— Таежная река. Течет с восточной стороны, впадает в Енисей недалеко от начала степей.

— Вот оно что… Наверное, русским не понравится этот уход. Как ты думаешь?

— Бунт, в сущности, — пожал плечами Андрей, — ясак давать не будут. Кому понравится?

— И что предпримут русские?

— Подавят бунт. Ушедших вернут силой, зачинщиков накажут. Мне так думается.

— Вот и мне так думается, — сказал Мастер и надолго замолчал.

После чая снова сели в седла, снова вверх-вниз по нагретым склонам, вспугивая грузных дроф и серых лисичек-корсаков, пока, наконец, не мелькнула с вершины — далеко еще, еле заметно — щетинистая темно-зеленая полоска.

— Тасхыл, — указал один из воинов. — Тайга. Степь йок, дальше нету.

Андрей оглянулся — его самого удивило чувство, неожиданно захлестнувшее грудь. Вдруг не захотелось ему покидать эту небольшую теплую землю, плавные, травянистые склоны под горячим голубым небом, обведенные шумящими березовыми рощицами — ярко-зелеными, исчерченными полосками белых стволов. Порыв северного ветра донес еле слышный шум таежного океана, его прохладный смолистый запах. Андрей знал, конечно, что едет он на войну, но не только в этой, земной войне было дело. На севере его ждало что-то неведомое, грозное, отчего сжималась грудь и еще раз, как за последнюю свою защиту, цеплялся взгляд за коричневые плиты курганов, встающие из желтоватой сухой травы. «Ладно, все там будем… — успокаивал он себя, —» Раннее небо» не выдаст, так и свинья не съест «. Но это не особенно помогало.

Бирюса показалась неожиданно, на третье утро медленного пути по» сакме»— тайной таежной тропе. Все вокруг покрылось росой, что-то потрескивало под сапогами, качались над головой белые зонтики съедобной травы «пучки». Ведя лошадь в поводу, Андрей на ходу ободрал шкурку с сочной пустотелой трубки и вкусно захрустел.

— Смотри, Чен, на этом в тайге прожить можно. Недолго, конечно, но выбраться сил хватит.

В сизой предрассветной мгле, наполненной темными массами елей, в разрыве бледной полосы тумана вдруг блеснул лунный блик на угольно-черной воде.

Передовой кыргыз замер, указывая рукой вниз по склону:

— Бирюса. Там урус живет. Туда пойди.

— А вы? — спросил Мастер.

— Мы нет пойди. Домой, степь.

Провожатые забрали всех лошадей. Пришлось Андрею и китайцам забросить на плечи вьюки и идти пешком. Черная полоса воды расширилась, пересеченная пятнами лунной дорожки. В тумане проглянул глыбистый спуск к неширокой реке, на котором поднимались узкие высокие ели. Небо светлело, над размытыми еловыми верхушками повис молочно-белый диск луны. Плеснула вода, крикнула сойка в темной глубине леса. Неподалеку сонно взлаяла собака.

— Так, — остановив всех, тихо сказал Мастер, — там жилье. Что делаем?

— Я иду первым, — вызвался Андрей, — вы ждете здесь. Если все в порядке, я зову вас, если нет, уходите в тайгу.

Андрей посчитал себя обязанным предложить такой план. Здесь он был у своих — какими бы ни были русские этого времени, для него они в большей степени свои, чем для Мастера и Чена.

— Что ж, так и сделаем, — согласился господин Ли Ван Вэй.

Левая рука Андрея уже была без лубков — спасибо Мастеру. Он двинулся вперед, аккуратно, с перекатом ставя на землю ноги в мягких сапогах. Совсем бесшумной ходьбы не получалось, все же отвык он от тайги, но собака больше не взбрехивала. Шаг, еще шаг — снова плеснула вода, на этот раз явственно и близко. «Бобер, что ли, или выдра какая? — Андрей еще пригляделся. — Выдра… своего рода».

Из темной воды показалась женская голова, потом узкие белые плечи. Острая козья грудь, мокро блестящая в мутном предутреннем свете, ребра, видные под луной, небольшой втянутый живот. Темный треугольник под ним — мокрые волосы завернулись вниз хвостиком, с которого сыпалась прозрачная водяная струйка. Волосы на лобке были обведены складочками, переходящими в чуть располневшие бедра, круглые колени, гладкие длинные икры. Выбравшись, женщина отряхнулась — точь-в-точь, как собака, — потом, ступая белыми ногами по мокрой темной траве, перешла к кусту боярышника и наклонилась за рубахой. Сейчас Андрею стали видны круглые ягодицы, чуть широковатые по сравнению с худой, но крепкой спиной. Рубаху она надевала через голову — когда лицо и грудь скрылись в складках простого беленого полотна, а бедра прикрылись подолом, Андрей, двумя прыжками перескочив полянку, одной рукой плотно охватил тело женщины, стиснув ей руки, а другой рукой туго зажал ей рот. Тело ее резко дернулось в сторону, потом замерло, бессильно обмякнув.

