С утра воины, ведомые мурзой, стали приближаться как можно ближе к стенам, подтаскивая за собой орудия. Высокий, худой татарин в стёганном халате, но египетской железной шапке на голове, закрытой кольчужным подшлемником, руководил всей операцией, нервно покусывая длинный свисающий ус. Наконец оптимальная дистанция была выбрана и орудийная прислуга вместе с рабами принялась устанавливать пушки. Работа эта была не быстрая, в чём Наиль убедился сам, когда после обеда его сотне поручили прикрывать работающих артиллеристов.

Гарцуя за спиной у рабочих, казанец с интересом рассматривал это изобретение шайтана, так изменившее привычную войну. Радовало одно: в этот раз огненные гостинцы достануться урусам.

В крепости тоже понимали всю опасность. Со стены жахнули из однофунтовой гафуницы, но ядро не причинило казанцам вреда. Да и последующая редкая стрельба больше нервировала лошадей, чем приносила реальный урон.

Наконец установка орудий была завершена, и канонир принялся самолично наводить каждую пушку на цель. После, схватив запальник, он пошёл от одного орудия к другому, поочерёдно стреляя из них. Каменные ядра со страшной силой ударились в городские стены и ворота, во все стороны плетели щепки. Радостно загомонили воины. Ещё бы, ждать, пока кто-то сделает пролом в стене куда лучше, чем штурмовать те же стены с помощью лестниц.

Вот только ждать пришлось целых два дня, пока под нерерывными ударами первыми не выдержали ворота.

С криками торжества татары бросились вперёд. Да не тут-то было! Понимая, что ворота долго не выдержат, защитники крепости умудрились соорудить сразу за ними глухую деревянную стену, справедливо полагая, что до конца осады воспользоваться ими они вряд ли смогут. Так что ворвавшиеся в воротный проём казанцы прорваться дальше в крепость так и не смогли. Но штурм на этом далеко не окончился: казанцы не прекратили натиска и, лишь добавив лестниц, снова послали воинов вперёд.

Лестницы у татар были самые разные: с перекладинами связанными верёвками и сбитыми из гвоздей. Они выдвигались на стены одновременно со всех сторон, дабы уменьшить число защитников, вынужденных растянуться по всей стене. А казанцы лезли и лезли вперёд подгоняемые звуками боевых барабанов.

Защитники сталкивали жердями каждого, кто подымался к ним, да и сами лестницы тоже пытались сбросить вниз. Они выливали на головы поднимающихся ведра кипящей воды и бросали камни и брёвна. И всё же кое-где на стене возникали жаркие схватки, и тогда воеводе приходилось оперативно бросать в те места свои куцие подкрепления, дабы отбить приступ.

В этот раз урусы отбились, но силы их были истощены, а осада, наоборот, продолжилась. Штурмов больше не было, но целый день по крепости палили из пушек, ломая ядрами крепкие стены. Рано или поздно, но обстрел должен был принести свои плоды, и вся надежда у защитников оставалась лишь на подкрепления, которые обещались прислать ещё по весне…

Наверное, быть неудачником и вправду у некоторых людей на роду написано. И Иван Фёдорович Щереда-Палецкий, по-видимому, именно к таким неудачникам и принадлежал.

Ведь история уже пошла по-иному пути. Вместо мирных переговоров, окончившихся погромом русских купцов и гибелью посла Поджогина (брата государева фаворита!), хан Сагиб-Гирей предпринял зимой штурм русских крепостей, оставшись с Русью де-юре в состоянии войны! Да и по весне прибывший посол требовал прежде срыть все построенные русскими на территории ханства крепости, иначе никакого мира не будет! А стало быть, формируя судовую рать, князь должен был понимать, что в пути его будут ждать и казанский флот, и казанские засады. Но, как и в иной реальности, тольку это не принесло.

