– Вам легче, – засмеялась Саня. – У вас хоть такой ключик имелся…
После второго укола в живот она неожиданно уснула, еле добредя до палаты. Вечером пришли девчонки и музыкантша Ольга Леонидовна, принесли тёплый свитер, домашние тапочки, котлеты в кастрюльке и всякие фрукты. От их присутствия Сане сделалось очень неуютно. То есть она вдруг поняла, что ей неуютно, что она напряжена и ждёт чего-то плохого, очень плохого, а гостьи её производят необязательный шум и всяческие движения, которые мешают видеть и понимать то, что на самом деле творится вокруг.
У неё вновь было примерно то же чувство, что и тогда, в Машкином дворе: скрывайся! Исчезай! Тебя вот-вот увидят…
Когда подруги и преподавательница ушли (подруги? Саня вдруг поняла, что ничего к ним не чувствует…), она ещё раз попросилась в душ и пронесла туда завёрнутый в бельё револьвер. Там она привычным жестом (привыкла? когда успела?) откинула барабан и вытряхнула патроны в ладонь. Все целые. Но и – последние. Она откуда-то знала, что патроны эти гораздо большей мощности, чем та, на которую рассчитано оружие, поэтому каждый выстрел крайне рискован. Ещё она знала, что отдача очень сильная, держать револьвер нужно двумя руками и при стрельбе напрягать локти. Она потрогала лоб. Под волосами побаливал свежий рубец…
Может быть, этим мне и отшибло память, подумала она мельком и не всерьёз.
Интересно же я жила эти два месяца…
В эту ночь она легла в джинсах и свитере. Револьвер и волшебный бумажник – теперь в нём было полторы сотни тысяч рублей истёртыми и даже обтрёпанными по краям купюрами – она завернула в больничное полотенце и засунула под свитер. Спать ей не придётся, она это знала.
Алексей, подумала она. Разумеется, я его помню!..
Этой уверенностью она намеревалась пробить воздвигнутую в памяти тёмную стену. Ничего она не помнила…
И поэтому отскочила от стены, как мячик.
Третьи сутки Алексей почти не отходил от машины. Он нашёл себе неплохое убежище: во дворе частного домика, покинутого хозяевами. На заборе известью было выведено: "Продаётся на слом".
Бензина осталось полбака, из еды – только десяток сосулек твёрдого копчёного мяса, которым его снабдили маленькие охотники-полувечки (на них его "Марголин", рост, а главное, голос произвели неизгладимое впечатление). Он научил охотников делать рупоры из бересты и потому наверняка стал героем будущих мифов… В бардачке сохранилось ещё полфляжки коньяка. Денег не осталось совсем.
Сокол-кобчик, живший на пожарной каланче неподалёку, теперь шпионил для Алексея. Ночью его сменяли две совы. Алексей не поверил бы, что совы могут жить в городе, пока не увидел их сам. Чтобы его шпионы не отвлекались и не голодали, он приводил им голубей.
В принципе, и сам он не имел бы ничего против голубей или даже крыс, ему приходилось есть и тех, и тех, но в этом городе они привыкли питаться такой дрянью, что был риск не дожить до конца трапезы…
Кроме того, он несколько раз пытался проникнуть в сознание тех людей, которые искали Саню. Это удалось лишь однажды, да и то ненадолго: человек забеспокоился и заозирался. Алексей знал, что такое проникновение вызывает острое чувство тревоги: будто тебе пристально смотрят в спину. Поэтому он побыл там недолго и убрался по возможности незаметно, унося крупицы информации. В общем-то, довольно важные крупицы: что интересующие его люди ездят на тёмно-серой "BMV" пятьсот двадцатой модели и на вишнёвой "Мазде-Капелле", что они уже проверили все те места, где могут оказаться люди без документов, и дали объявление о розыске, и что кто-то из этих людей был опосредованно знаком с Саней – через кого-то третьего. Это давало им формальный повод вести поиск легальными путями. "Ушла из дома и не вернулась… страдает психическим заболеванием… может назваться другим именем и рассказать выдуманную историю…" – что-то в этом роде. Алексей и сам поступил бы именно так – если бы имел возможность закрепиться здесь стационарно.
