Нечего и говорить, Рим – один из крупнейших городов Европы. Вскоре мы обнаружили, что здесь совершенно иные, чем у нас, правила движения, и запутались в многочисленных реконструкциях исторических мест. Никогда не видела таких ужасных, агрессивных, неподвижных пробок: люди машут друг на друга со скутеров и из такси. Кажется, все только и делают, что орут и жестикулируют большими волосатыми руками. Даже у женщин растут на руках волосы. Неужели они никогда не слышали о горячем воске? А эти вопли? Вот от чего раскалывается голова, словно получаешь затрещины полбу. Даже рабочие, даже продавцы, все кричат на своем нелепом языке и будто для того, чтобы вывести меня из себя. Кажется, будто они говорят на ломаном испанском. Я считала, что в Пуэрто-Рико шумно. Но Рим не идет ни в какое сравнение с этим городом.

У нас ушло три часа, чтобы добраться до гостиницы, находившейся совсем неподалеку. Хуан свернул не в том месте и вообразил, будто достаточно знает язык, чтобы понять объяснения итальянцев. А те совсем не понимали, о чем он их спрашивал. Он слишком горд, mi'ja, и никогда не признается в том, что творит. А я до сих пор с ним мила и не критикую его. Я вполне серьезно. Наконец благодаря нескольким итальянцам, говорившим на распевном испанском, мы оказались на месте, но мне тут же захотелось вернуться в пробку.

Я ожидала чего-то другого. Да, мне не следует жаловаться, но я привыкла к определенному уровню комфорта. Да, я не заплатила за поездку ни цента. Знаю, что Хуан расстарался, желая доставить мне удовольствие на Валентинов день – правда, на месяц раньше. Я не возражала поехать в Рим в январе, когда здесь холодно и уныло. Я набралась терпения и старалась быть с ним милой.

Но, mi'ja, я не привыкла к таким гостиницам, которую заказал для нас Хуан. Ты знаешь, что я езжу в командировки и какие места бронирует для меня Трэвис. Хуан по одному названию должен был определить, что это за гостиница – «Абердинский отель». Интересно, кто приезжает в Рим и останавливается в «Абердинском отеле»? Я тебя умоляю! Это нечто вроде дыры, приютившейся на задворках мясокомбината в Дулуте[105]. Вид из окон на Министерство обороны Италии. Очень романтично! Сама гостиница маленькая, мрачная и насквозь пропахла несносным туалетным антисептиком. Но я так устала, что не протестовала и на гудящих ногах поднялась вслед за Хуаном в маленький номер, где стояла огромная разбитая кровать.

– Не пойдет, – сказала я, посмотрев на нее.

– Что?

– Ты же знаешь, я не сплю с тобой в одной постели. Изволь найти номер с двумя кроватями. – Я села на стул с комковатым сиденьем и укоризненно взглянула на Хуана.

Он опустил плечи и потер глаза. Одна из его контактных линз выскочила и шлепнулась на пол. Встав на четвереньки, Хуан начал обшаривать запятнанный, жесткий ковер взглядом мистера Магу.[106]

– Ты внесешь себе заразу, если снова вставишь эту штуку в глаз, – предупредила я.

– Прекрасно. Будь по-твоему. – Хуан вынул вторую линзу, бросил ее на пол, достал из чемодана очки и надел их. Снял. Потер переносицу. Вздохнул. Он вел себя так, когда не знал, как поступить дальше. – Может, ты хоть подождешь до утра, Нейви? Обещаю не делать никаких попыток. Мы оба устали. Давай отдохнем.

– Две кровати. – Я покрутила у него перед носом двумя пальцами.

Хуан оставил меня в номере, а через пятнадцать минут явился с новым ключом. Мы перебрались в другую комнату. С двумя кроватями. Двуспальными. Я – женщина не мелкая. А итальянские двуспальные кровати, как все в Европе – от одежды, порций в ресторанах и самих людей, – меньше, чем в Америке. Как можно спать на штуковине, напоминающей натянутый канат? Но я ничего не сказала Хуану – ведь он и так чувствовал себя неважнецки. В гостинице не было даже коридорного, и ему самому пришлось спускаться в машину за моими чемоданами. А пока Хуана не было, я исследовала ванную и шкафы. Хиленько, функционально и никакой роскоши. Я поняла, что мне не удастся воспользоваться феном и щипцами для завивки – у них в Риме, mi'ja, какие-то очень странные розетки. И гостиница не дает напрокат фенов. Ты же знаешь, какие волосатые итальянские женщины. Дикие и неукрощенные, они, видимо, сушат волосы, встряхиваясь. Скоро я сама стану как стукнутый током пудель. Буду похожа на сестру Баквита. Надо серьезно поговорить с Хуаном.

