— Да. Вся эта грязь не оставила на ней ни единого пятнышка.

— Незаконнорожденное дитя незаконнорожденной.

— Ненавижу подобную терминологию.

— Что делать, люди все еще так рассуждают.

Вайолет, мать Тамар, оставшаяся незамужней, была дочерью Бенджамина Херншоу, недостойного младшего брата Джерарда, тоже оставшегося холостяком, который бросил мать Вайолет. Тамар, которая, как говорили, появилась на свет лишь благодаря тому, что Вайолет был противопоказан аборт, была плодом связи мамаши с проезжим скандинавом, настолько мимолетной, что Вайолет, утверждавшая, что забыла его имя, даже не могла сказать, был ли он шведом, датчанином или норвежцем. Но сомневаться в этом не приходилось, судя по неяркому обаянию Тамар, по ее мышиного цвета волосам и большим печальным серым глазам. Вайолет решительно взяла фамилию Херншоу и передала ее Тамар. Вайолет продолжала вести «беспорядочную жизнь», на что Патрисия и даже Джерард смотрели косо, продолжала и во все детство Тамар, но уже без подобных последствий.

— Мужчины находили Вайолет необыкновенно привлекательной, — сказала Роуз. — Она и сейчас не потеряла своей привлекательности.

Джерард не отреагировал на ее слова. Взглянул на часы. Он, разумеется, был обряжен в столь порицаемый Гулливером Эшем смокинг, который очень шел ему.

Роуз думала про себя: она все еще ревнует его к любой женщине, которая приближается к нему, даже к бедняжке Тамар, которую она так любит! А иногда думала: она даром потратила жизнь на этого человека, все ждала, притом что знала — ждать нечего, он получил так много и так мало дал взамен. И тут же опровергала себя: до чего же она неблагодарна, ведь он подарил ей свою драгоценную любовь, он любит ее и нуждается в ней, разве этого не достаточно? Даже если он относится к ней как к своего рода идеальной сестре. А, да все равно, теперь он ушел в отставку, говорит, чтобы писать там что-то такое, чтобы, говорит, начать жизнь с чистой страницы, совершенствоваться или что-то в этом роде, он способен на какое-нибудь новое безумие, скажем, влюбляться в женщин — и приходить к ней за советом! Потом она подумала: ну что за вздор! — и в конце концов, разве она не была счастлива?

— Как твой отец? — поинтересовалась она.

— Неважно… но не… собственно, он умирает. Конечно, надежды нет, вопрос только в том, как долго это продлится.

— Очень сожалею. Патрисия не считает, что это был криз?

— Нет, ему стало немного хуже, а сиделка уже ушла. Пат хорошо справляется, она ангельски терпелива.

В последние годы Роуз редко видела отца Джерарда, тот жил в Бристоле, в доме при Клифтон-колледж, где родился Джерард. Лишь недавно, когда здоровье его ухудшилось, он переехал к Джерарду в Лондон. Он и Роуз по-особому относились друг к другу, что, впрочем, отзывалось обоюдной неловкостью. Отец Джерарда очень хотел, чтобы Джерард женился на Роуз. Так же как отец Роуз очень хотел, чтобы Синклер женился на Джин Ковиц. Если бы Синклер не погиб, то имел бы титул. А так титул переходил к йоркширским Кертлендам (троюродным кузенам; деды были братьями), которые еще должны были унаследовать после Роуз ее дом. Мы все бездетные, говорила себе Роуз, прекрасные планы не сбылись, и мы исчезнем без следа.

— Патрисия и Гидеон, конечно, не решили, займут ли ту квартиру наверху, которую ты приготовил для отца?

— Нет, просто аренда у них подорожала и они подыскивают дом.

— Надеюсь, что подыскивают! Когда Гидеон возвращается из Нью-Йорка?

Муж Патрисии, Гидеон Ферфакс, торговец произведениями искусства и финансовый гений, сейчас много времени проводил в этом городе.

— На следующей неделе.

— Ты сказал, они пытаются выставить тебя и занять весь дом!

— Да, Пат постоянно говорит, что мне не нужна такая большая площадь!