— Сейчас пущу, не бойся. Только не ори. Ясно? Ясно?!! — яростно зашипел он. Женщина мелко закивала. Ее била крупная дрожь. Сдернув вниз подол ее рубахи, Андрей освободил ее лицо. Самое обычное, русское: правильный овал сходил в закругленный выступающий подбородок; нос прямой, с небольшой пипочкой на конце, мягкие щеки. Мокрые волосы двумя «рожками» обегали белый лоб. «Не особенно-то и молодая». От рубахи едва уловимо пахло коровой, парным молоком. И еще чем-то — сладковатым, смолистым дымком… «Ладан, кажется?»

— Одень это. — Шинкарев кивнул на сарафан. — Живешь здесь?

Она молча кивнула в ответ, понемногу успокаиваясь.

— Одна? Чего молчишь?

— Н-не.

— Глянь-ка, и голос прорезался! Говорят, вы тут лодки строите?

— Т-то т-там, на плотбище, — указала она дрожащей рукой куда-то в туман.

— Лодку мне надо. С кем бы поговорить насчет покупки?

— С тятей. Счас покличу! — метнулась она в сторону.

— Э-э-э нет, так не пойдет! — в последний момент Андрей поймал ее за подол. — Покличешь тятю, а выйдет десять лбов с кольями. А так ты у меня заложница. Вот теперь зови!

— Т-я-я-т-я-я! — громко крикнула женщина, — подь сюды-ы!

В ответ в три глотки грохнули собаки, зашлись злобным хриплым лаем.

— Аграфена! — послышался скрипучий голос. — Ну што опять, ети твою…

— Давай, батя, двигай сюда! — громко ответил Андрей.

— Хто там ишшо? Счас собак спущу! — Голос начал приближаться.

— Попробуй только! Враз башку сверну твоей Глашке!

Из-за елки показался старик не старик — пожилой, кряжистый мужик: утиный нос, морщинистое лицо, седая борода лопатой. Некоторое время они молча вглядывались друг в друга.

— Хто ты есть? — ткнув пальцем, спросил мужик. — Человек аль нехристь какой?

«Питекантроп»— снова всплыл в голове наиболее подходящий ответ. А что, так оно и есть, в каком-то смысле. И не в одном даже.

— Русский я, батя, русский.

— Черт те батя! Русскай… — прищурившись, язвительно протянул он. — Да глаз у тя узкай! А ну покажь!

— Пожалуйста, — пожав плечами, Андрей обмахнулся широким православным троеперстием.

— Тьфу!!! — яростно сплюнул мужик. — Как есть, никониан клятый!!

«Вот оно что — кержаки это, раскольники…»

— Да что ты, батя! Какой я тебе никониан — русский я. Простой советский человек.

— Чаво-о?

— Ничаво! — передразнил Андрей. — Со степи я приехал, от хана!

Как ни странно, это подействовало. Мужик явно успокоился, перевел дух.

— Хан он ничаво-о-о, хан стару веру не забижат… токо вот к себе не пушшат пока.

«Вот оно как!» Поворот был интересный. Русские староверы собирались к кыргызам. Стало быть, не врал Кистим.

— А зачем вам к хану? Чего здесь-то, на Руси, не живется?

— Чаво не живется… — снова протянул мужик. — Аль сам не знашь: на Москве царь Ляксей сидит, всех в никонианску веру перекрешшат, за грехи наши тяжкие…

— А к хану-то как — по воде пойдете или посуху?

— А те нашто? — подозрительно спросил он, покосившись на потрепанный китайский костюм Андрея. — А не глянешь ты на кыргызина-то. Да и то сказать, на казака не глянешь.

— А говоришь «никониан»! Погоди, сейчас своих позову, враз поверишь, что от хана. Или боишься?

— Тебя, што ль? — Мужик пренебрежительно дернул плечами, кажется, почти не притворяясь. — Мы тута, в тайге, не больно пужливые. Кличь, коли не врешь.