Судовая рать в сотню кораблей с подкреплением в виде пехоты, пушек, провизии и боеприпасов отплыла из Нижнего Новгорода со всевозможной помпезностью. Струги и насады, подхваченные течением могучей реки, легко скользили по волжской глади. Гордо реяли знамёна на начальственных кораблях. Бурной радостью встречали пришедший караван Сурск и Чебоксары. В последних отдыхали почти неделю, после чего двинулись дальше…

Позади остался целый день пути. Вечерело. И хотя от Чебоксар до Лип было всего восемьдесят вёрст, но преодолеть этот путь за один переход значительно уменьшившийся, но не ставший от этого менее громоздким конвой воеводы Палецкого не успел и ввиду предстоящей ночи спешно причалил к берегу, где и разбил временный лагерь.

Вот только большого порядка среди ратной вольницы князь то ли не сумел, то ли не стал наводить и потому лишь к полуночи люди более-менее угомонились и улеглись спать, мечтая о скором конце похода. Вот только для многих из них следующий день так и не наступил, потому что под утро, когда сон самый сладкий, на спящих воинов напали казанские черемисы. Ратники, находясь в походе, спали у костров в броне и с оружием, но враги смогли подобраться слишком близко и навалились на лагерь со всех сторон. Хуже всего то, что воевода явно растерялся и не смог организовать достойного отпора, отчего лишь малой части рати, вместе с воеводой, удалось прорватся на корабли. Спешно рубились канаты, вспенивали водную гладь вёсла, стремясь поскорее убрать суда подальше от негостеприимного берега. Да только на волжской глади их уже ждали суда казанцев.

Разгром был полный. Даже хуже, чем это было в иной реальности. Ныне только одному стругу и удалось вырваться из боя и вернуться назад, в Чебоксары. И воеводы на нём не было…

Когда известие об этом погроме достигло Москвы, в Кремле грянул гром. Василий Иванович, почти всё лето отстоявший на крымской украйне, был зол и, как принято говорить в таких случаях, рвал и метал. Решение во что бы то ни стало покарать казанских отступников, прочно осело в великокняжеской голове, и государевы ближние советники отнюдь не спешили отговаривать его от подобного шага, несмотря на то, что в Кремле уже ожидало аудиенции очередное посольство казанского хана. Сокращённый состав думы тоже, несмотря на большую когорту тех, кто был против войны с Казанью, не стал идти встречь государевой воле, и приговорил пожечь огнём подлую черемису в назиданье за их деяния. А поскольку благоприятное время для полноценного вторжения со стороны крымского хана уже прошло, то стоявшим на казанской границе князьям Кашину да Стригину Ряполовскому можно было беспрепятственно выделить необходимые для такого рейда подкрепления.

В результате, когда осенный жёлтый лист тонким покрывалом начал укутывать землю, от причалов Нижнего Новгорода отошла очередная судовая рать. Князья-воеводы, получив прямой приказ, трезво оценили сложившуюся обстановку и донесения лазутчиков, и свой удар решили нанести не как обычно, от границы, а из глубины черемисских земель, со стороны Чебоксар. Для чего князь Стригин Ряполовский с большей частью войска и отправился в плавание вниз по течению.

И уже оттуда, пощадя земли союзных Руси князьков, горящие жаждой мщения за волжский погром русские отряды разлетелись по окрестностям, сжигая поволжские села, убивая и полоня семьи черемисов и чувашей. Лишь в некоторых местах им пытались оказать сопротивление, но силы были явно не равны. Горько отлилась Горной стороне блестящая победа ханских войск.

Зато разгром русского флота позволил казанскому войску значительно усилить свои силы за счёт доставшихся ему трофеев. Только захваченных пушек привезли почти два десятка. Правда, подавляющее большинство из них были небольшими одно и трёхфунтовыми мелкашками, но были среди них и вполне пригодные для осады экземпляры. Плюс порох и чугунные ядра, что имели куда большую пробиваемость чем каменные, используемые казанцами до сей поры. Ну и психологический фактор от показа пленных, что шли им в помощь, а теперь пополнят собой рабские загоны, не стоит списывать со счетов.

В общем, к новому штурму хан подготовился весьма солидно и когда одна из стен, не выдержав артиллерийского надругательства, всё же рухнула, мало кто уже сомневался в окончательной победе ханских войск.