— Вы совершенно не так меня поняли, Оуэн, совершенно не так! — горячо сказала она. — Я решила поехать, потому что для меня это вопрос жизни. Моей жизни. И значит, я обязана принять участие в поисках правды, а не взваливать их целиком на другого человека. Но без помощи, без вашей помощи мне никак не обойтись.

— Как же вам удалось вырваться из когтей принцессы? — спросил он уже смягчившимся тоном.

— О, это мой большой секрет, — ответила она с улыбкой. Раздался стук в дверь. Вошел Седрик с тазом и кувшином горячей воды.

— Лошадь в конюшне, — доложил он. — Мистрис Райдер послала вам воду, она говорит, мы отправляемся в путешествие, сэр?

— Да, Седрик, приготовь коней.

— Для миледи тоже, сэр?

— Да, и для нее. Леди Брайанстон возвращается в Гринвич. Джон Райдер сопроводит ее туда. Пускай он седлает своего коня.

— Слушаю, сэр.

Мальчик с интересом вглядывался в обоих. По отрывистой речи шевалье он понимал, что тот находится в состоянии, близком к гневу, и был уверен: причиной тому присутствующая леди.

Не успела закрыться за Седриком дверь, как Пен сказала:

— Нет, Оуэн, я поеду с вами.

— Не будьте столь неразумны, — проворчал он, наливая воду из кувшина в таз. — В этом нет никакой необходимости. Я сделаю все, что будет возможно, поверьте мне и возвращайтесь в Гринвич. Вас проводит туда сын мистрис Райдер, и больше никто не посмеет проявить к вам недобрые намерения.

— Нет, — повторила она без особого нажима, как говорят о чем-то окончательно решенном. — Никто не должен делать это вместо меня. Я нуждаюсь в вашей помощи, поверьте мне… в вашем… — Было видно, она ищет наиболее подходящее слово. — В вашем участии… совете… Без них я не смогу, Оуэн…

Он яростно тер лицо влажным горячим полотенцем. Затем вытерся насухо и стал править бритву на широком кожаном ремне.

С некоторым душевным смятением Пен наблюдала за тем, как он бреется. За этим интимным, чисто мужским занятием. Оно лишний раз напомнило ей о Филиппе. Тот носил бороду, аккуратную треугольную бородку, которая очень шла к его худому лицу…

Сейчас она отчетливо представила его себе, вспоминая, как любила смотреть, когда он бреется, подстригает бородку, прикладывает к лицу горячее влажное полотенце. Постепенно она обретала душевное равновесие, тревога оставляла ее.

Она сделает это ради него. Ради памяти о нем… Поедет и узнает все, что можно узнать…

Она спокойно ожидала, когда Оуэн закончит свои приготовления, и они отправятся в путь. Да, он обижен на нее — недоумевает, злится, ну и пусть. Какое это имеет значение в сравнении с тем, что им предстоит разузнать… сделать!..

Итак, решено: она едет с ним!

Возможно, это увеличит разрыв, наметившийся между ними, но это же, безусловно, поможет ей остаться самостоятельной в своем поведении, поможет сосредоточиться только на одном — на достижении намеченной цели.

Оуэн скинул халат, потянулся за рейтузами. Пен упорно смотрела в огонь, стараясь думать о чем угодно, только не о наготе Оуэна д'Арси.

Он повернул голову в ее сторону, и его раздражение растаяло. Он уже научился немного понимать ее и сейчас читал по ней, как по открытой книге, хотя она сидела к нему спиной. В той книге черным по белому было написано, каких усилий стоит ей отталкивать, отторгать его от себя даже сейчас, в преддверии совместного путешествия. Если оно состоится. Хотя он честно пытается сделать все возможное, чтобы она отказалась от своего намерения: для нее это будут лишние тяготы, дополнительные душевные муки.

Зато для него могут открыться кое-какие возможности, и первая из них — укрепление любовного союза. Только не на благо французской дипломатии, а на благо собственного тела. И души…

— Хорошо, — произнес он ей в спину беспечным тоном. — Пускай будет так, как вы считаете нужным.

Она резко повернулась.

— Почему вы вдруг решили сдать свои позиции?

Он поморщился.

— Вам не угодишь, мадам. Вы настаивали, я согласился. И вы опять недовольны.

— Извините, шевалье. Я действительно зарвалась. Рада, что не обиделись на меня.

Он пожал плечами.

— Вы совершенно правильно сказали, Пен: это в первую очередь ваше дело. Ваша забота и ваша печаль. Я согласен.

— Спасибо.

