Все удивленно обернулись. Фрэнк Эбботт, пожав плечами, встал и открыл дверь. Профессор, облаченный в допотопный твидовый костюм, влетел в комнату не хуже шаровой молнии. Сходство усиливали рыжие волосы, которые, точно наэлектризованные, дыбом стояли вокруг блестящей от пота лысины.

— Ага! — воскликнул он. — Вот так-то лучше! Я то я уж думал, замок сломался. И что это за мода такая запираться средь бела дня? Я, например, никогда не запираю дверей: считаю, что это оскорбительно для соседей. И потом, я еще не видел замка, который сумел бы остановить вора. И вообще, пусть об этом думает полиция. Кстати. Она вообще о чем-нибудь думает? Вы уже хоть кого-нибудь арестовали?

— Профессор Ричардсон, — неприязненно пояснил инспектор Эбботт, поймав потрясенный взгляд шефа.

Профессор принялся разматывать длинный шарф горчичного цвета. Казалось, этому не будет конца. Наконец профессор высвободился.

— Пуффф! Здесь слишком жарко. Я всегда это говорил Уайтолу. Идеальная для гостиной температура — двадцать два градуса по Цельсию, и ни градусом больше. Впрочем, и не меньше. Так вы уже арестовали кого-нибудь? Потому что, если арестовали, то совершили чудовищную ошибку, а если только собираетесь арестовать и выбрали для этой Цели меня, то совершите и вовсе непоправимую. В общем, у меня для вас хорошие новости. — Он обошел стол, широким жестом швырнул шарф на пол и плюхнулся в освободившееся кресло; Фредерик воспользовался всеобщим замешательством, чтобы по возможности увеличить расстояние между собой и Лэмом. Сейчас он делал вид, что страшно занят, разжигая весело полыхавший камин.

— Вы только послушайте, что я вам расскажу! — жизнерадостно вещал профессор, полностью игнорируя тяжелый взгляд инспектора Лэма. Если профессор хотел что-нибудь рассказать, помешать ему было практически невозможно. — Вчера я давал показания вот этому юноше. — Он ткнул пальцем в сторону Эбботта. — Но не в этом дело. Я сказал ему чистую правду и готов повторить, если придется. Я только хочу кое-что добавить. — Он развернулся к Лэму. — А вы, как я понимаю, и есть тот самый хваленый сыщик из Скотленд-Ярда. Вы хоть знаете, что здесь творится?

Фрэнк Эбботт поморщился.

— Инспектор Лэм читал все показания. — Он порылся в портфеле и, вытащив оттуда пачку отпечатанных на машинке листов, помахал ею в воздухе.

— Отлично, это я и хотел знать. Короче… — Профессор отвернулся от Эбботта, точно тот был пустым местом, и в дальнейшем обращался исключительно к Лэму. — Если вы и впрямь читали мои показания, в чем я, к слову сказать, сомневаюсь, то знаете, что я показал, будто покинул Уайтола — поверженного и опозоренного — примерно в четверть двенадцатого. Там еще говорится, что я вышел на террасу через эту самую дверь, а он захлопнул ее за мной и запер. Честное слово, даже смешно вспоминать. Взрослый человек, а ведет себя как ребенок. Совершенно не умеет проигрывать. Ну, не умел. Так вот, я обогнул дом, взял свой велосипед… Я, знаете, деньги не печатаю — на машину еще не накопил. Так вот, я взял свой велосипед и выехал на дорогу. Выехал, значит, и через пару минут вспомнил, что забыл в кабинете свою лупу: Уайтол ею пользовался и положил на стол. А это, хочу вам сказать, была очень хорошая лупа, не какая-нибудь там дрянь, и мне совсем не улыбалось ее потерять. А Уайтола я оставил в таком настроении, что он запросто мог разбить ее, швырнуть в камин или попросту выбросить в окно. И я вернулся.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Ее нарушил инспектор Лэм:

— Должен предупредить вас, что чистосердечное признание отнюдь не является…

— Какое еще, к черту, признание! — взорвался профессор. — Вы что, меня совсем за дурачка, что ли, держите?

У меня работы невпроворот, — заметьте, серьезной, научной, исследовательской работы, — а я попрусь за тридевять земель делать признания. Щас! Не дождетесь. И потом, жаль вас разочаровывать, но мне ровным счетом не в чем признаваться, и, если вы не будете ежеминутно перебивать меня и дадите закончить, я это докажу. Ах, вы не понимаете, зачем тогда я сюда приехал? Потерпите, сейчас все объясню.

