Элисон, кто бы она там ни была, заглянула мне в глаза и благожелательно улыбнулась. А мне захотелось побить ее. Зачем она здесь?

– У вас сломано ребро, сломана челюсть, трещина в черепе, перелом стопы. При выкидыше вы потеряли столько крови, что врачи сомневались, удастся ли вам выжить, – сказала она.

Я не поверила ей. Неужели Роберто сотворил со мной такое? Неужели зашел так далеко? Я напряглась и выдала еще одно слово:

– Мальчики.

– Ваши мальчики в безопасности, – ответила Элисон. – Ваша мать прилетела из Майами, и сейчас ваши сыновья находятся с ней у Ребекки. Муж все еще в доме, но сыновей не пускает, потому что это они вызвали полицию. Ваш отец тоже приедет на этой неделе.

Мальчики в порядке, повторяла я себе. Слава Богу. В порядке. Но почему они не дома с Роберто? Почему он там один? Никто ничего не понимает. Роберто не виноват. Или виноват? О Господи!

Я все вспомнила. Он ударил меня. Я распласталась на льду, и он начал бить меня. Почему?

– Я говорю вам это, потому что вы должны отдавать себе отчет в том, как серьезно случившееся, – сказала Элисон. – По словам ваших подруг, они не предполагали, что вас избивают. А я по опыту могу утверждать, что такие повреждения наносят не в один вечер. Вы долго терпели, Сара, и я заявляю, что вам нельзя возвращаться домой. Он не изменится. Вероятность того, чтобы агрессивный мужчина может исправиться, очень мала.

Мой ребенок… Я вспомнила, как покатилась по лестнице. И Вилму. Храбрую Вилму с ножом. Попыталась произнести ее имя. Элисон кивнула.

– К сожалению, не могу вас порадовать. С Уилмой не все в порядке.

– Вилма, – поправила я.

– Ваш муж избил и ее. И от потрясения у нее случился инфаркт. Сейчас она в реанимации.

Боже!

– Ваш сын Иона набрал 911. Он спас вам жизнь. Вашего мужа арестовали за нанесение побоев, но он вышел под залог.

– Негодяй заявил, что сын, позвонив в полицию, предал его, – наконец заговорила Лорен.

– Подождите, не теперь, – перебила их Уснейвис. – Рог el amor de Dios, mujer, callate la boca.[167]

Что это у нее на пальце? Неужели обручальное кольцо?

– Чье кольцо? – растерянно прокаркала я.

– Поговорим об этом позже, – ответила она по-испански.

– Хуан, – сообщила Лорен. – Она наконец пришла в себя.

Элисон, очевидно, не понимала по-испански, потому что улыбнулась и невпопад вставила:

– Ваша мать сообщила, что прилетает ваш отец. Власти штата лишили Роберто опеки над сыновьями, поэтому он никак не сможет им повредить.

– Убью негодяя, – заявила Лорен, подходя к кровати. – Брат знает нужных людей в Новом Орлеане. Я не шучу – запросто могу организовать.

Ребекка взяла ее за руку и отвела в сторону.

– Довольно, дорогая. Пусть Сара отдохнет.

– Нам необходимо знать, намерены ли вы выдвинуть обвинения? – спросила меня Элисон.

Я вспомнила о Вилмс: как эта плохо одетая социальная служащая переврала ее имя, как сильно я любила ее. Как Вилма снова стала называть меня Саритой и заменила мне мать. Есть же какой-то предел, за которым невозможно прощать, даже если любишь человека, даже если хорошо знаешь его. И этот предел наступил. Я выдвину обвинения. Если не ради себя, то ради Сета, Ионы и Вилмы.

Мне стало нехорошо. Комната померкла. Я почувствовала, что очень устала. И заснула.

Когда я снова проснулась, стояла ночь. В комнате никого не было. Трубки из носа и горла исчезли. И головной зажим тоже. Я немного приподняла голову и поняла, что все-таки не одна. В тени у окна сидел отец. Я заворчала, чтобы привлечь его внимание. Отец подошел и встал у кровати. На нем был его классический наряд: брюки цвета хаки, рубашка поло и ботинки с бахромой. Я посмотрела на регистрационный лист в ногах кровати и сообразила, что с прошлого пробуждения проспала три дня. И все-таки ощущала изнуряющую усталость.

– Ay, Dios, – заговорил отец. Его глаза покраснели от слез. И добавил по-испански: – Почему ты не говорила нам? Почему не признавалась?