Но я так устала, что, дождавшись, когда он принесет мои чемоданы, и переодевшись в ужасном синем свете ванной в мою шелковую пижаму и подходящий к ней халатик, не сказав ни слова, забралась в скрипучую, крохотную постель и заснула. А проснувшись днем, обнаружила, что Хуан сбегал за едой и успел накрыть шаткий маленький столик. Он принес итальянскую пиццу, отличающуюся от американской тем, что она очень плоская и в ней мало сыра, холодные макароны, свежий салат, бутылку воды и бутылку вина. И еще цветы, которые поставил в заляпанный низкий стакан из ванной. Хуан даже купил выпечку. Причем ее упаковали в белую картонку и перевязали, как подарок, лентой.

– Позволь тебя обслужить, – сказал он.

Я встала, присоединилась к нему за столом и извинилась за свои капризы. Хуан ответил, что понимает – ведь мы оба очень устали.

– Но все-таки постарайся найти переходник для фена, – попросила я. – Я не могу выходить на люди не завившись.

– Все, что пожелаешь.

Еда оказалась превосходной, и я решила не требовать, чтобы Хуан нашел нам другую гостиницу. Мне приходилось жить в гораздо худших условиях – большую часть детства, – так что ничего, выдержу. Я недовольна, пусть знает, но я не собиралась обижать его. Это было бы грубо.

Поев, мы приняли по очереди душ и оделись. Я выбрала простое черное платье, туфли на каблуках и довершила ансамбль платком. И умолила Хуана не совершать очередной ошибки с одеждой и волосами. Нашла для него пристойные вещи в его чемодане. Он собирался вечером пойти на концерт в рок-клуб где-то на задворках Рима. И я попросила на этот раз взять такси. Хуан растерялся – видимо, потому, что оплачивал всю нашу поездку до последней лиры. Я сказала, что заплачу за машину, и он нехотя согласился. Мы нашли по соседству с гостиницей банкомат и взяли такси. Хуан сказал, что, по словам его друга, наверху в этом клубе танцуют сальса. Добравшись до места, мы выяснили, что так оно и есть. И не поверишь, увидели множество пуэрториканцев. Словно не уезжали из Бостона. Танцевали весь вечер, а затем такси доставило нас в нашу дыру. Несмотря ни на что, я прекрасно провела время и почти позволила Хуану физический контакт. Хотя мы и не дошли до конца. А прежде всего я заставила его сделать мне массаж ног.

На следующее утро он снова поднялся рано. Побежал за переходником для этих идиотских розеток, раздобыл фрукты, хлеб, сыр и кофе на завтрак и подал еду мне в постель. Я приняла душ и надела черно-белую двойку «Эскада» с черными брюками, черно-белые туфли «Бланик» без каблуков, роскошную кепку «Джилиан Тесо» из шерсти альпаки (ее, естественно, произвели в Италии) и солнечные очки. Натянула черные кожаные перчатки и переложила кошелек и мобильник в сумку из гладкой кожи в черно-белых тонах.

И тут Хуан выложил мне свой план. Нам предстояло осмотреть Форум, Колизей, арку Септимия Севера, Дом весталок и прочее. И все пешком. На ногах. Ты только подумай, mi'ja!

– Надеюсь, ты захватила удобную обувь? – гнусно улыбнулся Хуан. – Думаю, что в этом идти не стоит. – Он помахал пальцем, указывая на мои туфли.

Я не захватила удобную обувь. Прошу прощения. Я вообще не ношу то, что другие называют «удобной обувью». И джинсов у меня тоже нет. Когда я была девочкой, мать учила меня, что женщины не носят ни кроссовок, ни брюк, и я еще тогда отказалась от этого вида одежды (кстати, на велосипеде мне тоже запрещали кататься). Я привыкла считать, что мне в любых случаях нужна подобающая женщинам обувь.

– А с этими что не так?

– Мы идем пешком, Нейви, – объяснил Хуан. – Твои туфли годятся для камеры пыток.