Он кивнул, наступило молчание. Оно продолжалось и когда мистрис Райдер принесла завтрак и он стал есть, жестом пригласив Пен к столу, от чего она также молча отказалась.

Закончив еду, он начал укладываться. Положил в кожаный мешок смену белья, халат, бритву, пару ботинок, а также — ее удивило это — складную чернильницу из кожи. Неужели собирается писать письма в поездке? Интересно, кому?

Вошел Седрик и сообщил, что лошади оседланы и готовы.

— Мы захватим одну из моих птиц, Седрик, — сказал Оуэн. — Возьми клетку. И не забудь мешок.

— Да, сэр.

— Птица? — не удержалась Пен от вопроса, когда мальчик ушел. — Зачем?

— Прирученный голубь. Верите или нет, он неплохо служит моим интересам.

— Вы имеете в виду, доставляет ваши сообщения, депеши и все такое?

— Совершенно верно. Ради благополучия и преуспеяния Франции.

Если своим ответом он хотел смутить ее, показать, что вопросы, которые она задает, зная о его деятельности, бестактны и назойливы, то не достиг желаемого.

Она простодушно произнесла:

— О, вы сможете целый вечер потратить на ваши письма, если надо. И сегодня — когда остановимся, не доезжая до Уикома, и в другие дни. — Ей подумалось, что она сказала что-то не то, и она покраснела. И добавила:

— Боюсь, вечерами я не смогу составить вам компанию.

— В самом деле? — с ухмылкой пробормотал он и поспешил выйти из комнаты, кивком пригласив ее следовать за ним.

Накинув плащ, она спустилась по лестнице, размышляя о том, что, как видно, он не понял ее до конца и придется сказать ему напрямик, что если в нем еще теплятся какие-то глупые надежды, то лучше, чтобы он их сразу и навсегда выбросил из головы.

Мистрис Райдер выскочила из кухни, когда они сошли вниз.

— Надолго отправляетесь, сэр?

— Вернусь через четыре дня.

— Счастливого пути. Наш Джон готов, чтобы сопроводить миледи.

— Спасибо вам и Джону, мистрис Райдер, — сказала Пен, — но я не нуждаюсь в услугах вашего сына, ибо отправляюсь вместе с шевалье.

— Ох, а мы думали… Шевалье говорил…

— Я ошибался, — весело признал Оуэн. — И теперь исправляю ошибку.

На дорожке сада стоял молодой человек, он держал под уздцы крупного гнедого коня. Рядом с ним спокойная серая кобыла пыталась подкормиться жухлой зимней травой. Седрик привязывал мешок своего хозяина к седлу вороного коня. На земле рядом с ним стояла клетка с окольцованным голубем.

— Ставьте вашу лошадь обратно в стойло, мастер Джон, — сказала Пен. — От вас требуется только одно: помогите мне взобраться на моего Вильяма.

— Я сам помогу леди, — вмешался Оуэн. — Прошу!

У Пен перехватило дыхание: впервые после прошедшей ночи она ощутила на своем теле его руки. Но все произошло так быстро, что она не знала: было это или не было, тем более что Вильям начал недовольно мотать головой и фыркать, что вызвало беспокойство Оуэна.

— Мне не нравится нрав вашего зверя, — хмурясь, сказал он. — Это лучший из ваших коней?

— Во всяком случае, самый быстрый. Что не помешает в нашем путешествии.

— Тише едешь, дальше будешь, мадам. Поговорки редко ошибаются.

— Не беспокойтесь за нас, шевалье, — сказала Пен, натягивая повод. — Мы с Вильямом не подведем вас.

Ей было приятно его беспокойство, хотя чувство удовлетворения несколько ослабло, когда она услышала сказанные сухим тоном слова:

— Помните, я предупредил вас. Вам придется самой справляться с лошадью.

Он вскочил на своего коня и направил его по узкой дорожке к выходу. За ним ехал Седрик на небольшой лошадке, Пен с Вильямом замыкали шествие.

— Как ужасно, что мы не смогли сегодня повидаться с Пен, — сказала леди Джиневра Кендал, сходя с коня возле своей резиденции в Холборне. Это был скромный, наполовину деревянный дом, не идущий ни в какое сравнение с шикарными, сплошь из камня особняками, воздвигнутыми в последнее время на берегах Темзы. Но супруги Кендал презирали новоявленных богачей, выставляющих напоказ свое богатство, приобретенное по большей части за счет тех, кто его лишился вместе с былой властью и влиянием за годы изменчивой политики сидящих на троне Тюдоров.