Робин вскочил с кресла, в котором задремал, подошел к окну — начинался рассвет, а с ним новые неприятности, необходимость новых решений и поступков.

Нортумберленд планирует отвлечь французов от возни вокруг английского трона обещанием выдать принцессу за герцога Орлеанского. Совершенно ясно, что, когда он добьется желаемого — то есть посадит на трон Джейн, а через нее и своего сына, — принцесса Мария вместо свадебного пира окажется в тюрьме, и те, кто поддерживает ее, тоже. Пен будет среди них независимо от того, согласится она сейчас помочь герцогу или нет. И ни французы, ни испанцы со всеми своими армиями не помогут ни принцессам, ни их сторонникам…

Так что же ему делать? Прежде всего предупредить Пен. Она к утру, несомненно, вернется во дворец, и он должен встретить ее… не здесь, нет, а прямо на пристани, где он сразу наймет лодку и немедленно увезет ее в Холборн. Какое-то время она будет там в безопасности… Да, так он и сделает!

Он выскочил из комнаты, на ходу натягивая плащ. В коридорах и на лестницах уже копошились слуги: гасили светильники, подметали, мыли полы. Никто не обращал внимания на спешащего куда-то придворного. Одного из многих.

Дождь прекратился, слегка подморозило, дорожка, выложенная кирпичом, была скользкой. На реке в этот час почти не видно лодок, зато их множество стояло у берега в ожидании пассажиров.

Он обратил внимание на одну из них, шикарную, с гербом Франции на борту, только что пришвартовавшуюся к берегу. С нее сходила Пен. Как удачно! Но что она несет в руках?.. За ней идет Оуэн д'Арси, у него тоже какой-то сверток.

Робин бросился к ней.

— Пен!..

Она с удивлением и испугом смотрела на своего сводного брата. Что он здесь делает в такую рань, под серым неприютным небом? Она неуверенно обернулась к Оуэну, который нес второго, рыжеголового, ребенка. Только бы мужчины не устроили ссору прямо здесь, на берегу! Насколько она могла видеть, лицо Оуэна не предвещало ничего хорошего.

Ребенок у нее на руках, словно чувствуя ее смятение, проснулся и начал негромко плакать.

Оуэн остановился, глядя на Робина прищуренными недобрыми глазами: он понял, от кого могли исходить дошедшие до Пен сведения. Конечно, он ожидал какого-то удара с этой стороны, но, по правде говоря, не такого… А она… Она проглотила наживку без всякого сопротивления, ни на секунду не сомневаясь в ее достоверности и, значит, ни на йоту не веря в него… ему…

Пен тоже остановилась, не дойдя до Робина, успокаивая плачущего ребенка.

Она вдруг забыла обо всем на свете — о двух враждебно настроенных друг к другу мужчинах, об Оуэне и его обиде на нее, о принцессе и ее делах — обо всем, кроме того, что она держит сейчас на руках своего обретенного сына, который капризничает немного, но ведь все дети так делают?..

Она уже мчалась навстречу Робину с криком:

— Я нашла его!.. Нашла моего сына!.. — Остановившись перед ним, она продолжала взахлеб говорить:

— Смотри… смотри… Как он похож на Филиппа… правда?.. Глаза… Посмотри на его глаза… А носик… лоб…

Сейчас, под рассветным пасмурным небом, она была абсолютно уверена в этом.

Робин в замешательстве смотрел на нее, потом перевел взгляд на маленькое существо в ее руках.

— Пен… — проговорил он испуганно. — Дорогая Пен… О чем ты говоришь? Что это за ребенок?

Она увернулась от его протянутых рук. Блеск у нее в глазах погас. Упавшим голосом она произнесла:

— Я же сказала тебе, это мой сын. Я его нашла. Ты не веришь мне? Считаешь, я сошла с ума?

Поначалу Робин лишился дара речи. Да, он был уверен, его сестра потеряла рассудок, а тот, кто содействовал этому, кто подтолкнул ее к безумию ради осуществления своих гнусных целей, стоит сейчас позади нее.

Одним прыжком Робин оказался рядом с ним, шпага уже была у него в руке.

— Как вы смели, — крикнул он, — довести мою сестру до такого состояния? Зачем потворствовали ее болезни? Вы…

— Робин!

Это был дрожащий голос Пен.

— Не будьте глупцом, — холодно и спокойно сказал Оуэн.