Наличие новой «квартиры наверху» рождало у Роуз некоторые идеи. Почему бы ей, и никому другому, не занять эту квартиру? Она годами хранила, пусть в пыльном дальнем углу сознания, все еще упорно берегла надежду, что «в конце концов» и «все-таки» сможет выйти за Джерарда. Позже она удовлетворилась более скромной идеей «жить под одной крышей», быть с ним, в том смысле, в каком, несмотря на всю их близость, их общеизвестную близость, сейчас, конечно, не была.

Они перешли к краю переполненного народом шатрового настила, и Роуз знала, что через мгновение Джерард предложит вернуться «домой», то есть в квартиру профессора Левквиста, Джерардова старого преподавателя классических языков, которой тот позволил пользоваться Джерарду и его друзьям для отдыха на время танцев. (Семья Левквиста, происходившая из балтийских евреев Левиных, прибавила к фамилии скандинавский суффикс, как в природе живые существа принимают защитную окраску.) Желая оттянуть этот момент, Роуз спросила:

— Ты уже что-то решил насчет книги?

Она имела в виду не какую-нибудь книгу, написанную Джерардом, таковых еще не существовало, но другую.

Вопрос был неприятен Джерарду, и он нахмурился:

— Нет.

Снова зазвучал вальс. Заслышав знакомую быструю мелодию, они улыбнулись и вернулись на площадку. Вскоре Джерард уже кружил Роуз, все крепче прижимая ее к себе, скользя левой рукой вверх к ее плечу, а потом обняв обеими руками за талию и оторвав ее быстрые ножки от пола.

Чуть позже Роуз и Джерард направились в квартиру Левквиста, находившуюся возле галерей. Роуз чувствовала легкую усталость, хотя, конечно, не сознавалась в этом. Они обнаружили, что в квартире расположился Дженкин Райдерхуд. Дженкин, который, очевидно, какое-то время сидел там, выпивая в одиночестве, быстро убрал бутылку шампанского. Немного младше Джерарда, он был его давним приятелем, одним из изначальной компании, в которую входили Синклер, Дункан, Маркус и Робин, дружившие со студенческих лет. Из всей сохранившейся компании Дженкин был, или, возможно, так казалось, наименее удачливым. Дункан Кэмбес сделал блистательную карьеру сперва как дипломат, потом в аппарате министерства. Джерард достиг больших высот и ожидал назначения на самую высшую должность в департаменте, когда неожиданно, совсем недавно и для многих необъяснимо, ушел в преждевременную отставку. Робин, теперь сбежавший в Канаду и редко дававший знать о себе, был известным генетиком. Синклер решил заниматься морской биологией и собирался отправиться в Калифорнию, в Океанографический институт Скриппса, но тут его планер разбился. Роуз хотела ехать с ним, Джерард тоже должен был присоединиться, и вместе они собирались открыть для себя Америку. В Оксфорде Джерард, Дункан и Дженкин занимались «классиками»: греческим и латинским языками, древней историей и философией — и получили свои «первые классы» [5]. Роуз, происходившая из йоркширской семьи, имевшей англо-ирландских родственников с материнской стороны, изучала английскую литературу и французский в Эдинбургском университете. Чем она только ни занималась, но, что называется, «карьеры» так и не сделала: преподавала французский в школе для девочек, работала в организации по защите прав животных, подвизалась в «женской журналистике», пробовала писать романы, вернулась к журналистике и защите окружающей среды. Занималась бесплатной социальной работой и время от времени посещала церковь (англиканскую). Она получала небольшую годовую ренту от семейного доверительного фонда и чувствовала, что лучше бы она ее не получала: больше бы старалась чего-то добиться своими силами. Ее подруга, Джин Ковиц, с которой они вместе учились в квакерской школе-интернате, поступила в Оксфорд, где через Роуз познакомилась с Джерардом и остальными, в том числе Дунканом Кэмбесом, за которого позже вышла замуж. Роуз считала, что Джин с ее умом и талантом следовало посвятить себя «свершениям» вместо того, чтобы быть просто женой. Детей у них с Дунканом не было. Дженкин Райдерхуд как был, так и остался школьным учителем. Сейчас старший преподаватель истории в лондонской школе, он никогда не рвался наверх. Был неуверенным в себе, одиноким человеком и довольствовался маленькими радостями. Он владел множеством языков и любил отправиться куда-нибудь в туристическую поездку. Говорили, что в Оксфорде за ним водилось несколько романтических историй (так, кажется, это называется), но что до его дальнейшей интимной жизни, то ее как бы не существовало вообще, во всяком случае, ее окружала тайна.