Конечно, охрана съела часть места для груза, однако доходность обещала понизиться не сильно, так что один за другим гружённые караваны покидали город, чтобы, пройдя мимо Вислоустья, войти в воды залива.
Вот с таким каравном из шести кургузых хольков и повстречался "Аскольд", вернувшийся к патрулированию.
Единственный вооружённый пушками хольк, исполнявший обязанности охранника, решительно выдвинулся вперёд, однозначно показав свои намерния драться. Вот только шхуна была более приспособлена к военным действиям: ей не мешал груз в трюме, она была более быстроходна, и кроме того, абордажная команда была лучше вооружена. Так что не стоит удивляться, что после нескольких одиночных выстрелов пока корабли сходились, князь решительно пошёл на абордаж. Однако на борту холька они встретили такой отпор, какого явно не ожидали. Гданьчане дрались так отчаянно, что русские вынуждены были поспешно отступить на свое судно, потеряв нескольких человек.
А тут ещё выяснилось, что купцы вовсе не разбегаются, как тараканы, а решительно плывут к месту схватки и их вмешательство решительно меняло весь расклад.
Понимая, что время теперь играет не на них, князь велел обрушить на палубу холька огонь из всего, что только могло стрелять. Вскоре густой пороховой дым окутал оба корабля и пользуясь им, как дымзавесой, командиры десятков, обругав своих подчинёных трусами и малодушными бабами, повели их на вторичный абордаж.
Несмотря на то, что команда холька имела перевес в численности и при этом дралась весьма отчаянно, на этот раз каперам удалось переломить ход сражения и оттеснить их к юту. Теперь ганзейцам некуда было больше отступать, и они дрались с бешенством отчаяния, а русские, озлобленные их упорным сопротивлением, рубились с остервенением, помня о спешащих тем на помощь купцах. Именно потому, хотя бой ещё шел, Донат с мореходами уже занялся парусами, распутывая снасти или просто обрубая те, что принадлежали хольку и вытаскивая крюки, чтобы освободиться от захваченного корабля.
В результате "Аскольд" вновь обрёл подвижность и ворвался в купеческие ряды как голодный волк в беззащитную отару. Началось любимое развлечение: картечь и книппели рвали чужие паруса, обездвиживая корабли и калеча экипажи. Как обычно, резкое превращение из охотника в добычу вызвали среди купеческих команд панику, так что дальнейшее действия были для каперов уже привычными. В результате, потеряв около двух десятков людей, они стали богаче на шесть хольков, которые теперь нужно было довести до Тютерса…
В этот августовский день в водах возле Норовского было не протолкнуться от кораблей. Лодьи, бусы, шхуны и каравеллы образовавали целый город на воде и потому прибывшему "Аскольду" с очередными призами просто не нашлось места у вымолов и пришлось бросать якоря на рейде, а на сушу добираться на шлюпке.
Но Андрей не возмущался, ведь все пирсы принадлежавшие Компании заняли её корабли, пришедшие из Исландии и Антверпена. Правда вернулись, увы, далеко не все. Уже на обратном пути шторм разметал антверпенский караван, выбросив одну лодью на камни и погубив нескольких мореходов. Оставшиеся сумели добраться до берега на лодке и двое суток противостояли местным, решившим по береговому праву прихватизировать всё выброшенное морем на их участок побережья. И всё шло к тому, что десятку русичей придётся уступить, но в тот день, когда к местным подоспела помощь, с моря неожиданно появился "Пенитель морей", отправленный Малым на поиски пропавших, и с ходу высадил перед вооружённой толпой селян абордажную команду. Какими бы отмороженными местные не были, но воевать с профи они явно не готовились и принялись качать права и угрожать своим сеньором. Однако, как известно всегда прав тот, у кого больше прав. И в данный момент это были явно не селяне. Впрочем, им всё же кое-что досталось в оконцовке, так как с разбитой лодьи сняли груз, оснастку и якоря, остальное бросив местным, как подачку.
Дальнейший путь прошёл без приключений.
