Над алым беретом Лис сразу стал потешаться.

– Ой, адмирал, не могу! – кричал он. – Ты похож на дятла… или нет, на гриб мухомор! Теперь ты первая мишень для испанских мушкетов, каждый захочет сшибить твою красную башку!

Я обиделся:

– А может, твою? Она у тебя всегда красная. Алый берет– это знак доблести. Так принц сказал.

Но Лис не унимался:

– Мало ли чего он сказал! Просто надоело таскать с собой молью изъеденную тряпку, вот и сунул тебе. А знак доблести, если хочешь знать, не красный берет, а синий, такой, как у меня, я давно его получил!

С этими словами Рыжий Лис вытаскивает из кармана дырявый синий берет и напяливает на себя.

– Вот! Если хочешь знать, мне этот берет подарил не твой затрепанный принц, а сам король Франции… Да ещё с королем Англии! Вместе поднесли этот берет за одно дело!

– Какое ещё дело? – уныло спросил я.

– Спасение королевских наследников, понял? Я у разбойников их отбил, тем самым спас королевский престол Франции… и Англии! Двух наследников я отбил, понял?

Всегда я удивлялся нахальству и ловкости Лиса. Ну откуда, например, взялся у него синий берет? И чего на меня накинулся? Наверное, от зависти. Во всяком случае, алый берет я решил надевать только по праздникам, иначе от Лиса проходу не будет.

А тут ещё Мудрила объявился. На маленькой лодке он чуть не волоком притащил из Дельфта пушечный ствол, собрал кучу гёзов и стал выступать:

– Друзья! Я смотрю, у вас пока только десять пушек, но и это неплохо. Я привёз вам ещё одну! Стало быть, одиннадцать. Ещё десять мы отобьем у испанцев – двадцать одна! Я договорился с одним человеком, который продаст нам ещё пять пушек. А сколько пушек в других странах? Даже в московитских землях, по нашим подсчётам, не одна. Я бросаю призыв: собирайте пушки! Человек из Кампена научит вас жить! Меняйте пушки на коров и одежду! Все пушки земли соберем в одно место и так шарахнем, что земля содрогнется, встряхнёт ваши души, и вы успокоитесь! Вы перестанете резать друг друга, рвать глотки из-за святой троицы и римского папы! Нету никакой троицы, нету римского папы, это мудрый человек вам говорит, мудрый человек из Кампена! Собирайте пушки, дети мои, чугунные головы! Нет другого средства прекратить безобразие на земле! Ура!

– Ура! – кричали гёзы и подбрасывали Мудрилу в воздух.

– Народ меня любит и понимает, – говорил Мудрила и вытирал благодарные слёзы.

– Да как тебя не любить, дурака такого! – отвечали гёзы. – Мы ведь и сами не семи пядей во лбу.

Мудрила поведал, что нашёлся Помпилиус. Его водили с собой бродячие циркачи. Мудрила криком и угрозами отбил Помпилиуса, а теперь поручил его заботам своего брата, доктора медицины Иеронимуса Дустуса. По мнению Мудрилы, Помпилиуса нужно сейчас откормить, потому что предстоит большая работа: таскать собранные пушки. Мудрила есть Мудрила, что тут поделаешь…

Смеркалось. Принц Оранский уехал в Роттердам, там у него много дел, а наша флотилия готовилась к штурму дамбы Кирк-вее.

Она стояла перед нами дугой, огромная широкая дамба, заполненная испанскими солдатами.

– Опять нас отбросят, – сказал Сметсе Смее. – Ночью нужно атаковать, не ждать утра. Они на земле, мы в воде; они выше, днём перебьют нас, как щенят.

Адмирал Буазо думал. Как видно, и он склонялся к ночной атаке. Ландсхейденскую дамбу тоже штурмовали ночью, но тогда испанцев застали врасплох, теперь на это рассчитывать не приходилось. Кроме того, вода по-прежнему держала уровень меньше фута. Большинство судов сидело на мели, атаковать же дамбу пешими и без пушек было почти невозможно.

