– Ты погубишь свое здоровье, если станешь зацикливаться на этой глупости. – Я перешла на испанский, которым мы чаще всего пользовались между собой. Элизабет не сводила глаз со своих кроссовок. Вилма с бесстрастным лицом притворялась, что ничего не слышит. Шумная женщина. – Самое лучшее, что ты можешь сделать, – отдалиться от всех, кто старается уязвить тебя. Не забывай, они не знают тебя так, как твои подруги. Пишут всякую чушь, поскольку больше ни на что не способны. Наверное, долгие годы завидовали и теперь радуются, что ты не получишь хорошего места, о котором они сами всю жизнь мечтали. Репортеры – злобные, мелкие людишки. Не позволяй себя достать. Заботься о собственном счастье.

Лиз посмотрела на меня и нахмурилась:

– Ты не та, с кем я могу разговаривать.

– Ella tiene razon[144], – вставила, не оборачиваясь, Вилма. – Слушай ее, Сарита.

Я обиделась. Они, конечно, правы. Только все это касалось не меня. Все это касалось Лиз.

– Лучше бы я ничего этого не говорила, – пробормотала я. – Все не так плохо, как ты считаешь.

Вилма сверкнула на меня глазами и продолжила уборку.

– Правильно. Ты ведь просто… бестактная? Так? Ты сама всем так объясняешь?

Я поджала под себя на диване ноги, словно желая оборониться от правды в ее словах. И втянула в себя живот под синим свитером, чтобы скрыть располневшую талию и все синяки и царапины.

– Ты разбила мне сердце, – заявила я. – Не могла себе представить, что все эти годы ты пялила женщин.

– Я не пялила. Пялят мужчины.

– Невелика разница.

– Я их любила. Я любила женщин. И пожалуйста, не надо пошлить.

– Извини, но я в самом деле обижена. Неужели ты мне настолько не доверяла, что не хотела признаться?

– Сара, – начала она виноватым тоном, – не доверяла не тебе, а себе самой. Очень дол го не могла осознать, как обстоят дела. Ты что, не понимаешь? До сих пор не могу до конца поверить.

– Это я не могу поверить. Всегда считала, что лесбиянки отвратительны. А ты такая женственная, такая миловидная.

В ответ Элизабет произнесла всего одно слово:

– Mitos. Мифы.

Лиз выглядела как обычно, только под глазами у нее я заметила синяки от усталости. Она была измотанной, грустной и одинокой. Я не могла поверить, что Лиз пришла. Не могла поверить, что она одна из… тех. Попыталась представить ее с женщиной, но мне не удалось.

– И какие это вызывает ощущения? – спросила я.

– Что именно?

– Спать с женщиной.

– Не знаю, как ответить на твой вопрос. Все люди разные.

– Меня всегда все интересовало. Естественное любопытство.

– Угу.

– Готова спорить, женщина удовлетворяет гораздо лучше, чем мужчина.

– Не знаю, Сара. Все зависит от человека.

– Ну что ж, ясно. Извини, что несу околесицу. Не знаю, что сказать. Жаль, что ты так мало доверяла мне. Тебе следовало сказать мне.

– Я не знала, как ты отнесешься к этому.

– Как и ко всему остальному. Я же не доктор Лора.

– Я этого не утверждаю. Просто проявляла осмотрительность – слишком много поставлено на карту.

– И все-таки жаль, что не сказала. Вот что изменилось между нами: я тебе больше не верю, как прежде.

– Но я все та же. – Элизабет ударила себя ладонью в грудь. – Ничего не изменилось.

– Нет. Изменилось все. Для тебя. Я считаю, тебе лучше уйти из твоей организации. И может быть, с работы. Люди ненормальные, Лиз. Скажу тебе всего два слова: Мэтью Шепард.

Она покачала головой:

– Думаю, все не так плохо. Рассуди здраво: есть очень много людей с пониманием.

Протирая кофейный столик, Вилма сочувственно покосилась на меня.

– Ты уверена, что лесбиянка?

– Кажется, да.

– Тогда живи как лесбиянка. – Я не верила собственным ушам: неужели я советую это Лиз? – Гордись тем, что ты есть, mi vida. Посылай всех к черту. Наслаждайся вниманием. Вспоминай о знакомых геях и лесбиянках, которые радуются своему положению.

