Хоук сказал:

— Надо знать наверняка.

— Ох-х-хх, какая жалость, — протянул дискжокей дрожащим от отчаяния голосом. — Ничего не поделаешь, оставайтесь с нами, слушайте нас. Ведь всегда остается надежда, что мы снова вам позвоним.

— Если даже он один, то он внутри, а мы снаружи. Стоит попытаться его взять, прежде чем он нажмет сигнал тревоги.

По радио запел Ленни Уэлш. Он исполнял «Когда я в тебя влюбился».

Мы с Хоуком не двигались и продолжали наблюдать. Никто не вошел в сторожку. Никто не вышел. Голова в дверном проеме куда-то исчезла. Какие-то насекомые тихо гудели в кустах вокруг. По радио началась реклама ресторана со знаменитым салатным баром. Элвис Пресли запел «Люби меня нежно».

— Никак не пойму, почему он нравится буквально всем, — сказал Хоук.

— Потому что он белый, — фыркнул я.

В дверях сторожки появился охранник. Он носил соломенную ковбойскую шляпу, белую рубашку, хлопчатобумажные штаны и ковбойские сапоги. На правом бедре висела кобура, из которой высовывалась рукоятка пистолета. Он взглянул на часы, затем на дорогу и снова вошел в сторожку.

— Нужно выманить его наружу, — сказал Хоук. — Но нам не нужна бессмысленная стрельба, потому что мы хотим всего лишь устранить его.

— Смоляное чучело, — ухмыльнулся я.

— Это ты про меня? — поинтересовался Хоук.

— Ты когда-нибудь «Сказки дядюшки Римуса» читал? — спросил я.

— Ты о чем? — удивился Хоук.

— Братец Кролик и Смоляное чучело, — сказал я. — «Смоляное чучело сидело и не произносило ни слова».

Хоук замолчал и посмотрел на сторожку.

— Я просто выйду на дорогу и стану ждать, пока он не покажется из своей сторожки и не пойдет посмотреть, какого черта я там делаю.

Я вытащил из кармана свой двадцать пятый и сжал его в руке.

Потом двинулся по лесу к дороге, чтобы выйти за пределы видимости сторожа. Затем медленно направился по дороге прямиком к сторожке, а когда очутился в десяти футах от ворот, то сел на землю, сложил руки так, чтобы пистолет не был виден, и уставился на стену.

Из сторожки вышел охранник и вперил грозный взгляд в меня. Нас разделяли лишь закрытые ворота.

— Что за черт, — сказал он. — Что ты там делаешь?

Это был коренастый мужчина с обвислыми усами и толстой шеей. Когда я не ответил, он внимательно осмотрел меня. Я не шевелился, продолжая упорно смотреть на ворота.

— Ты меня слышишь? — спросил охранник. — Что ты там делаешь?

«Смоляное чучело сидит и не произносит ни слова».

— Слушай, мужик, это частная собственность. Ты находишься на частной дороге. Понимаешь? Ты незаконно проник на частную территорию. Будешь там сидеть — как пить дать попадешь в кутузку.

Молчание.

Охранник снял шляпу и провел рукой по лысой, как колено, голове. Нахлобучил шляпу обратно и сдвинул ее на лоб. Затем сложил губы куриной гузкой, положил одну руку на ремень с кобурой, вторую на ворота и снова взглянул на меня.

— Эспаньол? — спросил он.

За спиной радиоприемник выдал рекламу адвокатской конторы, специализирующейся на несчастных случаях на дорогах.

— Убирайся, — сказал охранник по-испански.

Я сидел, скрестив ноги, как индейцы в кино, и от этого у меня начинались судороги. Но я не шевелился. Из сторожки послышалась песенка Биг Боппера: «Шантильские кружева, твоих глаз синева...»

Охранник глубоко вздохнул.

— Черт, — выругался он и открыл ворота.

Подходя ко мне, охранник достал из правого кармана брюк обтянутую кожей битку.

— Ладно, приятель, последний раз говорю. Или ты встаешь и убираешься отсюда на своих двоих, или я проломлю тебе башку. Выбирай.

Когда он наклонился, я расцепил пальцы рук и наставил на него свой двадцать пятый.

— Ка-ак поживаешь, Братец Медведь? — поинтересовался я.

Глаза охранника расширились. Он так и застыл в полунаклоне с обалдевшим лицом.

