— Бахтияр. — сказал он старшему брату. — Ты не пойдешь со мной в битву. Храни наш лагерь и войско. Если Ормузд отвернулся от меня, и я не найду победы, погибну или попаду в плен — уходи обратно, стараясь сохранить как можно больше людей и лошадей. Не мсти за меня, не ищи славной гибели. Сохрани себя и войско для Гхора и для веры.

Эмир вскочил на коня. Ему подали оружие — лук, колчан со стрелами, короткое копье. Он проверил туго ли натянута тетива.

— Пусть будет над тобой благословение Ормузда. — напутствовали эмира Бахтияр и Абдулбаки.

— Что там творится, во имя Неба? — Каррас повернулся в сторону разграбляемого лагеря аваханов. Там по-прежнему шел грабеж, кое-где сопровождавшийся стычками между не поделившими добычу победителями.

А потом в воду с противоположного берега одна за другой стали входить сухопарые аваханские лошади, несущие вооруженных всадников.

Каррас не первый раз дрался с аваханами и не ожидал, что они так скоро придут в себя после полученной трепки.

Пока каган додумал эту мысль, мелкую реку пересекли не меньше трех сотен аваханов и за ними следовало еще дважды столько.

Они набросились на занятых грабежом киммирай и гирканцев, которые уже чувствовали себя победителями.

Много храбрых воинов было убито прежде, чем успели схватиться за оружие.

Аваханы, которые уходили за реку пешими, растерянными, разгромленными, вернулись. Вернулись на конях, с оружием, полные жаждой мести.

Они без промаха били стрелами, кололи копьями, рубили кривыми саблями. Шли вперед, оставляя за собой только изувеченные трупы.

Конечно, степняки, на которых они так свирепо напали, тоже умели сражаться. Меньше часа назад они громили тех же самых аваханов. Но, слишком рано начав праздновать победу гирканцы и киммирай из первого отряда, не были готовы к новой битве. Они представляли собой толпу, тогда как аваханы шли строем.

Во главе южан скакал высокий всадник с длинной, ухоженной бородой. Он прямо на скаку пускал одну за другой стрелы, каждая из которых находила цель.

Сарбуланд знал, что нужно для того, чтобы вырвать победу у киммирай. Ему нужна была смерть Карраса и его сына. Но можно и только Карраса.

Он даже думал вызвать его на поединок царей. Каррас достаточно тщеславен, чтобы согласиться на такое. Но потом эмир подумал, что вернее всего Каррас выставил бы против него это чудовище, дэва, своего сына. Сарбуланд не был уверен в победе над каганом, но верил в нее. А против Дагдамма, который наводил ужас на всю Степь, не вышел бы на поединок, оставаясь в здравом рассудке.

Но Ормузд несомненно вел его, направлял его руку и бег его коня.

Он различил впереди знакомую коренастую фигуру, словно приросшую к спине чалого скакуна. Киммерийский каган пробовал остановить бегство своих людей, но безуспешно.

Сарбуланд чуть замедлил бег собственной лошади и натянул лук.

Он понял, что Каррас тоже видит его.

— Пламя Ормузда! Пламя Ормузда! — гремел боевой клич аваханов.

Каррас, вскочивший на коня, плетью бил бегущих и скачущих, обращенных в бегство воинов, которые совсем недавно являли чудеса храбрости.

Это помогло мало. Каган обнажил меч, разрубил голову одному гирканцу, ранил в бок второго, но тут его конь споткнулся, и он чуть не выпал из седла. Опытный наездник, он сумел этого избежать, но время было уже потеряно, мимо неслись и неслись люди и лошади. Теперь он мог изрубить хоть две дюжины, остальных это не остановило бы.

Каррас закричал. Это был уже не боевой клич, просто утробный рык раненого, разъяренного зверя.

Киммерийский каган не собирался бежать с поля боя. Он развернул своего коня против потока бегущих. Увидел, что за спинами последних гирканцев скачут аваханы в шитых золотом и серебром плащах. Они настигали беглецов, убивали их в спину.

«Сыновья эмира»!

Круговерть битвы оторвала Карраса от отряда его телохранителей. Каган был один, всего лишь немолодой воин среди тысяч таких же.

Но разве этого мало, если одинокого воина зовут Каррас, сын Конана?

