- Прощай, друг, все, что я могу дать тебе - могила и моя… наша память.

Фома спиной чувствовал взгляды повстанцев, их злость, ненависть и желание отомстить. Немного страшно, но страх этот какой-то ненастоящий, смешанный с жалостью. Причем жаль не тех, кто умер, а тех, кто все еще жив. Но это же неправильно, жалеть живых?

А Януш продолжает говорить:

- Я мог бы поклясться отомстить… кровью за кровь, смертью за смерть…

Генерал поднял вверх измазанные спекшейся кровью руки, и толпа одобрительно загудела.

- Но, чтобы мстить, нужно сперва найти… догнать… задержать… я знаю, что каждый из вас готов встать на след убийцы…

Снова гул, крики. Кто-то выстрелил в воздух, и громкий хлопок слегка остудил ярость толпы, предоставляя Янушу паузу, необходимую для завершения речи.

- Однако идти по следу вампира более чем опасно, кто знает, сколько новых жизней отнимет эта погоня? А каждый из вас дорог мне… не только мне, но и миру, который мы должны построить. Миру справедливому, равному, человеческому, такому, который был до Катастрофы, когда не существовало ни тангров, ни вампиров.

Голос поднялся почти до крика, и сам Януш вскочил, вытянулся, расправил плечи, став выше, старше. Опаснее. Вот, снова это смутное ощущение грядущей беды.

- Этот мир начнется здесь, на землях, которые называют Проклятыми… что ж, возможно, эти земли и Прокляты для тех, кто остался там, - Януш махнул в сторону бледно-голубого, почти растворившегося в лучах утреннего солнца горного хребта. - Но для Отверженных, для тех, кто лишился дома, семьи и чести земли эти станут Благословенными, ибо здесь взойдут хрупкие ростки настоящей свободы!

- Красиво говорит, - пробормотал Голос, и Фома снова с ним согласился. Красиво, а еще яростно, почти неистово, наполняя толпу своей верой и своим стремлением.

- И теперь, стоя над телами наших товарищей, я спрашиваю: есть ли среди вас те, кто все еще желает отправиться в Святое Княжество? Те, кто с рабской покорностью готов склонить голову перед нелюдью, не важно, к какой из рас она относится? Есть ли те, кто готов обречь не рожденных еще детей на незавидную участь скота?

- Нет!

Слитный рев толпы испугал Фому, не громкостью, но своим единодушием. Никто не дал себе сил задуматься над тем, что их ждет в будущем, они верили Янушу, они любили Януша.

- Правильно выбранный момент и поразительное красноречие. В прошлом люди добивались многого, обладая куда более скромными талантами, - философски заметил Голос.

Толстая муха с громким жужжанием кружила над телами, потом, решившись, села на край полураскрытого рта и деловито принялась исследовать выбранное место. Массивное мушиное тело отливало металлической зеленью, а слюдяные крылья казались тонкими и бесполезными.

- Прям как ты, - Голос не удержался от ехидного замечания. - Смотри, станешь зевать, прихлопнут тебя, как эту муху.

- Фома, - Серо-голубые глаза Януша в очередной раз вырвали из реальности, - я вижу твою печаль и разочарование. Да, ты верил существу, которое считал достойным этой веры. Ты был добр, милосерден, как и подобает святому праведнику, и нет твоей вины в том, что милосердие твое обмануто. Но я хотел бы поговорить с тобой об одном деле… очень важном деле.

Дружелюбно протянутая рука. Почему же так неприятно касаться ее? Но и отступить нельзя, Януш ждет, улыбается, взгляд безмятежен.

Вечером Фома записал: «Прихожу к печальному выводу, что я слаб и труслив, в противном случае я бы отказался от предложения Януша, поскольку оно идет вразрез не только с моралью христианской, но и моралью обыкновенной, человеческой. Единственное, что в моих силах, это дать людям не видимость веры, как того желает генерал, но саму веру. Но я не представляю, как это сделать, как научить их верить в Бога, если я сам до сих пор не уверен в Его существовании?».

Рубеус

Ужин проходил в обстановке весьма и весьма торжественной. Искривленное зеркалами и декоративными арками пространство зала. Длинный, словно Волчий перевал, стол под снегами белой скатерти, массивный хрусталь, раздраженно рассеивавший свет. Обилие блюд и обилие вин.

