— Покажи свою саблю, — потребовал китаец, как только Андрей приблизился к нему. Сабля была темной от крови, притупленной от ударов о чужое железо.

— Вытри ее, — приказал Мастер, — оружие нужно вытирать сразу после боя. Потом возьмешь один из этих камней, — показал на куски песчаника, вывалившиеся из кладки стен, — и подточишь. И не надо ерзать в седле — лошади спину собьешь. Как прошел бой? Ты убил кого-нибудь?

— Не знаю, мелькало все. Одного добил, но он был ранен — может, и так помер бы.

— Понравилось на коне воевать?

— Пожалуй…

Ему и правда понравилось. По адреналину встречный конный бой оказался круче скоростного горнолыжного спуска и даже партизанской засады в джунглях.

— Мне в свое время тоже нравилось, — так же спокойно заметил Мастер. — А вообще, у нас — у тех, кто попал в чужое время, — есть особая техника боя. Мы называем ее «экспедиционной». Останешься жив, обучу тебя ей.

— Для того, чтобы выйти живым из этой экспедиции, или для того, чтобы отправиться в следующую?

— В следующую? — Мастер усмехнулся. — Сначала из этой выберись.

Солнце склонилось к горизонту, длинные тени поползли от неровных плитняковых стен. Воздух прояснился.

— Там уже Саяны, — показал Андрей. — Мы идем в горы?

— Да, в горы, — ответил Мастер. — Но завтра. Сегодня ночуем здесь.

Из горного городка, лежащего на границе Турфана и пустыни, выехал крупный военный отряд. С лязгом боевого железа и топотом копыт он прошел в темной арке ворот, и вскоре облако пыли показало, что он двинулся по направлению к северным Саянским хребтам. Вел отряд широкоплечий чернобородый воин в блестящей кольчуге — джунгарский полководец Галдан Бодохчу. С молодых лет он был предан буддийскому учению и своей тяжелой сабле. Сейчас наступала очередь сабли — пора было показать енисейским варварам-кыргызам истинный смысл «Восьми сторон божественной любви». «Ом мани падме хум!»— повторял про себя полководец, предвкушая кровавую потеху.

Джунгарские разведчики, ранее прибывшие из Турфанского оазиса, вышли к Енисею, на условленное место встречи с Ченом. По горной тропе, за которой они наблюдали, лежа за каменной осыпью, прошел отряд всадников, спешно уходящий в Монголию. Многие из них были ранены, поперек седел везли трупы. По отрывочной беседе, которую разведчики подслушали, тайно подобравшись к привалу, им стало ясно, что другой отряд, собранный из урянхов, направился в одну из горных долин, куда ожидался ответный рейд степняков-кыргызов. Но к тем людям, встречи с которыми ждали разведчики, все это не имело никакого отношения.

Выйдя на берег Енисея, джунгары стали обустраивать место встречи: тайное укрытие для ожидания, пути отхода, дрова для сигнальных костров. Встреча ожидалась через несколько дней.

Ночью кто-то тихо толкнул Андрея в плечо.

— Поднимайся, — услышал он шепот Мастера.

— Проблемы?

— Тихо! Седлай коня, и поехали. «О Господи, за что?!»

— Куда едем?

Но Мастер уже исчез в темноте. В крепости стояла тишина, в разных местах виднелись группы спящих воинов, кони паслись снаружи, под охраной. Оседлав Рыжего, Андрей замер, вслушиваясь-вглядываясь в темноту, пока разглядел белого коня. — За мной, — прошептал Мастер. Они рысью двинулись по темной степи, догнав группу молчаливых всадников, которые ехали, не зажигая огня. По тускло блеснувшему шлему в одном из них Андрей признал чазоола. Один из всадников — кажется, пленный монгол — был связан. Проехав по долине, они начали подниматься на пологий холм, примерно на середине склона перерезанный невысоким известняковым откосом. Сойдя с коней, зажгли факел — коптящее пламя блеснуло на металле кольчуг, заметалось по кустам акации и каменной осыпи, ведущей к черному глазу пещеры. К пещере двинулись чазоол, Андрей с Мастером и еще один воин, подталкивающий пленника. Все молчали.

