Он не отвечал, только качал головой.

— Его никак не зовут… и второго тоже, — внезапно послышался голос девочки, оставшейся там, в темноте. Она подошла ближе.

Пен увидела, что говорившая намного старше, чем ей показалось вначале, — девочке было лет шесть-семь. Она схватила одного из мальчиков и прижала к себе.

— Они мои! Я слежу за ними и никому не отдам! Куда вы их берете?

— Откуда вы все тут взялись? — спросила Пен. — Чьи вы дети?

— Моя мама прачка, работает там, — девочка показала рукой куда-то вне пределов дома, — а моя сестра здесь, у мистрис Логан. Откуда мальчики, не знаю, мне велят за ними глядеть… кормить… — Она посмотрела на Пен голодными глазами. — У вас никакой еды, случайно, нет?

Пен стало стыдно, что она ничего съедобного с собой не захватила, но она не знала, представить себе не могла, что почти рядом с ее миром существует такой — голодный и страшный.

Это открытие еще больше укрепило ее намерение, которое она решила немедленно осуществить. Схватив в обе руки по ребенку, крепко прижав их к своим бокам, она стала медленно и осторожно спускаться по расшатанной лестнице.

— Эй! — закричала девочка. — Они не ваши! Что вы делаете? Я должна за ними смотреть. За них деньги плотят. Мистрис Логан сдерет с меня три шкуры!

— Тогда иди и ты со мной, если хочешь, — в отчаянии сказала Пен. — Только я пока сама не знаю, куда мы все…

— И пойду! Пойду с вами! Я не могу оставить мальчиков.

Ноша у Пен была не тяжелая — дети почти ничего не весили. С ними на руках и девочкой, которая шла по пятам, она снова оказалась в нижней комнате и, больше не собираясь таиться, громко позвала:

— Оуэн!

И решительно толкнула едва заметную дверь в кухню, где возле стола увидела Оуэна и хозяйку, которая обомлела от того, что представилось ее глазам.

— Эй! — закричала она. — Ты свихнулась? Эти дети должны жить здесь!.. Нелли! — Схватив деревянный черпак, она замахнулась на девочку, которая спряталась за юбку Пен. — Сколько раз тебе говорить, чтобы никого не подпускала к детям? Я убью тебя, гадину!

— Я не виновата. Честное слово, не виновата! — заныла девочка, заливаясь слезами.

— Она не виновата. Прекратите!

Это был спокойный голос Оуэна. Он схватил руку хозяйки, задержал в воздухе и отобрал орудие наказания. Все это время он не сводил глаз с лица Пен. Никогда не видел он на нем такой смеси отчаяния и надежды, радости и ярости. Как прижимала она к себе двух оборванных тощих детей, в которых едва теплилась жизнь!

Он понимал причину ее отчаяния: она осознала въяве, что не может, и не сможет никогда, опознать своего ребенка. Только чудо могло ей помочь сделать это. Она все еще надеялась на себя, в ней теплилась надежда… И таяла с каждой минутой.

Ему было безмерно жаль ее, но чем и как мог он способствовать разрешению загадки? Разумеется, надо нажать на старуху, но как вытащить из нее всю правду и кто поручится, что это и есть правда? Шансов у них остается все меньше, и если сейчас они не добьются истины, то он, по правде говоря, не знает, как действовать дальше, где искать…

Пен попыталась найти выход раньше, чем он, и первая приступила к атаке на хозяйку. Подойдя к ней ближе, она крикнула:

— Один из этих мальчиков — мой ребенок! Понимаете это? Украден у меня!.. Его принес вам мужчина, которого зовут лорд Брайанстон. Какого из них он принес?.. Говорите! Ну!.. Или…

От ее голоса, от ее глаз хозяйка притона попятилась. Но тут же собралась с духом и закричала в ответ:

— Ты спятила? Не пойму, про чего толкуешь! Они принадлежат мне, эти дети. А почему живут здесь, не ваше дело!

Крик был пронзительный, голос уверенный, но во взгляде сквозило явное беспокойство. И удивление. С чего вдруг эта по виду забитая шлюха так осмелела? И ведь как переменилась! Повелительный тон, в глазах смелость, отчаяние, готовность совершить все, что угодно, — ударить… убить.

Пен посадила детей на колченогий стул, оградив их своим телом, и снова обратилась к женщине.

