— Тамар.

— О, библейское имя!

— Меня назвали по какой-то реке.

Эту мысль заронил в голову Тамар один из учителей в младших классах.

— Я хочу, чтобы ты, независимо от того, что тебя мучает, обратилась ко Христу, Христу живому, который более реален для нас, нежели Бог, ближе к нам, нежели Бог, ближе к нам, нежели мы сами к себе…

— Спасибо, — сказала Тамар, — знаю, вы желаете мне добра, и я благодарна вам за вашу сердечность. Я вас услышала. А теперь мне пора идти.

Она собралась было встать, но отец Макалистер неожиданно крепко стиснул ее запястье и удержал на месте:

— Я хочу, чтобы ты знала: у тебя есть Спаситель, для которого нет ничего невыполнимого. Возможно, ты нуждаешься в прощении. В исцелении. Обратись к безграничной совершенной любви, которая исцеляет и прощает. Преклони колени, Тамар.

Тамар опустилась на мягкую красивую расшитую подушечку, которые так нравились Роуз. Едва она почувствовала на своей руке жесткую хватку священника, глаза ее наполнились слезами. Теперь они неудержимо покатились по ее щекам, и она зарыдала.

Отец Макалистер ослабил хватку, упал на колени рядом с ней и начал молиться, воздев очи к яркому свету:

— Господи Иисусе Христе, владыка и повелитель, судья милосердный, податель покоя, коего мир дать не может, который исцеляет скрытное сердце и берет на себя грех тех, кто с искренним покаянием обращается к Тебе и припадает, истомленный и сокрушенный, к благословенным стопам Твоим…

Он внезапно замолчал, и в наступившей тишине слышалось лишь рыдание Тамар. Та закрыла лицо ладонями, и слезы бежали между пальцев, по запястьям и капали на пальто. Заговорщическим тоном он прошептал:

— А теперь… расскажи мне все!

Уронив голову и продолжая плакать, она заговорила. И среди того, что Тамар рассказала священнику в залитой светом солнца и снега церкви, было то, что она беременна.

— Как отец? — спросил Краймонд.

— Он умер, — ответил Джерард.

— Ох, прости, очень сочувствую.

— Прошлым июнем. Рак. А как твой?

— Держится. Он старше твоего, насколько помнится. Сердце пошаливает.

— Извини…

— Я помню твоего отца, в Оксфорде встречались, а потом в Лондоне. Он был очень добр ко мне.

Джерард не мог припомнить, чтобы Краймонд встречался с его отцом, но, очевидно, было такое.

Краймонд проследовал за Джерардом в столовую. Был четверг, десять утра, и Краймонд явился точно в оговоренное время, чтобы дать «объяснения». День был сумрачный, снег на улицах Лондона сошел.

Поразмыслив, Джерард решил, что они разместятся в столовой, поговорят, сидя за столом. Это все же как-то по-деловому, без расслабленности, тут темней, но более уединенно. Он было хотел разложить бумагу, ручки, как для заседания комитета, но это показалось нелепым. Так что на блестящей лакированной поверхности обеденного стола ничего не было. Придвинул два стула, поставив их с одной стороны недалеко друг от друга, остальные остались у стены.

Вчера вечером Джерард был разозлен, когда, придя домой из Лондонской библиотеки, увидел, что Гидеон и Патрисия, только что вернувшиеся из Венеции, затеяли развешивать рождественские украшения и начали со столовой. В свете двух ламп, которые он поставил в столовую, сверкали замысловатые красные гирлянды, блестели зеленые с алым венки из остролиста, нацепленные там и тут на рамы японских картин. Патрисия просила его привезти веточки остролиста из Боярса, но он забыл об этом, и она купила их в «Харродзе». Он мимоходом упомянул, чтобы потом, когда они узнают об этом, не было суеты, что к нему придет Краймонд по делу и чтобы им не мешали. Конечно, Пат и Гидеон очень заинтересовались, но не выказали намерения присоединиться, что было бы катастрофой. Роуз, естественно, нелепо нервничала из-за предстоящей встречи и в конце концов заставила нервничать и Джерарда. Он сказал ей, что отводит на разговор с Краймондом примерно час времени, что с вопросом, достаточно простым, они покончат даже еще раньше, так что она, если хочет, может позвонить ему после одиннадцати. Джерард решил ограничиться по возможности легкой беседой. Краймонду было послано приглашение, в котором Джерард дал понять, что не стремится к выяснению отношений, а хочет просто задать несколько вежливых вопросов и будет удовлетворен, получив даже не слишком конкретные ответы. Все это устраивается лишь, как выразился Дженкин, «для проформы».