Он поставил на землю ребенка, которого держал на руках, и тот неожиданно подбежал к Пен и, как бы защищая, прижался к ее ногам.

— Робин, послушай, — умоляюще произнесла Пен. — Я знаю, в это трудно поверить, но это мой ребенок. Мой… Оуэн помог его найти. И когда ты услышишь, как…

Робин повернулся к ней, не опуская шпаги, нацеленной в сторону Оуэна.

— Пен, как можешь ты доверять этому человеку после того, что услышала о нем от меня? После того, что я узнал… Это была не помощь с его стороны, но хитрая, коварная игра… Заранее рассчитанная. Разве можно верить хоть в чем-то человеку, который отрекся от собственных детей, человеку, который…

Он не сумел договорить, ощутив острую боль в правой кисти: сильнейший удар по клинку шпаги вырвал ее у него, и она упала, косо вонзившись в землю. Оуэн стоял неподвижно, опустив свое оружие острием вниз, глаза его исторгали молнии, но он молчал.

— Милостивый Боже! — проговорила Пен. Она дрожала сама и ощущала дрожь детей, прижавшихся к ней. — Перестаньте, умоляю вас! Прекратите сейчас же!

Робин тоже молчал, сжимая левой рукой поврежденную кисть. Оуэн вложил шпагу в ножны, отвесил полунасмешливый поклон Пен и Робину и, резко повернувшись, зашагал к лодке.

— Нет… Нет… Оуэн! — крикнула Пен, бросаясь за ним. Он остановился у самого борта лодки, повернул голову. В его глазах мелькнули ожидание, надежда, но она этого не могла видеть.

— Оуэн, — задыхаясь, сказала она, подбегая к нему. — , Сейчас не время… Вы… Мы должны помочь принцессе Марии бежать из дворца. Помогите ей… мне… Ради моего ребенка… Умоляю…

Луч надежды погас в его глазах. Он ничего не ответил.

Робин, все еще сжимая онемевшую кисть, постепенно приходил в себя, начиная, кажется, немного осознавать происходящее.

Неужели они ошибались? Все они, кто любил и любит Пен? Ошибались и усиливали ее муки своими сомнениями? Неверием в то, что было для нее главнее всего в жизни? А этот человек, этот французский соглядатай поверил ей и сумел помочь? Отвергнув своих детей, отыскал ребенка посторонней женщины… Но откуда взялся еще один ребенок? И какие они оба изнуренные, страшные! Каким образом сына Пен и Филиппа… если это их сын… довели до такого состояния? Кто это сделал?

Он приблизился к Пен в поисках ответа хоть на какие-то вопросы из всей массы теснящихся у него в голове, но она не обращала на него внимания. Она смотрела только на Оуэна, взывала только к нему.

— ..Пожалуйста… Оуэн… — говорила она. — Почему что-то должно встать между нами?.. Я ведь не знаю… почти ничего не знаю о вас. А вы не хотите говорить. Как же я могу понять, где правда, а где ложь?..

Она остановилась, чтобы перевести дух, надеясь, что Оуэн смягчится, обида растает, он простит ей недоверие, так глубоко задевшее его.

Но он словно окаменел. Взгляд отстранен и холоден, губы сжаты.

Она продолжила:

— Я ведь прошу не только за себя, Оуэн. Помогая принцессе, вы поможете обеим сторонам нашего с вами договора, — проговорила она в отчаянии.

Обретя наконец дар речи, Робин спросил:

— Какого еще договора, черт возьми?

У него голова шла кругом: откуда-то взявшийся ребенок, даже два, внезапные угрозы Нортумберленда и нависшая над Пен опасность, и ко всему — постыдная утеря шпаги из собственной руки. Правда, Оуэн напал внезапно, против всех правил, но все равно…

Пен повернулась к брату и на этот раз удостоила его ответом.

— Тебе следует узнать, что в порыве отчаяния, когда никто из вас не хотел мне помочь, я заключила с шевалье соглашение, по которому обязалась сообщать ему кое-какие имеющие политическое значение сведения о принцессе в обмен на помощь в розыске моего ребенка. — И, видя возмущенную реакцию Робина, добавила с вызовом:

— Надеюсь, ты не считаешь себя вправе бросить в меня за это камень!

— Мы понапрасну теряем время, — послышался холодный голос Оуэна. — Меня не слишком интересует, простите, ваша семейная перебранка.