Он, кажется, видел среди дерущихся Наранбатара, видел шрамолицего Гварна, видел, как они стараются пробиться к нему.

Но Каррас не думал об этом. Его внимание привлек к себе авахан с крашеной бородой.

Каррас, не выпуская из правой руки меч, нашарил рукоять метательного топора около седла. Размахнулся и метнул оружие в того, кто летел впереди аваханской конницы.

Каган промахнулся. Его топор в самом деле поразил в лицо авахана, но не того, который вел огнепоклонников в битву, а того, что скакал рядом.

Но и стрела эмира не настигла Карраса, уйдя дальше. Нашла ли она какую-то цель, унесла ли чью-то жизнь, не видел ни эмир, который эту стрелу пустил, ни Каррас, которому она предназначалась.

Теперь их разделяло не больше двух сотен шагов. Каррас поднял меч. Эмир отбросил лук и занес для броска копье.

Какой-то миг казалось, что битва замерла. Гирканцы и киммирай перестали бежать, аваханы — настигать их. Многие остановились посмотреть на редкое событие, вызывающее в памяти героические песни, которые на разных языках пелись у всех походных костров.

На поединок царей.

Чуть отведя в сторону вооруженную руку Каррас выехал навстречу Сарбуланду.

Эмир пришпорил коня, посылая его в галоп.

Каррас не отводил глаз от летящего на него эмира.

В какой-то миг он будто бы упал с седла, и копье, которое должно было пронзить его насквозь, поразило лишь воздух.

Зато меч Карраса едва ли не по рукоять вонзился в бок коня эмира.

Смертельно раненый, зверь издал пронзительное ржание, но упал не сразу, а лишь сделав еще пару десятков шагов. Там он рухнул в одночасье, погребая под собой всадника.

— Хан харрадх!!! — в голосе кагана звучала жестокая радость.

Он подъехал к поверженному эмиру аваханов. Спешился, не спеша подошел к Сарбуланду.

Тот как будто не сильно пострадал при падении, был только оглушен.

Киммерийский каган занес меч для последнего удара.

Сарбуланд не молил о пощаде, не сулил выкупа. Он знал, что Каррас его не пощадит. Он и сам не пощадил бы Карраса.

— Разреши мне помолиться. — только и сказал эмир.

Каррас кивнул.

— Недолго. — сказал он.

Эмир прикрыл глаза, с уст его сорвалось несколько слов на незнакомом Каррасу языке. Позже Каррас спросил своего раба-авахана, что это были за слова. И тот ответил.

— Ормузд допусти меня, своего верного слугу, в Дом Песен. Это слова, которые правоверный должен сказать в ожидании скорой смерти.

Каррас чуть склонил голову, отдавая дань уважения побежденному врагу, который оказался отважным воином, был его братом-правителем, и выказал мужество перед лицом смерти.

— А теперь руби, киммирай. — сказал эмир.

И Каррас опустил тяжелый меч.

Бахтияр видя, что брат преуспел в своей отчаянной атаке, приказал выступать остальному воинству аваханов. Сейчас главное было не упустить, развить успех. Их все еще много больше, чем варваров, и они, благодаря отваге своего эмира и покровительству Огненного Бога, смогут еще обратить недавнее свое поражение в победу, стереть его из памяти!

Все эти мысли теснились в голове Бахтияра.

В тучах пыли, поднятых тысячами лошадиных копыт и человеческих ног, в сутолоке битвы, даже самые зоркие глаза не могли бы разобрать всего. Видны были в основном знамена.

Но аваханские знамена, несущие пламя, теснили бунчуки из лошадиных хвостов.

Потом пыль и вовсе скрыла под собой все.

Бахтияр посылал в бой сотню за сотней, надеясь, что они в пыли хотя бы способны будут отличить своих от чужих.

На том берегу воцарился настоящий ад. Должно быть, так выглядит царство Ахримана.

Люди уже не кричали боевых кличей, они просто орали во всю глотку.

Наседая друг на друга, конные и пешие кололи, рубили, резали. Каррасу и его сыну удалось остановить бегство Орды. Но построиться в боевые порядки их люди уже не успели. Битва обратилась в свалку, в резню, в рукопашную, в которой нет места ловкому маневру и изысканной хитрости. Все решат свирепость и выносливость. И численность.