Вот Буазо и думал: стоит ли ввязываться в ночную драку, не подождать ли утра, – может, подует ветер?

Но ветер пожаловал раньше. Ночью он навалился с такой силой, что разом запахло морем. Вода резко прибывала, и вот уже «Дельфтский ковчег» слегка закачался на волне.

Адмирал Буазо просигналил фонарём атаку. Флотилия медленно подкралась к дамбе, на лодках не горело огней, а на плотине вовсю полыхали испанские костры.

Только у самой дамбы в чёрное небо вонзилась ракета, и гёзы с криком ринулись на штурм. Сразу во многих местах рвануло, грохнуло, загорелось.

Скажу вам, такого ада не видел я никогда. По воде заметались отблески пламени, тени. Истошные вопли со всех сторон. Огромным костром вспыхнуло что-то на дамбе, взорвалась и занялась пожаром барка. В мерцающем, то мутно-красном, то ярко-жёлтом зареве предстала панорама отчаянной схватки.

Повсюду на колеблющемся блеске воды зловеще чернели трубы полузатопленных ферм, сбившиеся в кучки сады. Поплыли мертвые тела, – они торчали то спиной, то лицом вверх. Бой шёл на дамбе среди костров и в воде под факелами горящих лодок. Это уже не сражение армий! Спутавшись в один клубок, бой распадался на сотни, тысячи поединков. Люди сошлись врукопашную, вцепились друг другу в горло, в ход шли ножи, кулаки, любые обломки. Грохот, крики, стоны, проклятья, даже, казалось, скрежет зубов раздирали красноватую мглу этой ночи.

Я видел гарпунщика Ворста. С поднятым гарпуном он гнался по воде за испанцем и, наконец, прошил его насквозь. Мало того! Он прыгнул на него, схватил за горло, и вместе они исчезли под водой. Он вынырнул один, окровавленный, гарпун снова в руке, и кинулся на другого.

Какой-то солдат, я даже не понял, свой или вражеский, брел прямо к нашей барке закинув голову и крича. Лицо – сплошь кровавая маска. Он не дошёл до «Ковчега», упал и исчез.

Тут же по пояс в воде появился капитан Северейн. Он держался за грудь. Когда он достиг борта, я увидел, что на бледном его лице блуждает странная улыбка. Его втащили, он сел, прислонился к мачте и тут же испустил дух.

А бой не утихал. Не утихали крики и стоны, пламя не унималось. Испанцы уже подались назад, кое-где побежали, но гёзы кидались за ними, хватали за горло, душили, всаживали ножи… Какой-то могучий испанец с огромной оглоблей не подпускал к себе: он взмахивал, ударял, и гёзы с воплями отлетали. Многие так и оставались на земле. Но вот появился Дирк Ворст и швырнул свой гарпун. Гарпун попал испанцу в плечо и, кажется, снёс его начисто. Но тот не сразу упал. Мелькнула оглобля, и вот уже Дирк Ворст навзничь валится с дамбы, а за ним и испанец. Оба, видно, отдали богу души, только кровь разошлась пятном…

С ужасом смотрел я на эту резню. Руками вцепился в борт. Неужто и это называется войной? Той самой, на которой мечтал отличиться Адмирал Тюльпанов?

Мы взяли Кирк-вее. Занялось пасмурное утро, горизонт на востоке подплыл розовым пятном. Это небо впитало в себя избыток крови, пролитой ночью.

На палубу вылез продрогший Лис и проговорил, стуча зубами:

– К-кошмарная ночка б-была, как в п-преисподней… А я видел Версту, он лихо крошил испанцев. Наверное, и Эле где-то поблизости…

А я думал о том, что приближается ещё одна ночка. Ведь завтра кончаются две недели после разговора со Слимброком.