– Прости, папа. – Голос прозвучал грубо, в горле саднило.

– Это ты меня прости. Наша вина: моя и мамы. Мы частенько дрались, и ты решила, что так и нужно.

Он плакал.

– Нет, это ты меня извини.

– За что? Этот подонок чуть не убил тебя. Убил мою внучку.

Внучку.

– Это была девочка? Тебе сказали? Отец кивнул:

– Да.

К горлу подкатили рыдания. От конвульсий острая боль пронзила ребра, и я чуть не потеряла сознание.

– Нет! Нет! Нет!

– Успокойся, – проговорил отец и погладил меня по голове. Так он ласкал меня, когда я была маленькая. – Теперь отдохни. Ты никогда больше не увидишь этого человека.

– Разыщи приходившую ко мне социальную служащую, – попросила я. – Хочу выдвинуть обвинения.

Отец смутился:

– Ты ведь еще ничего не знаешь.

– О чем?

– Роберто не могут найти.

– Как не могут найти?

– Он убил Вилму, – вздохнул отец. – Она вчера умерла. Явилась полиция, чтобы арестовать его, но Роберто не открыл. Взломали дверь, но его не оказалось в доме. Забрал одежду, документы и скрылся. Его машину обнаружили на стоянке у аэропорта, ключи валялись на сиденье.

– Что ты сказал?

– Сбежал, негодяй.

– Нет! – заплакала я.

Отец ошарашено уставился на меня:

– Неужели после всего, что случилось, ты еще любишь его? – Я промолчала. Отец взял мою руку и нерешительно поцеловал. – Я всегда подозревал, что это он ставит тебе синяки. Мать заметила, что они появились после того, как ты с ним познакомилась. Но надеялась, что они оттого, что ты еще подросток. Говорила, ты как молодая лошадь, которая только учится управлять своими длинными ногами.

– Он бил меня, папа, – плакала я. – Постоянно. Все эти годы. Я не хотела говорить, боялась, ты подумаешь, что я такая глупая. И сама отвечала ему.

– Ну, ну, – успокаивал меня отец, – все уже позади. И я никогда не подумал бы, что ты у меня глупая.

Я спросила, куда делся Роберто, и отец начал загибать пальцы:

– Он убил Вилму – это раз. Убил твою неродившуюся дочь – это два. Чуть не убил тебя. И теперь скрывается от правосудия. Не будем больше говорить о нем. Этот человек трус.

– Ну почему все так, папа? Почему все это случилось? Я хочу, чтобы все оставалось как прежде.

Он устало опустился на стоявший подле кровати стул.

– Ay, mi hijita[168], ну что мне с тобой делать?

Все так навалилось на меня. Я потеряла и Вилму, и дочь, и мужа. Чуть не лишилась жизни. Хочу Лиз. Мне надо поговорить с ней. Куда она подевалась? Почему ее нет?

– Позови Элизабет, – попросила я отца.

– Она приходила раньше, когда ты еще спала, – ответил он.

– Позвони ей. Попроси прийти.

– Хорошо, хорошо, mi vida, закрой глаза, отдохни.

В следующий раз, когда я проснулась, она была рядом. Ослепительная, в свитере с высоким воротом и темно-синих джинсах. Я всегда завидовала тому, как свободно Элизабет носит одежду, как умеет выглядеть красивой.

Неприятная социальная служащая Элисон тоже была в палате. Кажется, они разговаривали. По натянутой улыбке Лиз я поняла, что Элисон раздражает ее не меньше, чем меня. Мне хотелось громко рассмеяться, но я сдержалась. Должно быть, хороший знак.

Я настолько окрепла, что сумела сесть. Элизабет начала извиняться за то, что пришла тогда.

– Это все моя вина. Мне не следовало являться к тебе. Прости.

– Лиз мне все рассказала, – прервала ее Элисон. – Ее вины тут нет. И вашей тоже. Виноват человек, который бил вас. Я хочу, чтобы вы обе это понимали.

Все так. Но кто тебя спрашивает?

Элизабет держала гирлянду летающих шариков с надписями «Поскорее выздоравливай!». Она посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась:

– Скажи, фигня. Я увидела, какой букет тебе прислала Эмбер, поняла, что ее не переплюнуть, и решила принести вот это.

– Спасибо, – тихонько рассмеялась я. – Кстати, об Эмбер. Откуда у нее столько денег?