– Готова заключить сделку, – ответила Элизабет.

– Какую?

– Готова гордиться собой как лесбиянкой, если ты уйдешь от Роберто. Ведь он не изменится – ты прекрасно это понимаешь.

– Ты забыла: мы говорим не обо мне.

– А почему бы и нет? Давай поговорим о тебе.

Вилма принесла поднос с сыром и крекерами, и запах еды послал в мой мозг рвотный сигнал. Я вскочила, выбежала в ванную, но не успела закрыть за собой дверь. Даже не успела добежать до унитаза: желтая масса с комками вафель забрызгала зеленые плитки пола, встроенный в столик умывальник и крышку сиденья.

Встревоженная Лиз поспешила за мной и остановилась на пороге.

– Господи, Сарита, ты заболела?

Я оперлась об унитаз и повернула голову. Элизабет показалась мне очень красивой. Как же это возможно? Будь я также привлекательна, сделала бы так, чтобы каждый мужчина на свете хотел меня. Живот снова свело спазмом, и я наклонилась над унитазом. На этот раз рвота угодила куда надо. Я долго давилась, хотя во мне ничего не осталось. Во рту ощущалась сухость и горечь, зубы словно истончились и покрылись коростой.

– Тебе надо в больницу.

– Отвали, – ответила я. – Исчезни. – Я не блевала в присутствии Элизабет с первого курса, когда мы вместе напивались до бесчувствия. Но теперь предпочитала давиться в уединении.

– Ты в самом деле больна. Извини, я не знала.

– Я в порядке, – прохрипела я. Дернула цепочку нарочито допотопного туалета и, перебравшись к раковине, вытерла рвоту туалетной бумагой, прополоскала рот, умылась холодной водой и промакнула лицо бежевым египетским полотенцем из хлопка. – В порядке. – Я посмотрела на нее в зеркало. – Меня воротит от всего этого.

– Ты хочешь сказать, тебя тошнит от того, что происходит со мной?

– Да. – Я оттолкнул а Л из и вернулась в телевизионную. Вилма с ведром и тряпкой дежурила, словно часовой, у входа в ванную. Она не подняла глаз ни на меня, ни на Элизабет.

Лиз поспешила за мной, а я услышала, как Вилма пустила воду в ванной и стала прибирать за мной грязь. Добрая старая Вилма.

– Извини, Сара, – повторила Лиз. Ее руки порхали возле лица. Вот что нас так близко свело – латиноамериканская манера наших споров. – Мне следовало быть с тобой откровенной. – Она похлопывала ладонью по тыльной стороне другой руки. – Мне жаль, что это так на тебя подействовало. Я взрослая девочка. Сумею справиться сама. То, что ты приняла меня, гораздо важнее всего, что думают обо мне на студии.

Я взглянула на мерцающие цифровые часы. Мальчики с минуты на минуту явятся из школы; тогда они захотят соевого молока, печенья из натуральной муки и начнут рассказывать, какую им задали домашнюю работу. Я не хотела, чтобы они увидели в доме Лиз.

– Тебе пора, – сказала я.

– Почему? – удивилась Элизабет.

– Из-за Роберто. Мы останемся с тобой подругами, но мне нужно время, чтобы приучить его к мысли о тебе. Он всерьез рассердился.

– Роберто рассердился из-за того, что я лесбиянка?

– Он так сказал. Назвал тебя извращенкой и все такое. Глупость, не расстраивайся. Но я не хочу, чтобы сыновья застали тебя здесь. Роберто подозревает, что у нас с тобой роман. Que locura, te lo digo[145]. Что это ему взбрело в голову?

– Сара. – Элизабет подсела ко мне и заглянула в глаза.

– Что? – спросила я. – Почему ты так смотришь на меня?

– Я давно должна была тебе кое-что сказать.

Я подавила новый приступ дурноты. Догадалась, что у нее на уме.

– Не надо. Не уверена, что хочу это слышать.

– Тебе следует знать.

Мы долго не сводили друг с друга глаз.

– Следует знать, потому что от него исходит настоящая опасность.

– Продолжай. – Я напряглась.

– Помнишь, студентками мы все вместе ездили на весенние каникулы в Канкун: я, ты, Роберто, мой тогдашний знакомый Джералд, Лорен и еще один парень, не помню, как его звали.

– Альберто. Угреватый.