Но возможности этой он не имел. Во-первых, деньги. Точнее, отсутствие оных. Во-вторых, он опасался, что сам находится в розыске – скажем, по подозрению в похищении некоей Александры Грязновой…
Поэтому он сел в засаду. Пусть эти ребята ищут. И пусть найдут…
На вторую ночь ему удалось заставить крысу забраться в квартиру, где эти розыскники обосновались. Но собачий лай и царапанье не позволили что-то услышать. Алексей отпустил крысу. Может быть, она убежала. На третью ночь ему удалось взять саму собаку.
Тут он услышал всё. И понял, что ожидание кончилось.
Совы видели и слышали, как четыре человека сели в машину. Алексей не умел овладевать зрением так же хорошо, как слухом, но и того немногого, что он смог уловить, хватило.
Он отпустил всех шпионов, потёр руками лицо, надавил на глаза, чтобы прогнать усталость. Открыл ворота. Завёл мотор и дал прогреться. До больницы ему было вдвое ближе, чем противнику.
Она услышала шаги и, закрыв глаза, стала стараться дышать медленно, как во сне. Дверь палаты открылась, вошли двое. Один остался у двери, а второй подошёл к её кровати и посветил в лицо фонарём. Она открыла глаза и тут же крепко зажмурилась.
– Вставай, – сказал человек так, будто знал: никто никогда ему не возразит.
И Саня послушно – спросонок! – спустила ноги на пол и стала нащупывать тапочки. Локоть меж тем проверил, на месте ли свёрток. Свёрток был на месте. Саня привстала, задёрнула молнию на джинсах, застегнула пуговицу. Всё, держится.
– А что случилось? – всё так же спросонок – испуг, испуг!.. – спросила она.
– Пошли, – сказал человек с фонарём. – Некогда объяснять.
– А кто вы? Вы же не врач…
– Быстро! – её взяли за локоть – очень твёрдые пальцы – и направили в дверь. Тот, который стоял в двери, посторонился. В его руке Саня увидела пистолет.
Коридор был пуст. В ручке двери ординаторской торчала швабра.
Саню втолкнули в кухонный лифт. Здесь неистребимо воняло прогорклым жиром. Пока спускались, Саня рассмотрела своих похитителей. Оба в спортивных штанах и лёгких кожаных куртках, не стесняющих движения. Один высокий, за сто девяносто, с огромными округлыми, будто надутыми, плечами. Лицо казалось туповатым, невыразительным, маленькие глазки не блестели. Второй – поменьше ростом, костистый, нос перебит. Саня подумала, что он гораздо опаснее своего крупного товарища.
Внизу их ждал третий. В одной руке у него была бритва, а другой он придерживал за плечо связанную, с заткнутым ртом, пожилую женщину в синем халате.
– Всё тихо, – сказал он. – Эту кончать?
Костлявый покрутил пальцем у виска:
– Боевиков насмотрелся? Сунь в лифт, и пусть до утра посидит.
– Она же нас видела.
– Кого? Нас? Да ты что? Никого она не видела. Пришли какие-то в масках… Так, бабка?
Женщина в ужасе закивала головой.
– Вам бы, доктор, только бы резать. Она же умная, она же знает: если что – найдём, из-под земли достанем…
Женщину втолкнули в лифт и закрыли дверь – вызывающе, с лязгом.
Здесь был туннель – освещённый слабо, но достаточно. Сальная дорожка от лифта и куда-то вдаль указывала направление на кухню.
До кухни они не дошли, свернули в тёмное боковое ответвление. Лестница вверх… свежий воздух… дверь.
Темно. Видимо, это какой-то неиспользуемый вход. Сане показалось, что пахнет кровью.
Её не грубо, но очень решительно впихнули в стоящую тут же тёмную и молчащую машину; крупный сел рядом с водителем, Саня оказалась сзади между костлявым и тем, с бритвой.
– Скажите, – повернулась она к костлявому, – а что, собственно, происходит?
Костлявый чуть пожал плечами:
– Велено доставить.
– К кому?
– Представления не имею! – сказал он почти весело. – Чего ждём, рыжий? Крути колесо.
– Да… вот… – водитель как-то непонятно засуетился, перебрал руками руль, потом потянулся к ключу. Мотор завёлся сразу. – Что-то у меня с тыквой сегодня такое…