Внутри пришлось пробираться низко пригнувшись, но потом ход расширился. Похоже, что стены пещеры были стесаны и пол выровнен. Потом ход вновь стал сужаться, превратившись в узкий лаз, — как говорят спелеологи, «калибровку». К счастью, она оказалась сухой — в известняковых пещерах часто приходится ползать в жидкой грязи, которую потом очень трудно отмыть. Пройдя «калибру» ползком, они вылезли в невысокий длинный грот, дальний конец которого скрывался в темноте. В зигзагах оранжевых и черных пятен, перебрасывающихся в свете факела, мелькнули сталактиты, бугристые своды грота, покрытые какими-то рисунками. Впереди что-то блеснуло, чем ближе, тем яснее: круглое лицо с длинными, полуприкрытыми глазами, рот, змеящийся в отрешенной улыбке, гирлянда оскалившихся черепов на плечах. Отделенная от пришедших неподвижной черной водой, в свете факела матово поблескивала золотая статуя мужчины, сидящего в позе лотоса.

— Смотри, — еле слышно прошептал Мастер. Андрей на миг повернул к нему голову — ему показалось, что китаец смотрит не на статую, а куда-то дальше, но хотел, чтобы Андрей смотрел именно на нее. Там свод грота круто спускался, и на его поверхности было сделано какое-то изображение — вот в него и вглядывался китаец. Андрей пристальнее посмотрел туда и невольно отпрянул: большая темная птица, раскинув крылья из черного клубящегося дыма, готовилась броситься на него из-за золотого идола. Пламя факела качнулось — птица пошевелила крылом, холодно и жутко блеснул круглый зрачок, с новым движением пламени оказавшийся лишь завитком на голове истукана. Пламя плясало по плоской золотой морде, глаза блестели, улыбка змеилась — но идол не оживал, оставаясь лишь тяжкой грудой металла. Птица же была живой — а в следующий миг ее не стало вовсе.

«Отче наш, иже еси на небеси…]] — отгоняя морок, Андрей незаметно перекрестился. Рядом послышалась какая-то возня — связанный монгол с кинжалом в груди рухнул в озеро, подняв сноп брызг и волну, омывшую золотой край истукана. Господин Ли Ван Вэй, казалось, не обратил внимания на смерть монгола, он все так же пристально глядел в глубь грота.

Назад выбрались тем же ходом, а когда сели на коней, Андрей спросил шепотом:

— Я не читал, что кыргызы приносили человеческие жертвы.

— Они и не приносили. Это тайный, воинский культ. Без жертвы нельзя, ни одно дело не получится.

— Почему они показали нам эту пещеру? Мы же чужие. Нас убьют?

— Пока не найдем табун и мальчишку, нам ничего не грозит. Так что не думай об этом.

Некоторое время они ехали молча, копыта мягко стучали по сухой земле.

— А почему там птица? За головой этого… в пещере.

— Какая птица? — Мастер даже повернулся к Андрею, явно удивившись. — Там не было никакой птицы. Там были древние Числа, нанесенные задолго до того, как кыргызы приволокли из похода этого золотого Боддхисаттву. Я должен был обязательно увидеть эти Числа.

— А я видел птицу. Что это значит?

— Смотря по тому, что за птица. Скажем, Феникс — знак державной власти, его изображение вышивается на парадной одежде китайского императора. Белый журавль — знак бессмертия. Изображения пары журавлей носят даосские священники.

— Та черная. Даже не черная, непонятно какая. Темная.

— Вообще-то Птица знак судьбы. Так что готовься, что-то ждет тебя.

— Кстати, о птичках, — вдруг решился Андрей, — вы знали о монгольском набеге?

— Откуда я мог о нем знать? — Мастер ответил с ходу, и голос его был полон такой неподдельной искренности, что у Андрея отпали последние сомнения:» Знал «.

Проведя ночь в крепости, конный отряд кыргызов снова двинулся к югу. Монголов не было видно, пустынная степь расстилалась под копытами коней. Все меньше встречалось степных могил, все выше стали склоны, острее скалы на круглых сопках. Рощицы с северных склонов спустились ниже, сошлись в колки, перелески, и вот уже за высоким, травянистым увалом вздыбился первый таежный хребет.

Всадники остановились, начальник колонны — Ханза-чазоол — переговорил с вернувшимся дозором. И снова колонна двинулась вперед, втягиваясь в длинный узкий распадок, крутые склоны которого поросли густым сосновым лесом. Кое-где среди сосен проглядывали невысокие известняковые скалы, то темно — , то светло-серые, покрытые шершавыми золотистыми лишайниками. Копыта зачавкали по мокрой земле — дно распадка было пропитано водой от снега, дотаивающего между частыми сосновыми стволами. Ноздреватый снег был усыпан рыжими иголками, — желтые стволы и зеленые кроны сосен поднимались по склонам и, уже далеко вверху, отчетливо рисовались в синем саянском небе. Легкий ветер, охлажденный близкими ледниками, напоенный запахом смолы, хвои, подсыхающей земли, обвевал лицо и тело под шубой, сносил прочь резкий запах пота и сладковато-приторную вонь засохшей лошадиной пены.