— Положи битку обратно в карман, — продолжал я, — выпрямись, тогда я встану, и мы с тобой отойдем к обочине дороги — так, словно я делаю все, что ты приказываешь. — Я взвел курок. — Если допустишь хоть одно неверное движение, я прострелю тебе башку.

Охранник выполнил все, что я ему приказал.

Пистолет я держал сбоку, а охранник находился между мной и воротами на тот случай, если ктонибудь выйдет и увидит нас. У обочины я сказал:

— Иди вперед, да, да, в лес.

В пяти футах, в глубине чащи, стоял Хоук, прислонившись к дереву. Когда мы подошли, он стукнул охранника по голове рукояткой домкрата. Тот хрюкнул и грохнулся на землю. Он лежал тихо, и только правая нога слегка подергивалась.

— Братец Домкратец, — сказал Хоук.

Мы с Хоуком прошли в распахнутые ворота, и я закрыл их за собой. По радио играла незнакомая мне группа песню, которую я никогда не слыхал. В сторожке стояли стол, стул, телефон и располагалось электронное устройство, открывающее и закрывающее ворота. Я выдвинул верхний ящик стола.

— Хорошо было бы найти патроны, — сказал я. — Слишком много стволов, слишком мало пуль. — Но в ящике не нашлось ни одного патрона. Я положил туда пистолет охранника и задвинул ящик.

Домкрат Хоук бросил в лесу. Из левого бокового кармана его брюк высовывалась дубинка, которую он снял с бесчувственного тела охранника. Рукоятка сорок четвертого выглядывала из правого заднего.

Солнце село, и, пока мы шли по вьющейся среди ухоженных газонов дорожке, стало совсем темно. На повороте возвышалась стенка вечнозеленых растений, а за ними, примерно в ста ярдах, — дом. Он был ярко освещен скрытыми прожекторами.

Если бы мастеров, построивших Диснейлэнд, попросили создать жилище для миллиардера-затворника, они бы сделали дом Джерри Костигана. Мы с Хоуком стояли среди аккуратно подстриженных вечнозеленых деревьев и смотрели.

Тут и там на огромной величественной лужайке высились кусты различных форм и очертаний.

Сам дом больше напоминал английскую загородную усадьбу. Родовое гнездо потомков норманнов.

Огромнейшая терраса окружала высокий квадратный каменный особняк с нависающей мансардной крышей. По углам возвышались небольшие круглые башенки с узкими прорезями окон — из таких хорошо поливать викингов кипящим маслом. Дорожка ускользала куда-то за дом.

— Через десять-пятнадцать минут совсем стемнеет, — сказал Хоук.

Я кивнул. Мы спокойно стояли среди деревьев. Во всем доме были зажжены огни, и окна светились слегка желтоватым, теплым светом, отличным от холодного сияния прожекторов. Два человека спокойно обходили террасу, останавливаясь, перекидываясь замечаниями, и снова двигались дальше, постепенно огибая дом. Даже со ста ярдов легкий бриз доносил до меня запах сигаретного дыма. С нашего наблюдательного пункта были видны вмонтированные под скаты крыши телекамеры. Они медленно поводили окулярами влево-вправо.

— Камеры, — отметил Хоук.

— Вижу.

— С такой системой охраны, — сказал Хоук, — они быстро обнаружат, что с охранником у ворот что-то случилось.

— Знаю, — буркнул я. — Удивляет, почему обе охранные системы не связаны между собой.

— Если бы они были связаны, сейчас бы по нам стреляли, — заметил Хоук.

— Глупо, — сказал я. — Глупо городить такую систему и позволить пробить в ней брешь одним лишь устранением охранника у ворот.

— Зато приятно сознавать, что они такие дураки, — хмыкнул Хоук.

Черный «форд-бронко» с белыми цифрами «4x4», написанными на боку, и мотающейся позади антенной выскочил из-за здания и поехал к воротам. В нем сидели двое мужчин.

— Умнеют на глазах, — сказал я.

Я взглянул на дом — ничто не изменилось — и на красные задние огни удаляющегося «бронко».

— Пора, — сказал Хоук.

— Захватим машину, — предложил я.

Мы выскочили из-за деревьев и по извивающейся дорожке кинулись следом за «бронко».

Хоук на бегу вытащил из кармана сорок четвертый и перекинул его в левую руку. Наши ноги, обутые в кроссовки, практически не издавали ни единого звука. Впереди показался «бронко»: он был припаркован у сторожки, мотор тихонько урчал, двери были широко распахнуты, в салоне горел свет. В свете фар мужчина осматривал ворота. Приемник в сторожке молчал.