Марек улыбчивый, гостеприимный и разговорчивый. Карл пытался соответствовать, но… впервые Рубеус видел своего противника настолько слабым, даже беспомощным. На ехидные замечания Марека Карл огрызался, но делал это как-то… неубедительно. Понять бы еще, настоящее это или очередная игра. Наконец, Мареку надоела забава, и Диктатор обратил внимание на Рубеуса.

- Ну и как тебе Орлиное гнездо?

- Внушает уважение.

- Слышишь, Карл? Внушает уважение… до чего милая формулировка. А он у тебя неразговорчивый однако.

- Стесняется, - буркнул Карл, делая вид, что всецело сосредоточен на еде.

- Надо же… а я и не предполагал, что Хранитель может страдать таким недостатком, как стеснительность.

- Страдать? - переспросил Карл. - О да, пострадать он любит, главное, чтобы повод достойный. Правда? И вилку оставь в покое, она ни в чем не виновата, нечего ее штопором закручивать.

Рубеус, испытывая некоторое запоздалое чувство стыда, отложил изувеченную вилку в сторону. Марек весело рассмеялся:

- А я погляжу, вы друг друга любите… прямо даже завидно как-то. Но нелогично. Хотя, как показал опыт, довольно эффективно. - Марек аккуратно разгладил складки на кружевной салфетке, затем поправил манжеты, галстук. В парадном зале воцарилась нервная тишина, нарушаемая лишь легким позвякиванием хрустальных подвесок на люстре. Черт, с каждым часом Рубеусу нравилось здесь все меньше и меньше, и вообще появилось желание вернуться в Хельмсдорф, где все ясно и понятно.

- К Хранителю Севера у меня имеется небольшая просьба… - теперь голос Диктатора сух и деловит, ни намека на язвительность либо насмешку. - Западная Директория временно осталась без присмотра, так вот, я хотел бы, чтобы ты принял два участка, соседних с твоим регионом. Участки хорошие, пара заводов, военные базы, ну и человеческие поселения, хотя это второстепенный фактор. Ну так как?

Отказаться? Рубеусу совершенно не хотелось возиться с чужими участками, тем более, когда в своем регионе только-только начало вырисовываться некое подобие порядка. Но отказывать Диктатору опасно… да и сформулированное столь вежливо предложение, скорее приказ, чем просьба. И Рубеус вежливо ответил:

- Всецело в твоем распоряжении.

- И правильно. - Марек довольно улыбнулся. - Остались кой какие мелочи… формальность, но все-таки, и можешь быть свободен. Ну, относительно свободен, конечно. Абсолютная свобода - это абсолютная чушь. Правда, Карл?

Вице-диктатор пожал плечами, непонятно было, согласен он с данным утверждением, или же просто спорить лень. Марек торопливо, точно вспомнил вдруг о сверхсрочном деле, допил вино и, встав из-за стола, произнес:

- Ладно, прощаться пока не буду, на закате встретимся. Карл, будь любезен, объясни нашему юному другу, что от него потребуется.

- Вот же урод моральный, - пробормотал Карл, когда за Диктатором закрылась дверь. - Не знаю, как ты, а я наелся.

Сине-серебристая комната была единственным местом в замке, где Рубеус чувствовал себя если не уютно, то хотя бы спокойно. За открытыми ставнями обнаружился широкий карниз, переходящий в длинный каменный язык, нависавший над черной пропастью. Смутные силуэты горных вершин, редкие звезды, бледнеющее небо… скоро рассвет.

- Любуешься? - Карл вошел, как обычно, без приглашения. Подойдя к окну, выглянул наружу, и заметил. - Ничего пейзаж. Она любила на карнизе сидеть, заберется на самый край и сидит, когда читает, когда просто…

- Знаю. Снизу видно было, только мы думали, что она - призрак.

- А… - Карл отошел от окна и нажал на кнопку, закрывающую ставни. - Призрак… похоже. Ну да, я же потом запретил ей. Бойцы должны сражаться, а не мечтать. Ладно, это все лирика, теперь давай о реальности, сразу скажу, она тебе не понравится, но либо ты сделаешь то, что хочет Марек, либо… труп. Расклад понятен?