Появление Краймонда смутило его больше, чем он ожидал. В холле они обменивались замечаниями о погоде, пока Краймонд снимал пальто и разматывал шарф. В столовой, стоя у стола, обсудили сложности парковки. Потом, после короткой паузы, Краймонд спросил Джерарда об отце.

Они уже довольно давно не встречались лицом клицу. Джерард тщательно побрился, надел бутылочного цвета жакет, аккуратно причесался и глянул в зеркало: не сильно ли постарел, и решил, что не очень. Краймонд выглядел постарше его. Та блистательная танцующая фигура на памятном летнем балу, которую Дженкин сравнил с Шивой, сейчас казалась чем-то иным, чем-то, являющимся в видении, квинтэссенцией Краймонда. Человек, стоявший перед Джерардом в тускло освещенной столовой, выглядел усталым, потрепанным, обойденным жизнью. Румянец, а может, веснушки сошли с бледных щек. Однако же он был так же строен и прям, отросшие волосы так же ярко-рыжи и волнисты, кожа гладкая, если не считать морщинок вокруг глаз. А глаза, несмотря на вежливую речь, глядели твердо и настороженно. Он был опрятно одет, чисто выбрит, при галстуке, хотя его пиджак и рубашка поношенные, а на локтях пиджака свежие заплаты.

— Присаживайся.

Джерард показал на стул. Он заранее решил, где каждый из них разместится. Они сели.

— Помнится, эти картины я видел у тебя в квартире в Челси, — сказан Краймонд. Ту квартиру Джерард делил с Синклером. — И, думаю, в другой квартире…

— Да. Там были некоторые. С тех пор я приобрел еще несколько.

Краймонд достал из кармана блокнот и ручку и положил перед собой. Потом выжидательно посмотрел на Джерарда. В этот момент они, наверное, должны были бы улыбнуться, но их лица оставались серьезными. Краймонд слегка сморщил длинный нос. Джерард чувствовал себя не в своей тарелке, скованно. Наконец он сказал:

— Очень любезно с твоей стороны, что откликнулся на мое приглашение.

— А ты был очень любезен, что пригласил меня.

— Как я объяснил в письме, мы просто поговорим о книге.

— Хорошо.

— Как она продвигается?

— Замечательно.

— Она уже закончена?

— Нет.

— Еще пишешь?

— Конечно.

— Дело просто в том… как бы это сказать, мы чувствуем, некоторые из нас чувствуют, что неплохо было бы услышать нечто вроде отчета о том, как развивается книга, прояснилась ли тема…

Краймонд поднял брови:

— Тема все та же — политика. Ничего не изменилось.

— Да, но… какого сорта политика? Я о том, что ты всегда придерживался довольно крайних взглядов, и — особенно в свете того, что книга такая большая, — нам хотелось бы знать… мы подумали, что она могла бы быть более аналитической и менее… менее подстрекательской…

— О да, — скучным голосом проговорил Краймонд, словно Джерард выразил его собственные сомнения.

— Это не революционная книга?

— Нет, конечно.

— Я о пропаганде насилия и…

— Слушай, — сказал Краймонд, — кто такие эти «мы»? Ты говоришь: «мы чувствуем» да «мы подумали».

— Я имею в виду комитет.

— Кто сейчас в комитете?

— Только я, Дженкин, Роуз и Гулливер Эш. Мой отец, естественно, выбыл.

— Почему Гулливер Эш?

— Мы кооптировали его в состав.

— Вы не говорили мне.

— Извини. Наверное, следовало сказать, но мы не сочли, что это так уж необходимо…

— Понимаю. Слушай, Херншоу, дело не в деньгах? Вы не желаете продолжать платить мне?

— Нет, — ответил Джерард, — дело не в деньгах!

— Или все вы чувствуете, что теперь я не нуждаюсь в вашей поддержке?