И всё же, несмотря на потерю одного корабля, это значило, что очередная веха в развитии торгового мореплавания пройдена. Конечно, ещё предстояло оценить успешность такого плавания в финансовом плане, но Андрей был уверен, что и тут всё было в порядке. Поднаторевший в последние годы на торговых делах Малой, как член Компании, был сам финансово заинтересован в большей прибыльности предприятия, хотя и бурчал по-старинке, что, мол "не по-божески поступаем". Поэтому первое место в списках груза прибывшего каравана занимали железо и железные изделия, цветные металлы, золото и серебро в виде слитков и монет, сера и квасцы. И лишь потом шли ткани, вина и прочие товары.
Но подведение окончательных итогов было князем отложено на "потом", а ныне он собирался полностью насладиться общением с женой, благо пока на Тютерсе производили перераспределение товаров, гонец успел сноситься в Новгород, а сама жена прибыть в Норовское, откуда в скором времени им вместе предстояло отправиться к новому месту проживания – Овлу.
А большое собрание членов Компании, из тех, кто оказался в этот момент поблизости, состоялось лишь через неделю на норовском подворье Руссо-Балта.
В большой комнате было чисто прибрано, а тёсовый пол застлан мягкими ткаными дорожками. Белый как снег холщовый рушник, расшитый по концам красными узорами, обрамлял иконный ряд в красном углу, на который привычно крестились входящие гости. От распахнутых настежь окон веяло сырой прохладой, зато в комнате от этого было не сильно жарко и очень светло.
Просторная горница довольно скоро наполнилась народом, прибывшим и из Ивангорода, и из Новгорода, и даже из Пскова (впрочем, последний представитель приехал по другому поводу, но задержался в Норовском из-за морового поветрия, охватившего Псков). Он же привез для князя и несколько посланий от дьяка Мунехина, всё так же заправлявшего в этом древнем городе, и старца Спасо-Елеазарова монастыря Филофея. Ага, того самого, который "Москва – третий Рим". Между прочим, он и в этой версии мира успел уже написать свои сочинения, по поводу которых и состоялось сначала заочное, а потом и очное знакомство князя с этим человеком. И с тех пор они часто обменивались письмами полными размышлений и обсуждений. Филофей оказался вовсе не таким, каким его описывали либерально озабоченные "борцы за права русского народа". Это был вполне благообразный пожилой мужчина, весьма начитанный по меркам шестнадцатого столетия и умеющий видеть и замечать нюансы там, где для многих всё было просто и обыденно. Кстати, к "Посланию о крестном знамении" ныне Филофей, принявший-таки, хотя и с оговорками, победу нестяжателей, готовил новый трактат, развивающий постулат Москвы как третьего Рима с учётом дерзких взглядов одного молодого князя.
Письмо же от Мисюря было больше деловым посланием. Умный дьяк давно понял, как свои местные делишки превратить в дополнительный денежный поток. Ведь Псков не был так разгромлен, как Новгород, сумев сохранить почти все старые связи с низовой Русью. И товарные потоки. Его выгодное положение и удобные водные пути по рекам и озёрам с выходом на Нарову, благоприятствовали развитию внешней торговли. Недаром ливонский Ревель был главным центром экспорта воска, закупаемого тут. В Псков же съезжались ливонские, датские и ганзейские купцы, привозя с собой сукно, полотна, драгоценные камни, золото, серебро, медь, олово, свинец, пергамент, вина и пряности. А увозили мед, воск, кожи, щетину, сало, рыбу, пеньку, топленое сало и, конечно же, лен – гордость торгового Пскова. Вот только цену давали хоть и хорошую, но куда худшую, чем можно было бы получить, если самому возить товар в их земли, даже с учётом стоимости перевозки. Но пока ходить за море было делом опасным, дьяк довольствовался и этим, однако теперь, когда один знакомый князь сумел проложить дорогу в самый центр Ганзы и доказать, что ходить туда так же безопасно, как и в Дерпт (ведь и на Чудском озере корабли тоже, бывало, гибли), то приложил все усилия, дабы направить основной товарный поток по новому направлению. Что предсказуемо вызвало ропот как псковичей, так и ливонцев, лишавшихся былых доходов. Зато для Компании предложения дьяка были весьма конкретны и выгодны.