— Отвечайте! Кто из них тот, о котором я говорю?.. Молчите? Тогда я попрошу своего друга помочь мне. Кстати, он неплохо владеет кинжалом…

«Надеюсь, обойдется без него», — подумал Оуэн, но вынул оружие из ножен. И еще подумал, что Пен неплохо взялась за дело, хотя он предпочел бы начать не с угроз, а с подкупа.

Вид клинка подействовал на старуху сильнее, чем слова.

— Не знаю, о чем таком вы говорите, мистрис, — пробормотала она смиренным тоном.

— Прекрасно знаете, — подал голос Оуэн, продолжая играть оружием. — От вас требуется одно: сказать, какого ребенка принес вам мужчина по имени граф Брайанстон. Или кто-то по его поручению. Это одно и то же.

— Не знаю я никакого графа, клянусь вам, — продолжала бормотать хозяйка, отступая назад. — Никто не говорил мне никакого имени.

— Он толстый, с красным лицом и маленькими глазами, — попыталась Пен описать своего деверя.

Со стула позади нее раздался детский плач. Оба ребенка заплакали в унисон. Девочка Нелли, стоявшая в дверях и готовая в любую минуту удрать из комнаты, взирала на все с испугом, но и с немалым интересом.

Она раньше, чем Пен, увидела, как хозяйка схватила лежащий на каком-то ящике огромный нож для разделки мяса. Но еще раньше заметил это Оуэн и, заломив руку женщины за спину, вырвал у нее нож, а затем уж без больших угрызений совести приставил кинжал к ее морщинистому горлу.

Старуха взвизгнула. Дети продолжали дружно плакать. Девочка Нелли тоже начала всхлипывать.

Пен подступила как можно ближе к хозяйке и, стараясь не замечать исходившего от той малоприятного запаха, сказала негромко и внятно:

— Толстый. Краснолицый. Маленькие глаза. Коротко стриженные волосы. Богато одетый. Наверное, нетрезвый… Кого из этих детей он сюда принес? Кого? Отвечай сейчас же!

Женщина испуганно вращала глазами, но молчала. Не то из упрямства, не то от страха. А может, не понимала, о чем речь.

Оуэн решил сменить тактику: перейти от кнута к прянику. Он убрал кинжал от горла старухи и вложил в ножны. Встретив удивленно-осуждающий взгляд Пен, кивнул ей, как бы говоря: все в порядке, я знаю, что делаю.

— Мистрис, — обратился он к хозяйке, — оставим в покое ножи и поговорим о деле. То есть о деньгах. Я возьму этого ребенка у вас и заплачу втрое больше, чем платит вам Брайанстон. А вы можете сказать ему, если хотите, что ребенок умер. От лихорадки. Думаю, он не очень удивится, что такое случилось в подобном месте.

Странная тишина воцарилась после этих слов. Даже дети перестали плакать: возможно, их поразили звуки мужского голоса, которого они почти никогда не слышали.

Пен, обеспокоенная внезапным молчанием малышей, подошла к ним, опустилась на колени и прижала их, заплаканных, грязных, сопливых, к своему наряду дешевой шлюхи. Но смотрела при этом только на старуху.

— Итак, мистрис, — повторил Оуэн, — переходим к условиям нашего соглашения.

Та продолжала беспокойно вращать глазами и ничего не говорила.

— Какой из них? — в который раз повторила Пен, не сводя с нее взгляда.

Оуэн вынул из кармана кожаный кошелек. Такой же он оставил недавно в доме у Бетси Кошем.

Несмотря на всю напряженность момента, Пен вспомнила вдруг, что не вернула ему тех денег.

Теперь глаза хозяйки не бегали по сторонам, а сосредоточились на одном предмете — на кожаном кошельке.

— Сколько? — спросила она хрипло.

— Пять гиней.

Она сощурилась, из глаз сочилась жадность.

— Лорд платит мне две гинеи в месяц за то, что я держу его.

— Глупости! — не выдержала Пен. — Его мать никогда не позволит ему тратить столько.

Выражение лица и голос Оуэна резко изменились. В глазах появилась жесткость, голос стал презрительно-властным.

— За две гинеи в месяц, — сказал он, — можно сытно кормить и держать в чистоте два десятка малолетних детей. Не похоже, чтобы вы одели и накормили даже двух… Короче говоря: я плачу вам пять гиней. Соглашайтесь, или мы прибегнем к другим способам убеждения.