сметсе Смее и закричал:

– Кеес! Малыш! Клянусь Артевельде, это наш Кеес! А дальше уж ничего не помню.

Несколько дней провалялся я на барке «Дельфтский ковчег», где Сметсе Смее командовал пушками.

Но горячка скоро прошла. Меня вволю кормили мясом, бобами, даже вино заставляли пить, поэтому я быстро окреп и встал на ноги. Да и где тут лежать, когда творятся такие дела. Казалось, сама голландская земля поднялась против испанцев. Она по своей воле приняла на себя море, только бы смыть испанские следы!

Много я слышал о морских гёзах, а тут попал на корабль и теперь сам мог убедиться, какой это веселый, отчаянный народ! Было их не больше трех тысяч, а шли они против десяти тысяч испанцев. Суда плоскодонные, небольшие, самый крупный наш «Дельфтский ковчег» с пятью пушками на борту и флагом адмирала Буазо на мачте.

Ландсхейденскую дамбу гёзы взяли без всяких потерь. Испанский заслон кувырком полетел с плотины. Днём испанцы пытались отбить дамбу. Не тут-то было – их погнали дальше. Сразу стали ломать проходы для судов. Пока я лежал в горячке, вода хлынула дальше и добралась до плотины «Зелёная дорога». Здесь тоже был штурм. «Дельфтский ковчег» подпрыгивал от выстрелов, а я в это время лежал в матросском кубрике и бредил. Казалось, что на какой-то повозке с грохотом несусь по небесам.

Взяли «Зелёную дорогу». Скинули испанцев и отсюда. Тут я как раз поднялся и первый раз вышел на палубу. Кругом водяная гладь! Широкой колонной мы тихо двигались на север.

– Два фута! Два фута! – кричал впереди матрос.

– Два фута в обрез, – сказал Сметсе Смее. – Сбрось пару дюймов, и заскребём дном по капусте.

Некоторые суда и сейчас застревали. Гёзы выпрыгивали и начинали толкать их руками.

– Впереди по крайней мере три дамбы, – сказал Сметсе Смее. – Но, может, удастся пройти каналами. Сейчас мы попробуем войти в «Озеро свежей воды». День-то смотри какой, Кеес!

И вправду был замечательный день! Солнце сияло. Легкий ветерок гнал по воде барашки, срывал с них пену, а солнце подхватывало брызги на маленькие коромысла радуги. Над каждым барашком висела своя радуга, тысячи радуг прыгали по воде цветной паутиной. Такая радость меня взяла, что, сам уж не знаю как, стал напевать песенку, которая вышла сама собой:

И надо сказать, не я один распевал. На многих кораблях, справа и слева, слышались разудалые песни. Там пили вино, веселились и даже палили в воздух из пистолетов. На соседней барке вздернули на мачту чучело короля Филиппа и сожгли.

Сначала мне показалось, что у гёзов нет никакой дисциплины. Но потом я видел, как за баркой «Лебедь» тянули по воде человека с веревкой на шее. Этот матрос заснул на ночной вахте, и по уставу ему причиталось такое наказание. Я думал, он отдаст концы. Не тут-то было. Когда вытащили на борт, он только потер могучую красную шею и захохотал вместе с товарищами. Матрос ничуть не обижался.

За драку полагалось пригвоздить к мачте руку, а если струсишь в битве, то опозорен навсегда. Твой же товарищ имел право тебя убить.

Так что порядки у гёзов были строгие. Жизнь их не баловала. Целые годы они провели в морских походах, погоне за добычей, яростных схватках. Многие погибли, получили увечья, а среди тех, кто выжил, встречал я таких просолённых, в огне обожжённых морских удальцов, каким сам ад был не страшен.

Например, капитан Северейн. Он командовал баркой «Лебедь». Для капитана ещё молодой – может, лет двадцати. Бледный, красивый. Говорили, отец у него барон, а он с пятнадцати лет гоняет по морю испанские корабли.

Капитан Северейн говорит тихо, любезно. Одет в чёрный испанский камзол, а за широким поясом несколько ножей с узкими рыбьими лезвиями. Я видел, как капитан Северейн, точно со скуки, бросал эти ножи в мачту. Все они впивались один над другим ровной строчкой, а до мачты было шагов двадцать.

Какой-то матрос тащил на плече канат. Капитан Северэйн спокойно кинул последний нож, и тот впился в самый кончик каната, рядом с ухом матроса.

Потом капитан Северейн отвернулся и стал печально смотреть в море, а юнга выдирал из мачты его ножи. Рассказывали, что у капитана недавно погибла любимая девушка, а сам он теперь ищет смерти в бою.

Или фрисландец Дирк Ворст. Лицо свирепое, могучие плечи, как у Сметсе, в руках здоровенный гарпун. Дирк Ворст когда-то был китобоем, ходил по северным морям. Его гарпун в полтора раза больше обычного. Говорили, в одном бою этим гарпуном он снёс мачту испанского брига.

Дирк Ворст часто хохочет, и тогда лицо его из свирепого становится очень добрым. Он любит повторять пословицу: «Во веки веков фризы будут свободны!» Однажды кто-то назвал фрисландцев «яйцеедами» – а в тех местах, поясню вам, некоторые острова просто завалены яйцами гагар и морских чаек, – так Дирк Ворст схватил того человека за ноги и собирался треснуть об рею… Дирк Ворст обижался, как ребенок, но в бою мог положить десяток испанцев. Вместе с Дирком в гёзы пришли ещё несколько гарпунщиков.

Якоб Квейренс раньше был священником. Вот штука-то! Теперь у него нет правой руки по локоть, и совсем ничего не осталось от церковного сана. Правда, говорит он очень ловко. Встаёт на шкафут и начинает:

– Эй, неумытые рыла! Признаёте ли меня своим папой на манер папы римского?

– Признаём! – орут гёзы.

– А если признаёте, почему не молитесь на меня, почему не требуете благословения перед боем?

– Требуем! – орут гёзы.

– Так вот я скажу. Откуда вы взялись, сельдь мелководная? Кто вы такие? Правильно вас называют гёзами – нищими оборванцами! Нищие вы и есть, хоть многие из вас и дворянского сана. Чего вы хотите, бродяги? Зачем побросали свои дома? Свои трактиры, пекарни, мастерские, прилавки, свои огороды и стада? Зачем убежали от толстых жен и крикливых детей? Тощие гельдерландцы, надутые фризы, зеланды-рыбоеды, твердолобые голландцы и остальные! Чего собрались вместе? Чего схватили ножи и ружья? Неужто надеетесь всем этим сбродом одолеть полки короля Филиппа, названные «бесстрашными» и «непобедимыми»?

– Одолеем! – кричали гёзы.

– Ах так? Хвастунишки несчастные! В таком случае Якоб Квейренс, ваш папа нареченный, проклянет, если покажете врагу спины! Вперед, мелюзга! Вперед, кашалоты! Покажите, что один нидерландский подмастерье стоит десяти испанских солдат! Ваш папа Якоб Квейренс желает выпить за вас вина и спеть песню!

Он поднимал пивную кружку, доверху налитую вином, и начинал, топая в такт ногой:

А остальные тоже принимались топать и подхватывали:

Вместо Голландии некоторые кричали – Зеландия, другие– Фрисландия, но топали все, и скоро весь корабль раскачивался в такт оглушительной песне: