— Да здравствует Перу!

Из бара отеля «Сукре» в полутьму портика на плечах двух метисов выплыл истощенный субъект в сомбреро. Увидев, как судья Логроньо продвигается к зданию суда и раскланивается с прохожими, взгромоздившись на плечи своих секретарей, Лоренсо присел на скамейку на Пласа-де-Армас. Потом Лоренсо посмотрел на собор и увидел там петуха, высунувшегося в окошко одной из башен. Петух хлопал крыльями и пронзительно кукарекал.

— В этой башне кто-то живет,— сказала Ольга.— Я не раз видела, как там сушится белье.

Лоренсо тотчас же поднялся и пошел следом за судьей, который у дверей суда спустился с плеч помощников на землю, застегнул пальто, снял шляпу и постарался с достоинством переступить через порог суда.

Войдя в буфетную, Лоренсо нашел там судью, приходившего в себя за чашечкой кофе.

— У нас нет подобного прецедента, нет и законодательства для такого случая,— сказал он.— Лучше повидайтесь с алькальдом или с секретарем Мансанаресом. Кроме всего прочего, они должны вам дать выписку.

Когда он возвратился на Пласа-де-Армас, чтобы идти в канцелярию, из университета высыпали студенты и преподаватели, жаждущие выпить чего-нибудь во время перерыва между двумя занятиями. Лоренсо удалось избежать встречи с ними, он пошел по узкой улочке, спускавшейся к кварталу кожевников. В подъездах старинных особняков колониальных времен теперь ютились мелкие ремесленники, упрямо продолжавшие мастерить те же поделки, что и их предки: фигурки святых, ретабло [235] и быков. Вдали Лоренсо разглядел женщину, которая поднималась из нижнего квартала, растворяясь в солнечном сиянии. Через несколько секунд образ ее прояснился, и он узнал мисс Эванс: она шла к нему, через плечо у нее висел фотоаппарат. Она ему улыбнулась.

— Видели уже своих учеников?

— Сегодня, доктор Манрике, после обеда у меня первое занятие. Ректор меня представит. Какая там, в нижнем квартале, нищета! Как все это ужасно!

Они пошли вместе опять к Пласа-де-Армас.

— В туристическом отеле нет горячей воды. Вчера мне пришлось принять ледяной душ. И никакого обслуживания, я вынуждена была завтракать в другом месте.

— И все равно вы в конце концов полюбите этот город,— сказал Лоренсо.

— Почему же вы в таком случае отказались от места?

— По причинам личного характера. Но это город, мисс Эванс, в котором, при некотором старании, можно быть по-настоящему счастливым.

Посреди площади он покинул мисс Эванс, продолжавшую с жаром его расспрашивать, и направился в присутствие. Секретарь суда Мансанарес сказал ему, что нужны два свидетеля, свидетельство о смерти и разрешение судьи. Лоренсо поел в верхнем квартале на постоялом дворе, где ели одни только погонщики мулов и носильщики. По дороге ему попался на глаза старик, тащивший на себе освежеванную коровенку, а немного дальше двое босых индейских мальчишек играли в футбол, подбрасывая ногами огромную синюю бабочку.

— Иди ко мне,— сказала Ольга.— Приложи ухо вот сюда, к животу. Ничего не слышишь? Чуть пониже. Прислушайся. Уже шевелится.

Он позабыл, что это был город священнослужителей. Во время своих послеобеденных хождений он повстречал каноника Саласа, который ковырял спичкой в мохнатом ухе, монсиньора Литуму, который возвращался со своей усадьбы с пучком лука в руках, отцов Уари, Лескано и Торрехона, дюжину семинаристов, которые возвращались из финансового коллежа с футбольного матча. Когда стало темнеть, Лоренсо оставалось лишь добыть свидетелей и изловить доктора Алипио, с утра уехавшего в деревню, чтобы срочно прооперировать больную.

Он застал доктора в приемной как раз в тот момент, когда тот помещал в одну из стоявших там банок с формалином (эти банки Лоренсо при первом своем посещении принял за аквариумы с редкостными рыбами) опухоль, которую удалил утром.

— Восемь килограммов,— сказал он.— Пациентку зовут Петронила Каньяс, ей сорок два года. Через неделю снова будет на ногах и выйдет в поле работать.