Лэм издал какой-то странный горловой звук и прохрипел:

— Сделайте одолжение.

— Так-то лучше, — дружелюбно улыбнулся ему профессор. — Ну вот, значит, я вернулся, прислонил велосипед к дереву в начале дороги и пошел вокруг дома к террасе. Подхожу к ступеням и вижу первую странность. Я ведь уже говорил вам, что Уайтол захлопнул за мной дверь и тщательно ее запер? Так вот, когда я вернулся, она снова была открыта. Или, вернее сказать, открывалась. Шторы были раздвинуты, из комнаты падал свет, и я отчетливо видел силуэт человека, который как раз ее открывал. Мне это показалось настолько странным, что я даже остановился. Подумайте сами: с какой это радости Уайтолу возиться посреди ночи с балконной дверью?

— Подождите, — остановил его инспектор Лэм. — Так это был сэр Уайтол?

— С чего вы взяли? — тут же разозлился профессор. — И потом, я, кажется, просил меня не перебивать. Сначала, правда, я и сам думал, что это Уайтол, почему так и удивился. А потом разглядел, что это всего-навсего дворецкий, который делает обход дома, проверяя, все ли заперто на ночь. Я только не понял, зачем ему понадобилось открывать эту чертову дверь. Впрочем, я всегда говорил, что он слишком много о себе думает. В общем, вы у него спросите. Он подтвердит, что заходил в кабинет после моего ухода, и Уайтол… был… еще… — он запнулся и побледнел. — О господи! — взвизгнул он так, что все подскочили.

Лэм опомнился первым.

— Вы видели, как Маршам открыл балконную дверь? — прогремел он.

— Я что, на китайском говорю? — не растерялся профессор. — Конечно, видел. Потому и пришел. А вот что он и есть убийца, понял только сейчас, хотите верьте, хотите нет. Представить страшно, какому риску я подвергался!

Он извлек из кармана огромный цветастый платок и энергично протер им лицо.

— Пуффф! Ну и жарища здесь.

Лэм мрачно барабанил пальцами по столу.

— Вы отдаете себе отчет, что это очень серьезное заявление, профессор?

— А каким же ему и быть? — взорвался профессор. — Все правильно. Я человек серьезный; у меня нет времени на пустяки.

Пальцы Лэма продолжали отплясывать на столе.

— А не могли бы вспомнить, сколько времени было, когда вы увидели Маршама, открывающего дверь в кабинет?

— У меня нет привычки все время глазеть на часы, — отрезал профессор. — Думаю, минут двадцать пять двенадцатого, не больше.

— Вы уверены?

— Уверен. Плюс-минус пара минут.

— Я одного не понимаю, профессор, — вмешался Фрэнк Эбботт. — Вы ведь специально вернулись, чтобы забрать лупу. Как же так получилось, что вы этого не сделали?

— Сам не знаю, — вздохнул профессор. — Я подумал, что раз дворецкий запирает двери, Уайтол уже лег спать и приличия требуют подождать с визитами до утра. А если уж совсем честно, не хотел сталкиваться с этим типом. Уж больно он из себя важный. Терпеть таких не могу.

У профессора в эту минуту был настолько несчастный вид, что Фрэнк Эбботт не выдержал и ухмыльнулся, едва успев прикрыть рот рукой. Да, прав был старина Шекспир: «Одна черта роднит весь мир». Мало кто знал об этом, но даже грозный и несгибаемый Лэм дрогнул однажды перед дворецким. Разумеется, это случилось очень давно, и он был тогда совсем еще молод, но факт оставался фактом, и сам Лэм никогда об этом не забывал.

— В общем, я плюнул на эту лупу и поехал домой, — мрачно заключил профессор.

Инспектор Лэм обвел комнату взглядом и, обнаружив Фредерика возле камина, прогремел:

— Слушай, Фредерик Бейнс, оставь ты эти дрова в покое! Подойди лучше сюда!

Фредерик повиновался. Он уже успел основательно вывозиться в саже.

— Да, сэр?

— Ты говорил, — обратился к нему Лэм, — что видел, как Маршам входил в кабинет через несколько минут после ухода профессора.

— Да, сэр.

— Через сколько именно минут?

— Три или четыре, сэр.

— Не больше?

— Нет, сэр.