— Простите, что беспокою вас, но только у вас есть в этом городе грузовичок. Мне хотелось бы...

— К вашим услугам, профессор. Для вас — все, что пожелаете. Завтра в шесть вечера я буду на Авенида-де-лос-Хакарандас.

Входные двери ректорского дома были приоткрыты. Дорожка, выложенная огромными плоскими неправильной формы камнями, разделяла на две части погрузившийся в сумерки сад и вела прямо от подъезда к парадной лестнице особняка. Лоренсо прошел мимо уже запертых служебных помещений и остановился перед стеклянной дверью холла, также приоткрытой. Он позвонил, чтобы предупредить о своем приходе, и вошел. Ректор в яркой куртке, с шелковым платком на шее, стоял возле маленького бара.

— Виски или писко? [236]

Лоренсо налил себе виски.

— Университет — все равно что корабль, севший на мель среди сухих холмов,— сказал ректор.— Да и сам город — все равно что судно, севшее на мель на проклятом голом рифе. Ох как трудно, доктор Манрике, спустить на воду всю эту махину!

Лоренсо дал ректору выговориться, а сам в это время разглядывал старый благоустроенный дом, его надежные стены и почти музыкальную стройность распределения внутреннего пространства, начинающегося просторным залом и расходящегося рядами симметрично расположенных комнат, которые под конец соединялись вокруг внутренней крытой галереи.

— Землевладельцы настроены против меня,— сказал ректор.— Университет их пугает. Те, кого они привыкли считать батраками, превращаются в студентов. Университет для них — это подрыв привычных устоев. А если они попали в точку, так тем лучше.

Ректора прервал звонок, как раз когда он стал держать речь против монсиньора Литумы из-за стены между собором и университетом.

— Я еще кое-кого пригласил,— сказал он, направляясь к дверям.

Появилась мисс Эванс с цветком герани в руке.

— Простите, доктор, но он показался мне таким огромным, таким свежим. Я его сорвала в саду у входа. В Лиме все цветы покрыты пылью.

— Рассказывают, что эти герани посадил маркиз де Фериа триста лет тому назад,— сказал ректор.— И те хакаранды, что на проспекте. Вы их еще не видели? Но все это, конечно, выдумки. Маркиз сделал только одно дело: он построил этот дом.

— Как ваши занятия? — спросил Лоренсо.

Мисс Эванс сняла пальто, налила себе виски, предложенное ректором, и уселась в низенькое кресло у самого камина.

— Придется много поработать. Уровень знаний низковат.

Снова прозвенел звонок, и появились два молодых человека атлетического сложения; едва переступив порог, они, энергично жестикулируя, приветствовали присутствующих. При виде мисс Эванс, которая грелась у камина, вытянув ноги и немного приподняв юбку, оба немедленно превратились в двух задорных петушков. Гарсиа, перетянутый в талии, мягкими шагами мерил холл, в то время как Сепульведа твердой рукой вздымал свой бокал, словно олимпийский факел, и, не зная, о чем говорить, глубокомысленно взирал на присутствующих, высоко задирая подбородок.

Лоренсо сел в кресло поглубже и молча глядел, как сгорают в камине поленья. Появился индеец-мажордом в белой куртке и белых перчатках, с подносом в руках, и предложил сигареты. Ректор разливал виски, а Гарсиа перестал вышагивать по залу и присел возле мисс Эванс.

— В Аякучо, сеньорита, жизнь течет, как в деревне. Здесь хороший климат, процессии, все дешево. И танцевальные вечера, где все знают друг друга. Мы с моим товарищем преподаем в университете гимнастику. Стоит захватить с собой немного выпивки — и танцы до утра.

Мажордом подал знак; ректор поставил на бар свой бокал.

— Пойдемте ужинать.

Стол был накрыт на галерее под одной из арок. У ректора обычно подавали к столу французское вино, которое он откопал в лавке у Ичикавы. Гарсиа с большим жаром приглашал мисс Эванс посетить гимнастический зал, а Сепульведа в это время обучал ректора, как нужно дышать после силового упражнения, чтобы избежать сердцебиения. Завеса печали, невыносимой тоски опустилась на Лоренсо.